— Нет, человеческое в нём есть или было при рождении, но сейчас он уже ближе к нечисти, чем к людям. — Хочешь сказать, мавка или перевёртыш? — Нет, не думаю. Скорее, двуедушник. Я не определила точно, но вот что могу сказать, его действительно кто-то кормит. Там в комнате фонит навью. — Эх, зуб даю, что кормит по ночам, когда измученный отец спит без задних ног. Устроим засаду. Насть, возьмёшь из архива обережные рубашки и меч-кладенец, ну, может, ещё что-то из защиты на твоё чутьё. Корнеев, жди меня в десять вечера у подъезда, заеду, заберу. Они вернулись в посёлок в двенадцатом часу ночи и остановили машину, немного не доезжая до нужного дома. Без заборов окрестная территория под светом луны просматривалась до самого кладбища. Стоило появиться любой движущейся тени, они бы это заметили. Настя протянула Корнееву свёрнутую рубашку, он завозился на сиденье машины, переодеваясь. Рубашка была белая, украшенная по вороту, рукавам и низу сложным красным узором. — Вот ещё пояс. Подвяжитесь. Пальто можно сверху надеть, это не влияет на свойства защиты, — сказала Настя. — Так, а это гребень и платок, если ситуация выйдет из-под контроля кинешь в нападающего. — А кто будет нападающим? — Понятия не имею, но думаю, придёт со стороны кладбища. — Чего ему вещами кидаться. Он меч возьмёт. Бей сразу и всё. Там точно не человек будет, — сказал Терпков. Корнеев переоделся, и они все замерли в машине, напряжённо вглядываясь в освещённые фонарями участки и дорогу с кладбища. На улице пошёл снег, сначала лёгкие, пушистые снежинки танцевали в свете фонарей, а потом снегопад разошёлся и повалил, облепляя стёкла машины. В доме погасло последнее окно, и Корнеев глянул на часы, без пятнадцати двенадцать. В голове нервно защёлкало, он понял, что ждать больше нельзя. — Я на улицу, — сказал Корнеев, открывая дверь машины. — Ты прав, не видно ничего, пойдёмте к дому. Но Корнеев чувствовал, что тварь уже внутри, не дожидаясь Терпкова и Настю, он бросился к двери и дёрнул ручку. Не заперто, рука испачкалась в чём-то чёрном и липком. Присмотревшись, Корнеев понял, что это сырая земля. В доме было темно и тихо. Корнеев бросился в сторону комнаты, где днём слышал мяуканье младенца. На диване в гостиной кто-то лежал и заворочался, когда Корнеев крался мимо, подсвечивая себе дорогу фонариком. Корнеев пошёл быстрее. Он слышал, как в дом зашли Терпков и Настя. Дверь в комнату, где лежал младенец, была приоткрыта, там кто-то двигался. Корнеев достал из ножен меч, в темноте тот замерцал чуть заметным голубым светом. Похоже, внутри был не человек. Корнеев сделал последний шаг и увидел странную картину, в детской возле кровати сидела женщина в длинном белом платье, на руках она держала младенца, и тот жадно сосал грудь. Женщина подняла взгляд на вошедшего, и глаза её засветились, словно тлеющие угли. Корнеев застыл в дверях, не зная, что делать. На руках у нежити ребёнок, она может прикрыться им от удара мечом, он же не может зарубить младенца, пусть Настя и говорила, что он не совсем человек. Женщина поднялась, оторвала от груди ребёнка и положила его в кроватку. Ребёнок истошно заорал, а потом привычно захныкал. Позади Корнеева появился Терпков и крикнул ему почти в ухо. — Бей её! Женщина посмотрела на Корнеева, поднявшего меч и сделавшего шаг к ней, глаза её потухли, и из них по щекам полились крупные слёзы. Перед Корнеевым стояла обычная, плачущая женщина сорока лет в длинной белой ночной рубашке. — Наташа? — раздался заспанный голос из проёма двери. Это проснулся и на шум пришёл хозяин дома. Женщина посмотрела на всех, кто столпился в дверях детской, и пошла мимо них к выходу. Корнеев отступил в сторону, прикрывая собой Терпкова и Настю. Он понимал, что эта тварь не женщина, не живой человек, но поверить в это по-настоящему и напасть на неё не мог. Дмитрий схватил проходящую мимо за руку, вглядываясь в залитое слезами лицо. — Наташа? Это сон, ты живая? — он попытался её остановить. — Ты умрёшь, — ответила нежить, и глаза её снова вспыхнули жгучим огнём. Корнеев бросился к ней, защищая застывшего в ужасе Дмитрия, но меч разрезал пустоту. Женщина исчезла. Хлопнула входная дверь, ребёнок смолк, и тут же на пол упал Дмитрий. Терпков нагнулся, проверяя пульс у хозяина, Настя бросилась к младенцу. Корнеев стоял, опустив меч, и мёртвая тишина заполняла его, вымораживая внутренности. — Мертвы. Да и мы бы умерли, если б не обереги. Эх, Корнеев, зря ты её пожалел. Отвези