Патрульные мчатся по средней лестнице и встречают на площадке второго этажа долговязого молодого человека, выпучившего глаза. Винсент Букер ничего не говорит и без возражений протягивает руки для наручников, словно давно к этому готовился. – За что вы его арестовываете? – кричит девушка. – Лучше бы арестовали того, кто убил его отца! – Спокойно, – говорит Гарви. – За что вы его забираете? – Просто расслабься. Где мать? Кинкейд показывает на среднюю комнату на первом этаже. Матриарх клана Букеров – крошечная хрупкая женщина, сидящая на углу протертого дивана в цветочек. Она смотрит, как на черно-белом экране сходятся и расходятся красивые люди. Гарви представляется ей под звуки мыльной оперы, показывает ордер и объясняет, что Винсент проедет с ними в центр. – Я ничего об этом не знаю, – отмахивается она от бумажки. – Тут просто сказано, что мы можем обыскать дом. – Зачем вам обыскивать мой дом? – Все сказано в ордере. Она пожимает плечами. – Не пойму, зачем вам обыскивать мой дом. Гарви сдается, оставляет копию на столике. Наверху, в комнате Винсента Букера, уже выдвигают ящики и переворачивают матрас. К этому времени приезжает Дэйв Браун, старший по убийству Букера, и трое детективов медленно и методично обходят комнату. Браун потрошит комод парня, а Гарви приподнимает каждую плитку на потолке и проверяет на ощупь, не спрятано ли что-нибудь там. Кинкейд разбирает шкаф, прерываясь, только чтобы пролистнуть порножурнальчик, заныканный на верхней полке. – Им нечасто пользуются, – смеется он. – Всего две страницы слиплись. Они срывают джекпот меньше чем через пятнадцать минут, когда вынимают пружинный блок двуспальной кровати и приставляют к длинной стене комнаты, найдя под ним запертый металлический ящик для рыболовной снасти. Гарви с Брауном осматривают все найденные связки в поисках ключа от маленького навесного замка. – Вот этот. – Нет, великоват. – А может коричневый рядом? – В жопу, – говорит Браун. – Я открою эту срань с одной пули. Кинкейд и Гарви смеются. – А при себе у него ключи были? – Вот они. – Тогда, может, этот? – Нет, попробуй серебристый. Замок открывается, а в ящике обнаруживается несколько связанных упаковок с целлофановыми пакетиками, карманные весы, немного налички, небольшой объем марихуаны, приличная коллекция выкидных ножей и пластмассовая мыльница. На аккуратно раскрытых ножиках нет красно-бурых следов, зато в мыльнице хранится где-то десяток пуль 38-го калибра, причем большая часть – извращенные плосконосые. Когда детективы уже практически готовы уезжать, Гарви приносит ножи и мыльницу мамаше Букер, по-прежнему сидящей в черно-белых лучах ящика. – Просто показываю, что мы забираем с собой. Чтобы потом не было претензий. – Что это у вас? – Это ножи, – говорит Гарви, – а в мыльнице – патроны. Женщина недолго осматривает содержимое мыльницы, уделяет секунду-другую тупоносным свинцовым комочкам того же типа, каким не далее чем в десятке кварталов отсюда прикончили ее отдельно живущего мужа, отца ее детей. Того же типа, каким убили мать двоих детей в доме за углом. – Вы их забираете с собой? – Да, мэм. – Зачем? – Это улики. – Ну, – говорит женщина, снова отворачиваясь к телевизору, – вы же потом их ему вернете, да? Благодаря ордеру на дом Букера Гарви стоял в одном шаге от превращения красных имен на стороне Д’Аддарио в черные, но, как ни иронично, Винсент Букер – если правильно разыграет карты, – не станет целью семнадцати дней расследования. А только самым слабым звеном в байке Роберта Фрейзера. Половину победы дали обычные обходы: Гарви с Кинкейдом проверили все до единого пункты показаний Фрейзера и среди прочего обнаружили, что его алиби в виде вечеринки немногого стоит. Его вторая