– Мог бы просто нагнуть на капоте и растлить, но ты был нежен. И очень терпелив. – Ну, я же знал, что это твой первый раз, – говорит Макаллистер. – Я хотел, чтобы он был особенным. – И он был особенным, Мак. – Рад слышать. Братство понимает, племя слышит недосказанное. И когда детективы наконец не выдерживают и смеются, с ними смеется весь «Кавано». Потом они допивают оставшееся в банках и спорят из-за следующего заказа – каждый достает кошелек и велит второму убрать деньги. Как и положено бывшим напарникам. Четверг, 18 февраля Ровно через две недели после начала расследования дела Латонии Уоллес Джей Лэндсман выскальзывает поздним вечером из офиса. Он едет на запад, за город, где жена и пятеро детей уже начинают забывать, как выглядит их отец и муж. Сержант не мог поспорить с логикой эджертоновской теории о крышах, с объяснением местоположения тела. Но он ни разу не верил, что ордер на дом 702 по Ньюингтон к чему-то приведет. Для начала, в этой дыре проживало почти два десятка человек. Даже если один убийца-растлитель заманил туда ребенка, убил и хранил тело продолжительный период времени у себя в комнате, как он скрыл это от остальных восемнадцати жильцов? Лэндсман не сомневался, что убийство – дело рук одного человека, а в доме 702 как будто шел общегородской съезд балтиморского дна. И он не удивился, когда лаборатория действительно нашла кровь на одежде и простынях, но та не совпала с типом крови жертвы – как и ни один скрытый отпечаток из дома. Из-за результатов облавы в доме 702 и Лэндсман, и Том Пеллегрини жалели, что не уделили больше времени квартире и магазину Рыбника. В особенности спешка в домах на Уайтлок-стрит – как и спешка во всем остальном в этом деле – огорчала Пеллегрини, переживавшего из-за того, что они упускают. Теория Эджертона выглядела так прочно, так логично, да еще то предыдущее сообщение о жестоком обращении с ребенком в доме 702, – Пеллегрини поверил. Когда дом оказался пустышкой, они с Лэндсманом вернулись к старому торговцу. Их интерес к Рыбнику после обысков повысился: не только из-за провала на Ньюингтон-авеню, но и благодаря психологическому профилю убийцы Латонии Уоллес, подготовленному в Национальном центре анализа насильственных преступлений – поведенческом отделе ФБР. На следующий день после облав Рича Гарви и Боба Боумена отрядили в академию ФБР в Куантико, штат Вирджиния, чтобы передать материалы вскрытия и осмотра места преступления федеральным агентам, обученным психологическому профилированию. В портрете вероятного подозреваемого имелась значительная деталь. Он был «ночным жителем, которому комфортнее в темноте… Преступник известен ребятам в окру́ге, среди взрослых считается странноватым, но вежливым с детьми. Следователи могли уже опросить преступника – либо он сам вмешивался в ход следствия… В большинстве случаев преступник следит за расследованием в прессе и старается создать себе алиби. Преступник, наверняка участвовавший в схожих преступлениях, не проявляет раскаяния из-за этого убийства, но обеспокоен, что его могут поймать». Далее в анализе отмечалось, что «преступников такого типа трудно допрашивать, а со временем его воспоминания меняются, из-за чего он отстраняется от совершенного преступления. Возможно, он убил жертву вскоре после контакта с ней… В таком случае возможно, что жертва отреагировала на него не так, как он предполагал. Он не смог ее контролировать, и это привело к ее смерти. Возможно, изначально жертва чувствовала себя с преступником безопасно и комфортно, добровольно проследовала с ним в квартиру или здание». Профиль говорил, что вероятному преступнику около пятидесяти, он, скорее всего, не женат и давно испытывает проблемы в отношениях: «По всей вероятности, преступник уже общался с маленькими девочками в округе. Мы не считаем убийство Латонии Уоллес делом рук стороннего лица». Лэндсману и Пеллегрини казалось, что под профиль подходит Рыбник. Но без доказательств по существу оставалось только надавить на старика в очередном длинном допросе – вдруг выяснится что-нибудь