Настю домой, а я останусь с полицией разбираться, — сказал Терпков. — Кто это был? — спросил Корнеев. — Ты же слышал: Наташа. Умершая мать ребёнка, не приди мы, выкормила бы ещё одного душелова. Были такие случаи давно. Один раз тоже поймали, только там вся семья вымерла при этом. — Это раньше она была Наташа, а сейчас кто? — Белая баба, в неё, похоже, переродилась. Будет ходить по дорогам и предсказывать людям смерть. Пока Корнеев вёз Настю домой, она тихо плакала, зарывшись носом в шарф. Он не знал, как утешить девочку, ему тоже было жалко и ребёнка, и его родителей. Какое страшное наказание для тех, кто просто хотел иметь детей. Разве это злой поступок? За что такая расплата? Ещё больше его тревожило чувство вины, из-за его сомнений погиб человек. Он же мог сразу убить эту тварь, и никто бы не пострадал, но даже фантазия пасовала, стоило представить, как он рубит женщину мечом. Корнеев высадил Настю на проспекте Гагарина рядом с её домом и поехал в отдел, чтобы припарковать машину Терпкова и забрать свою со стоянки. Снегопад продолжал сыпать с неба крупными хлопьями, уже вот-вот начнётся настоящая зима. Корнеев стоял у подъезда и вдыхал морозный воздух, он не хотел заходить домой с той тьмой, что сегодня проникла ему в душу. Надо было постоять и выдохнуть её изнутри, очиститься. В свете фонаря у соседнего подъезда мелькнуло что-то белое, мурашки побежали по рукам к голове Корнеева, поднимая волосы на затылке. Яркий проблеск, и вот стоит рядом покойница в белом, раскалённые угли глаз и тонкая церковная свечка в белой руке. — Богатырь, грядёт битва у моста. Не ошибись с берегом. Сказала и исчезла, в порыве ветра россыпью снежинок. Корнеев бросился домой. Несмотря на второй час ночи, в прихожей горел свет и пахло котлетами, бормотал в зале телевизор. Лена заглянула в коридор, держа на руках Сашку. — Ого, как тебя снегом засыпало, а я не заметила, что снегопад начался. Корнеев понял, что пальто побелело, покрывшись белыми иголочками инея. Он начал быстро раздеваться, Ленка хихикнула. — Смотри, Сашка, папка-то у нас богатырь. Корнеев вздрогнул, услышав слово «богатырь» из уст жены. Снова перед глазами встала нежить в белом и обжигающий огонь мёртвых глаз. «Богатырь, грядёт битва». Очнувшись от видения, он понял, о чём говорит Ленка, и посмотрел на обережную рубашку с поясом, что забыл переодеть. — Ты у меня в реконструкторы записался? — спросила Лена. — Вроде того, сейчас сниму. — Тебе идёт, только отъесться надо немного, а то дрищ, плечи накачать, как у Терпкова. — Всё. Я обиделся и ревную. — Топай на кухню, Иван-царевич. Счала накормим-напоим, в баньке попарим, а потом будем разговоры разговаривать, — снова рассмеялась Лена. Страж Светлый березняк кончился, над головой плотно сплелись ветви старых дубов. Тася покрутила головой, но не увидела бабушку. — Ау! Бабушка! Никто не ответил, Тася обернулась, березняк пропал, сзади оказалась все та же дубрава. Под ногой захрустели желуди. Тася все-таки пошла обратно, крича срывающимся голосом: «Бабушка!», пока не опомнилась и не вытащила телефон. Связи не было, последняя палочка мигнула, и на экране осталась пустая рамка треугольника. Сердце тревожно ёкнуло, и пальцы заледенели. Для Таси это был первый поход в лес за грибами, до этого она считала, что с телефоном невозможно потеряться. Бабушка её, конечно, предупредила, чтобы далеко не отходила и всегда отзывалась, Тася так в начале и делала. Они шли между берез, в зеленой листве которых уже появились золотые пряди, над головой было пронзительно голубое небо с белыми нитями облаков. Пахло грибами, и скоро бабушка показала Тасе первую находку. — Вот такие собирай, шляпка чтоб тёмно-красная или коричневая, а под шляпкой вот, смотри чего. — Сказала бабушка. — Это подосиновик, а с коричневой подберезовики. Если повезет, то и белых найдем, у них ножка потолще и белая. Ты его понюхай, поганки по-другому пахнут, противно. Главное, в рот ничего не тяни. Если не знаешь, какой гриб, мне покажи или брось в корзинку, потом разберемся. После этого бабушка отломала себе длинную палку и пошла в глубь рощи, расшвыривая листву под деревьями. Тася шла рядом, с любопытством осматриваясь по сторонам, пока не споткнулась о большой красивый гриб, по виду точно съедобный. Тася добежала до бабушки и показала свою добычу. — Ой, какой хороший. Белый! Ты молодец. Рядом поищи, они кучками растут. Рядом действительно оказался еще один, через пару