любовница, Дениз, явно не была готова пойти ради своего мужчины на все; она сходу вспомнила, что в ночь убийства Фрейзер ушел с вечеринки после ссоры, около одиннадцати. Еще она сказала, что Винсент Букер приходил в проджекты не один раз, а два; во второй раз Фрейзер ушел вместе с ним и не возвращался до утра. Дениз это запомнила, потому что спала в ту ночь одна и в расстроенных чувствах. Она планировала вечеринку целую неделю, закупилась омаром, чесапикскими голубыми крабами и кукурузой. А Фрейзер все испортил. Она даже призналась, что Фрейзер хранит у нее дома на Эмити-стрит револьвер 38-го калибра, и далее ужаснула детективов тем, что прячет заряженное оружие в ящике для игрушек в спальне детей. Сейчас там пистолета нет, успокоила их она; Фрейзер заходил неделю назад и забрал – боялся, что она испугается и выдаст оружие полиции. Еще детективы узнали, что Фрейзер не явился на работу в Спэрроус-Пойнте на утро после убийства, хотя сам заявил, что не стал входить в открытую квартиру Лины как раз из-за того, что опаздывал на работу. А также он не сдержал слово и не принес свой 38-й. Гарви удивлялся, зачем он признался во владении оружием или, если уж на то пошло, зачем вообще общался с полицией. Викторина: ты только что грохнул двух человек и нет ни улик, ни свидетеля, которые могут связать тебя с преступлениями. Далее ты: А) Молчишь в тряпочку, Б) Приходишь в отдел убийств и врешь с три короба? – Единственный ответ, – размышлял вслух Гарви, печатая ордер на обыск дома Винсента Букера, – что от преступлений тупеют. Еще больше версию Фрейзера подкосило появление новой улики – прорыва, зависевшего в равной степени и от упорной работы, и от удачи. В воскресную ночь убийства шестнадцатилетняя школьница, живущая в соседнем доме от Лины Лукас, глазела в окно на машины, изредка проезжающие после часа пик по Гилмор-стрит. Где-то в 23:15 – в этом она была уверена, потому что несколько минут смотрела местные новости, – девочка увидела, как из красной спортивной машины на противоположной стороне Гилмор вышли Лина и высокий темнокожий мужчина в кепке. Пара пошла ей навстречу, к дому Лины, но дальше девушка ничего не видела из-за ракурса. Зато слышала, как хлопнула дверь подъезда, а через час сквозь общую стенку – что-то вроде короткой ссоры мужчины и женщины. Казалось, что шум доносится снизу – возможно, из квартиры на втором этаже соседнего дома. Какое-то время она об этом помалкивала. А когда наконец заговорила, то не с полицией, а с работницей школьной столовой, знакомой с сестрой Лины. Услышав историю, та попросила девушку обратиться в полицию. Но свидетельница не торопилась это делать, и тогда работница на следующий день сама позвонила в отдел убийств. Девушку звали Ромейн Джексон, и, несмотря на все страхи, ее не пришлось долго уговаривать поступить правильно. Когда детективы разложили перед ней шесть фотографий, она колебалась всего секунду-две, а затем указала на Роберта Фрейзера. Позже, когда она прочла и подписала свои показания, Рич Гарви отвез ее обратно в Западный Балтимор и высадил из «кавалера» в паре кварталов от Гилмор-стрит, чтобы ее не видели вместе с детективом. На следующий день Гарви с Кинкейдом объездили улицы рядом с домом Фрейзера на Файет-стрит и нашли-таки красную машину, подходящую под описание Ромейн. Она была зарегистрирована на мать Фрейзера. Впрочем, даже с появлением свидетельницы Винсент Букер оставался для Роберта Фрейзера открытой дверью, спасательным люком. Как бы Гарви ни верил теперь в виновность Фрейзера, он бы первый признал, что хороший адвокат возьмет связь Винсента с делом и устроит на глазах у присяжных форменное побоище. Винсент явно был замешан – с плосконосыми пулями 38-го