новенькое. Вот почему, пока Лэндсман уехал домой, Эджертон и Пеллегрини все еще сидят в офисе: они планируют допоздна готовиться ко второй встрече с Рыбником, намеченной на выходные. Но Лэндсман и на этот допрос смотрит без оптимизма. В анализе ФБР вдобавок говорилось, что особо жестокого сексуального преступника расколоть труднее всего. Такому не предложишь Выход, не умаслишь снижением наказания. Более того, само преступление чисто социопатическое: в разуме подозреваемого отсутствие раскаяния наверняка успело сплавиться с оправданиями. И все это на фоне того, что после одного допроса он уже ушел безнаказанным; теперь вторая попытка его не напугает. К тому же до сих пор не хватало места преступления и маломальской улики, чтобы связать подозреваемого с преступлением. У детективов были слухи, подозрения, ныне вот психологический профиль. Но без места убийства им нечего предъявить Рыбнику, нечем воздействовать на допросе. Просто-таки сволочное дело, и Лэндсман снова спрашивает себя: что же мы проворонили? Лавируя в вечернем трафике Либерти-роуд, он прогоняет в мыслях две недели следствия. Каждый день с 4 февраля детективы бурей врывались в Резервуар-Хилл, опрашивали местных, осматривали гаражи и заброшенные квартиры в непрерывно растущем радиусе от Ньюингтон-авеню. С согласия жильцов был проведен поверхностный обыск в каждом из тринадцати жилых домов в северном ряду Ньюингтон, а также во многих домах на Кэллоу и Парк. Они проверяли алиби и жилье каждого подозреваемого из списка, составленного после опросов. На одежде и вещах мертвой девочки все еще искали трасологические улики, но, за исключением черных пятен на штанах, ничего не предвещало прорыва. Голубую сумку вместе с содержимым отправили на лазерную дактилоскопию в лабораторию Бюро алкоголя, табака, огнестрельного оружия, или ATF, расположенную в пятидесяти пяти километрах отсюда, в Роквилле, штат Мэриленд, – и там на библиотечных книгах обнаружили несколько скрытых отпечатков. Их загрузили в компьютер «Принтрак» на пятом этаже штаба, ищущем совпадения в базе данных всех, кого когда-либо арестовывали в Балтиморе. На случай, если девочка оставила на месте преступления не только сережку, Эджертон узнавал в библиотеке названия книг, которые она взяла тогда во вторник. А когда в библиотеке ответили, что не имеют права выдавать эти данные, чтобы не нарушать неприкосновенность частной жизни, Эджертон даже позвонил самому мэру – и тот быстро переубедил библиотекарей. Пеллегрини тем временем углубился в старые дела убойного десятилетней и более давности, разыскивая нераскрытые убийства или исчезновения маленьких девочек. Лэндсман спрашивал в отделе сексуальных преступлений недавние заявления в окрестностях Резервуар-Хилла. Затем с разрешения семьи Пеллегрини прошелся по комнате девочки, читал розово-голубой дневник, даже проявил пленку из ее «полароида» в поисках подозреваемого. Также все детективы и приданные сотрудники часами проверяли телефонные наводки, хлынувшие, когда о деле рассказали по телевидению: – Убийца Латонии Уоллес живет у меня дома. – Семья замешана в наркоторговле. Девочку убили для острастки. – Ее убил мой парень. Когда полуслепая бабка девяноста двух лет заявила, что видела, как днем 2 февраля девочка в красном дождевике вошла в церковь на Парк-авеню, Пеллегрини исправно запланировал поездку и опрос священника. На уточнение приданного сотрудника, о чем конкретно спрашивать, Пеллегрини просто пожал плечами и невозмутимо ответил в стиле Лэндсмана: «Ну, например: "Зачем вы ее убили?"» Как и остальные коридоры в лабиринте Латонии Уоллес, анонимные звонки ни к чему не привели. Лэндсман гадал, какой закоулок лабиринта они проглядели, какой проход еще не исследовании. Что же они проворонили? Сержант уже почти дома, когда на поверхность через толстую корку деталей пробивается новая мысль: машина. Прямо по соседству. Прохладное сухое место. Чертов соседский «линкольн» – это же, сука, единственная машина, которую видели в переулке. И она стоит тупо по ту сторону забора, на заднем