шагов еще. Забыв обо всем, Тася внимательно вглядывалась в опавшую листву. Скоро небольшое ведерко наполнилось грибами. Вот только стало понятно, что бабушки рядом нет. Тася прислушалась, вдали кто-то кричал: «А-а-ася-я-я». Радостно она бросилась вперед, уже предвкушая, как покажет бабушке полное ведерко белых. Но чем дальше, тем темнее становилось, дубы росли все ближе к друг другу, переплетаясь ветками и корнями, через которые приходилось постоянно переступать. Голос звучал все ближе, но Тасе стало казаться, что это кричит какая-то птица, а совсем не бабушка. Нога зацепилась за корень, и Тася упала, ведерко улетело в сторону, грибы рассыпались веером по мху. Стало обидно и больно. Ведро Тася оставила лежать и, размазывая слезы, пошла вперед, уже не надеясь выйти из леса. Деревья расступились, и впереди на поляне показалась избушка на больших столбах, вокруг которой рос огород, окружённый редким частоколом из нестроганных кольев. Тася росла начитанной девочкой и знала сказки о Бабе-яге. Заметив на одном из кольев череп, она собиралась развернуться и бежать обратно, но тут вспомнила, что учиться во втором классе и верить в детские сказки глупо, а вот потеряться и умереть в лесу от голода очень просто. К тому же череп висел нечеловеческий, а Тасе хотелось пить. Она подошла к дому и увидела рядом брошенную деревянную лестницу. Пришлось подставить и забраться наверх. Дверь оказалась открытой, а внутри темно, в маленькие прорези окон под потолком попадало слишком мало света. В избушке пахло старостью и горечью трав, словно у бабушки на антресоли, где она перекладывала свои старые платья листьями герани и пачками нюхательного табака от моли. Большую часть комнаты занимала печь. За печью стоял стол и лавка, накрытая полосатым половиком, и в углу сундук, в котором могли бы спокойно поместиться две Таси вместе с бабушкой. С печи раздался надрывный кашель, и что-то зашуршало. Тася собралась с духом, встала на лавку рядом с печкой и заглянула за занавеску. На нее смотрела древняя старушка. Таких старых Тася видела только по телевизору, где показывали передачи про долгожителей. Старушка выглядела настоящим скелетом, обтянутым кожей. Сухие тонкие веки с трудом открылись, и на Тасю посмотрели блеклые карие глаза, затянутые пленкой. — Дождалась. — Выдохнула старушка и потянула к девочке костлявую руку с длинными загнутыми когтями. Тася дернулась, но бабка успела вцепиться в ладонь. Словно удар тока прошел по телу, перед глазами замелькали странные картины. Поток лавы, железный мост, черный раскидистый дуб и воин, бьющийся с трёхголовым змеем. Голова отозвалась болью, и Тася сползла с лавки, потеряв сознание на грязном деревянном полу. Очнулась словно от рывка, она сидела в траве оперевшись спиной о березу. Шумела роща, где-то поблизости кричала бабушка. — Тася! Тася! Ау! Тася с трудом встала, рядом оказалось ведерко полное грибов. Из потерь только оборванная петля на куртке, где висел любимый брелок — обидно, но не страшно. От бабушки она тогда получила нагоняй за то, что долго не откликалась, но скоро об этой истории в семье забыли. Тася начала считать случившееся сном, это ранний подъём на электричку заставил её задремать на солнышке в лесу. Она бы и не вспомнила об этом случае, если бы в двенадцать лет у нее не начала сохнуть нога и вместе с этим она не начала видеть странное. Ногу удалось вылечить, а вот образы, привидевшиеся тогда в избушке, поселились во снах, и весь мир вокруг изменился. В кабинете на месте Корнеева сидел мужчина, длинный и худой, его можно было принять за ожившую мумию. Только он вовсе не казался не хрупким, не бессильным. Чувствовалась в нем какая-то скрытая мощь. Корнееву посетитель не понравился, он не любил наглых людей, а этот зашел в пустой кабинет и уселся на чужое рабочее место, и не просто сидел, а листал бумаги из лежавшей на столе папки. Увидев следователя, наглец криво усмехнулся и положил документы на стол, чем взбесил еще больше. — Вы опоздали. — Сказал незнакомец тоном большого начальника. — Задержался. А Вы кто? Корнеев подумал, что, возможно, перед ним высшее начальство, которому его не представили. Терпков уехал на помощь отцу Кириллу, так что Корнееву придётся отдуваться одному. — Константин Бессмертнов. Мне сказали, что по моему вопросу я могу обратиться к Вам. — Тогда освободите мое рабочее место, вот стулья для посетителей и просителей. — Подчеркнув голосом последнее слово, сказал Корнеев.