- Не слышу, что ты говоришь. Нет? Что – нет?.. Я ожидала несколько другой реакции… Он схватился за волосы, заметался разъярённым зверем по кухне… Я видела, как он пытается все осмыслить. Как к нему неизбежно приходит понимание того, что значат мои слова. И вот он сорвался. Каркающим голосом прокричал: - Это невозможно! Я сцепила зубы. Я оказалась права в своих предположениях. - Лёня, я не понимаю… - произнесла размеренно. Он уже пылал. Гнев, что в нем бурлил, затмил его разум, выпуская наружу все потаенное, все, о чем он предательски молчал чёртову тучу лет… - Это невозможно! – повторил он, все больше распаляясь. Подскочил ближе, схватил меня за плечи, тряхнул… - Чей это ребёнок? Чей ребёнок, Нина?! С кем ты мне изменила?! Я яростно сбросила его руки со своих плеч. - Что ты несёшь? Это твой ребёнок! - Мы несовместимы! – вырвалось из него признание диким ревом. И во мне все окончательно умерло. Я знала, что услышу что-то подобное – мои собственные анализы, которые я пересдала для верности ещё раз, и то, что Лёня оказался вовсе не отцом Алисы, ясно навели меня на эти мысли. Мне нужна была эта правда, чтобы наконец понять – причина бездетности не во мне. Мне нужна была эта правда, чтобы суметь жить дальше. Но в этот самый момент хотелось лишь одного – умереть. Столько лет… столько лет я мучилась, ходя по врачам, винила себя, боялась, что никогда не стану мамой… А он все это время знал правду! Он позволял мне гореть в этом аду, сотканном из бесконечного страха, наполненном обречённостью! Занеся руку, я ударила его по лицу – с силой всей той боли, через которую он меня, как через мясорубку, пропустил. - Ты давно все знал, - произнесла я, как приговор. Он закрыл лицо руками. - Прости, - выдохнул глухо. - Объяснись, - потребовала коротко. Он упал на диванчик, будто ноги его уже не держали. Руки, которыми он продолжал прикрывать лицо, тряслись. Голос дрожал… - Когда мы с тобой первый раз вместе пошли на приём… ты тогда вышла, а меня подозвал к себе врач. Он и сказал, что мы несовместимы. Мы с ним решили, что будет лучше, если тебе все расскажу я… А я… не смог. Он оторвал руки от лица – его ладони были влажными от слез. - Я испугался, Нина. Испугался, что из-за этого уже точно тебя потеряю… Я сжала руки в кулаки, чтобы попросту на него не наброситься. Внутри все кипело, дрожало, бесновалось. Я смотрела на человека, которому отдала столько лет… и в этот миг его ненавидела. - Ты не имел права, - проговорила срывающимся голосом. – Ты просто дрянь, Лёня! Ты знал причину, но позволял мне ходить дальше по врачам – одной, искать причину только в себе! Ты слышал, как я после этих походов плачу по ночам – и молчал о правде! А ты знал, сколько раз мне снилось, как я держу на руках своего ребёнка, а потом я просыпалась и мне было больно от того, что на самом деле руки мои пусты, что никакого ребёнка нет и не будет?! Он молчал. Его трясло. Да и никакими словами он больше не смог бы оправдаться. Слова застревали в горле, царапались, но я упрямо выталкивала их наружу. - Ты все за меня решил. Снова. Тогда, много лет назад, когда умолчал об измене, не давая мне выбора – прощать или не прощать. И если с этим я со временем, возможно, могла бы и смириться, то с тем, что ты утаил от меня правду о несовместимости – никогда! Ты обрек меня на страшные мучения и тебе было дело только до себя самого, до твоих желаний! Ты хотел, чтобы я была с тобой – и ты решил, что тебе все можно – можно лгать, скрывать, навязывать мне свою внебрачную дочь! И это ты называешь любовью?! - Но я люблю тебя… - А я тебя – ненавижу! Страшные слова были произнесены вслух. Он – вздрогнул от них, я – ощутила себя пустой… Но, возможно, эта пустота вскоре переродится