дворе дома 716 по Ньюингтон. Есть! Лэндсман сворачивает на медленную полосу Либерти-роуд в поисках таксофона, чтобы позвонить и велеть Пеллегрини и Эджертону дождаться его. Он возвращается. Через двадцать минут сержант врывается в дополнительный офис, все еще проклиная себя за то, что не разглядел этого раньше. – Это же было прямо у нас под носом, – говорит он Пеллегрини. – Все. Мы раскроем дело. Лэндсман разжевывает ситуацию детективам: – Если ее убили во вторник, то тело должны были хранить в прохладном сухом месте, иначе бы началось разложение, правильно? Он выносит тело в заднюю дверь и кладет в багажник, чтобы отвезти ее куда-нибудь ночью. Но почему-то так и не смог избавиться от тела. А может, его кто-то спугнул, когда он вышел… – Ты про того, который живет в 716-м? – уточняет Эджертон. – Да, муж соседки, как-его-там. – Эндрю, – говорит Пеллегрини. – Да, Эндрю. Он совсем не нравится нашей Олли. Лэндсман вспоминает первые часы расследования, когда супруга Олли – старика из дома 718 по Ньюингтон, обнаружившего тело, – спросили, кто ставит машины в переулке. Он назвал только одного соседа – мужчину средних лет, недавно женившегося на местной прихожанке: он проживал в 716-м и часто оставлял «линкольн континенталь» на заднем дворе. Более того, машина находилась там почти всю предыдущую неделю. – Во время ответа он даже подошел к окну и выглянул, будто думал, что машина еще там, – Лэндсман переходит к сути, – но этот гад ее передвинул. Он все время паркуется за домом. С какого перепугу в то утро «линкольн» оказался уже перед домом, на Ньюингтон? Эджертон находит список приводов жильца 716-го: никаких сексуальных преступлений, но и добропорядочным гражданином его ни за что не назовешь. – И это тоже, – говорит Лэндсман. – Этот Эндрю какой-то странный. Как человек с приводами женился на прихожанке? Хрень какая-то. Время уже к девяти, но Лэндсман слишком взвинчен, чтобы уезжать. Так что вся троица выменивает себе ключи от «кавалера» и едет на Ньюингтон-авеню. Там они смотрят и спереди, и сзади, но «линкольна» в квартале нет. Лэндсман стучится в 718-й, ему открывает старушка с грустным лицом, в поношенной хлопковой ночнушке. – Привет, Олли, – начинает Лэндсман. – Твой муж дома? Нам надо кое-что проверить. – Он уже лег. – Да мы всего на минутку. Она пожимает плечами и ведет их в заднюю спальню на первом этаже. Вытянувшись на спине под серой простыней, старик, обнаруживший во дворе тело девочки, наблюдает за процессией детективов с вялым любопытством. – Он на этой неделе захворал, – говорит женщина, удаляясь в угол. – Сочувствую. Чем болеешь? – Простудился, – бормочет старик. – Сами знаете, сейчас какая-то зараза на улицах. – Это да, эм-м, слушай-ка, – Лэндсман неожиданно сменяет передачи. – А помнишь, как мы с тобой разговаривали в день, когда ты нашел девочку? Помнишь, я спросил, кто паркуется в переулке, а ты назвал соседа Эндрю? Старик кивает. – Ты вроде еще подошел к окну на кухне, будто хотел ее показать, но машины тем утром не было, помнишь? – Да, я думал, она на месте. – Мы хотели уточнить, ставил ли он ее там раньше на неделе, во вторник или среду? – Это уже когда было-то, – говорит старик. – Твоя правда, но, может, подумаешь?.. Старик опускает голову на подушку и таращится в потрескавшийся потолок. Все ждут. – Кажется, да. – Кажется? – Просто он там часто паркуется, – говорит старик. – Да, я помню, ты говорил, – отвечает Лэндсман. – Слушай, а что ты вообще знаешь об Эндрю? – Вообще-то ничего. – Ну, что он за человек? Старик нервно поглядывает на жену. – Да я, правда, не знаю… Лэндсман смотрит на Олли и что-то замечает в выражении ее лица. Ей хочется что-то сказать, но не хочется, чтобы это слышал муж. – Ну ладно, большое спасибо за помощь, – говорит Лэндсман, направляясь к двери спальни. – Ты уж выздоравливай, ладно? Старик кивает и смотрит, как его жена следует за детективами. Она прикрывает за собой дверь и провожает Лэндсмана до конца коридора. – Так, Олли, – обращается к ней Лэндсман, – помнишь, что ты рассказывала об Эндрю?