калибра в мыльнице не поспоришь, – но на роль убийцы он попросту не годился. Для начала – кучка одежды и порезы на изголовье в комнате Лины; женщина не станет небрежно раздеваться и укладываться на кровать для кого-то, кроме любовника. Это указывало не на Винсента, а на Фрейзера. С другой стороны, Пернелла Букера убили из того же пистолета, что и Лину. Какая связь между Фрейзером и отцом парня, торговавшего для Фрейзера кокаином? Зачем кому-то убивать старика Букера? Убийца Лины похитил кокаин из пачки риса – но для чего он обшаривал квартиру Пернелла Букера? Ответом на все был Винсент, и Гарви, глядя на пацана под стерильным белым светом большой допросной, не видит перед собой убийцу. Не может быть, чтобы он учинил с родным отцом то, что с ним учинили. Убийство – допустим. Но не десяток поверхностных ножевых ранений на лице. Даже если Винсент мог бы выжать из себя что-то такое в случае с Линой, Гарви сомневался, что пацану хватило бы хладнокровия на длительные пытки отца. Мало кому хватило бы. Винсент маринуется в кабинке уже больше часа, когда Гарви с Кинкейдом наконец входят и начинают монолог. Патроны в мыльнице, принадлежности для наркотиков, ножи – и твой старший товарищ Фрейзер вешает оба убийства на тебя. Херово, Винсент, херово. Пять минут – и налицо нужный уровень ужаса, десять – и при свидетеле подписана форма о правах. Детективы выходят с формой и коротко совещаются в коридоре. – Эй, Рич. – Хм-м? – У пацана нет ни шанса, – говорит театральным шепотом Кинкейд. – Ведь ты сегодня в своем фирменном пиджаке. – Вот именно. В нем самом. Кинкейд смеется. – Темно-синий в тонкую полоску, – говорит Гарви, приподнимая лацкан. – Он даже пикнуть не успеет. Кинкейд качает головой и последний раз смеряет взглядом костюм Гарви. Дональд Кинкейд, уроженец Кентукки, обращается к миру с громким тягучим выговором, как из захолустья, и может похвастаться татуировкой своих инициалов над левым запястьем. Гарви играет в гольф в Хилтон-Хеде и рассуждает о деловых костюмах; Кинкейд, дрессирующий гончих, спит и видит сны о сезоне охоты на оленей в Западной Вирджинии. Одна бригада – разные миры. – Сам будешь его колоть? – спрашивает Кинкейд, когда они направляются обратно к допросной. – Не, – говорит Гарви, – пусть будет тройничок. Винсент Букер ждет второго раунда, прижавшись к стенке и спрятав руки в складках толстовки. Кинкейд садится дальше, лицом к парню. Гарви садится между ними, ближе к Винсенту. – Сынок, вот что я тебе скажу, – начинает Гарви таким задушевным тоном, будто допрос уже окончен. – У тебя только один шанс. Ты расскажешь, что знаешь об убийствах, и мы поглядим, что можно сделать. Я знаю, что ты замешан, но не знаю, насколько, и тебе стоит призадуматься, хочешь ты пойти свидетелем или обвиняемым. Винсент молчит. – Ты меня слушаешь, Винсент? Ты бы, сука, призадумался о том, что я тебе говорю, а то потом не выплывешь. Молчание. – Ты из-за Фрейзера переживаешь? Послушай, сынок, лучше за себя переживай. Фрейзер тут уже был. Он хочет тебя поиметь. Он все о тебе рассказал. Получилось. Винсент вскидывает глаза. – Че рассказал Фрейзер? – А ты как думаешь? – спрашивает Кинкейд. – Перекладывает убийства на тебя. – Я не… – Винсент, я сам не верю этой гниде Фрейзеру, – перебивает его Гарви. – Даже если ты как-то замешан, я не верю, что ты убил родного отца. Гарви подвигается на стуле ближе к углу Винсента и говорит чуть ли не шепотом. – Слушай, сынок, я же помочь хочу. Но тебе придется сказать правду сейчас – и тогда посмотрим. Ты можешь быть на скамье подсудимых – а можешь быть на стороне обвинения. Вот что мы можем. Мы время от времени делаем послабления – и сейчас делаем послабление тебе. Тебе же хватает ума это понять?