в свободу. - Чей это ребёнок? – снова спросил он. – С кем ты мне изменила? И у него ещё хватало наглости спрашивать?! Я посмотрела ему в лицо. Издевательски проговорила: - А в чем проблема-то, Лёня? Ты ведь меня любишь – значит, должен все простить и принять. Может, это даже к лучшему? У нас наконец-то будет ребёнок и какая разница, от кого он? Ты ведь так любишь меня… значит, сможешь воспитывать моего ребёнка от другого мужчины, как я воспитывала твою нагулянную дочь! Я его открыто провоцировала. Я хотела, чтобы он на своей шкуре испытал, прочувствовал то, каково пришлось мне, когда все вскрылось. Его ноздри гневно расширились. - Это разные вещи! - Да ну? – вздернула я бровь. – И чем же они разные? Тем, что тебе все можно, а мне – нет? - Я изменил не нарочно, а ты – осознанно! Да если бы я хотел… Алёна приходила ко мне вчера – я мог бы с ней переспать, но мне было противно, потому что тебя люблю! А ты, вот так вот просто… прыгнула к кому-то?! Наши взгляды скрестились – его, горящий яростью и обидой, и мой – стылый, как лёд. Я смотрела на него и ощущала, что внутри у меня ничего больше не осталось. Холодно улыбнувшись, я взяла со стола конверт с тестом и бросила ему на колени. - Нет у меня никакого ребёнка, Лёня – я солгала, чтобы ты сказал мне правду, ведь по-хорошему ты признаваться не хотел. И у тебя, кстати, тоже нет никакого ребёнка. Я вскрыла тест – там ровно ноль процентов вероятности того, что Алиса – твоя дочь. Счастливо оставаться. Гордо выпрямив спину, я пошла прочь. Твёрдо зная – теперь уже ухожу навсегда. Глава 24 Конец. Это был конец - бесповоротный, необратимый, неисправимый. Он ощущал его всем своим существом. Горечь, осевшая на языке. Трупный запах, поселившийся в носу. Тошнота, стоявшая в горле. И сердце, которое теперь будто замерло, закаменело, потеряв всякий смысл биться. Вот та же кухня, тот же стул, те же стулья и шкафы… Все, на первый взгляд, как раньше, а главного – больше нет. Нины нет. А без неё целый мир виделся ему пустым, серым, картонным, как жалкие декорации. Не жизнь. Он сидел, сгорбившись, на стуле. Он понимал умом: она во всем права. Ему нечего ей возразить, ему нечем перед ней оправдаться… А ведь хотел, казалось бы, всего лишь очень простой вещи: чтобы любимая женщина была рядом. И в погоне за этой потребностью натворил ошибок, нагородил горы лжи, наворотил всякого дерьма… Но вместе с тем признавал: начнись все заново и, скорее всего, он снова поступил бы так же. Потому что страх потери напрочь затмевал в нем голос разума. Любовь… он думал, что она понимает, что только это чувство – причина всего, что он сделал. Но Нина увидела в нем только эгоизм и, наверно, в этом тоже была права. Вероятно, он не верил ей, не верил в неё настолько, чтобы быть честным. Хотя Нина никогда не давала поводов сомневаться. Эти демоны жили в нем самом. Эти демоны имели лицо Руслана… Лёня никогда об этом не говорил, но давно заметил, какими глазами друг смотрел на его жену. Лёня боялся, что, признайся он Нине во всем – и она разочаруется, посмотрит по сторонам и увидит, что кто-то другой лучше него. У страхов, которые нами владеют, есть чудовищное свойство: рано или поздно они сбываются. Лёня столкнулся со своим – и проиграл. Его опустошенный, блуждающий взгляд снова прошёлся по кухне, наткнулся на лист с тестом ДНК, сиротливо лежавший на полу… Апатия резко сменилась гневом. Он должен был предъявить этой дряни за все, что она сделала. За то, что разрушила его жизнь. За то, что навязала ребёнка, который даже не был от него! Схватив бумагу, он пронёсся на выход. Прямо голыми кулаками замолотил по соседней двери… Открыла Алиса. - Папа, ты пришёл! – разулыбалась она. Он едва на неё посмотрел.