Тогда Макларни ловит одну из троих белых – он узнает в ней ту, что плакала по время показаний Кэссиди. – Мисс… мисс. Она оглядывается. – Мисс, – догоняет ее Макларни. – Я один из следователей по делу и хотел спросить, что случилось у присяжных. Она кивает. – Можно с вами недолго поговорить? Она нехотя соглашается. – Я был старшим следователем, – объясняет Макларни, слегка стыдясь волнения, которое не может спрятать. – Почему вы заседали так долго? Она качает головой. – Многим было наплевать. От слова «абсолютно». С ума можно сойти. – Наплевать? – Абсолютно. – На что наплевать? – На все. Их это совершенно не волновало. Макларни в шоке. Забрасывая девушку вопросами, он потихоньку восстанавливает восьмичасовой спор, где главные роли сыграли раса и равнодушие. Девушка объясняет, что двое из троих белых с самого начала требовали вердикта первой степени, а двое из молодых черных настаивали на помиловании, заявляя, будто полиция подговорила всех свидетелей, чтобы осудить за ранение белого сослуживца хоть кого-то – кого угодно. Вот почему в суд пришло столько полицейских, объясняли они. Девушка Фрейзера плакала, потому что ее заставили соврать. Двое других свидетелей наверняка пьяные, только что из бара. А парень из городской тюрьмы дал показания, потому что выбил себе сделки. Девушка вспомнила, как одна черная присяжная заявила, что не любит полицию, а другой заседатель спросил, при чем тут это. Просто не люблю, ответила она, и добавила, что в ее районе никто не любит полицию. Остальные восемь присяжных, говорит девушка, почти не участвовали, только сказали, что проголосуют за что угодно. Сегодня пятница, напомнили они, начало выходных Дня поминовения. Им хотелось поскорее домой. Макларни слушает в изумлении. – И как же вы пришли к первой степени? – спрашивает он. – Я стояла на своем, и другая женщина, с заднего ряда, тоже не собиралась передумывать. Она тоже с самого начала требовала первую степень. А потом, наверное, всем уже просто надоело сидеть. Макларни в недоумении качает головой. Он уже давно служит в полиции и знает, что присяжных умом не понять, но это даже для него слишком. Человеку, который хотел убить Джина Кэссиди, вынесли правильный вердикт по самым неправильным причинам. Она как будто читает его мысли. – Клянусь, – говорит она, – если так работает система, то идет она к чертовой матери. Через два часа в «Маркет Баре» Макларни в голову дало пиво, и он просит девушку пересказать эту мерзопакостную историю. Она рассказывает. Эта девятнадцатилетняя официантка из спортивного бара в центре пошла вместе с копами, прокурорами и семьей Кэссиди в «Маркет» по настоянию Макларни. Она героиня, говорил он, и заслуживает выпить. Он несколько минут слушает ее один, потом начинает подзывать остальных из Западного. – Винс, подь сюда. От стойки подходит Моултер. – Это Винс Моултер, – представляет его Макларни. – Он работал с Джином. Расскажи ему, как та присяжная назвала Бутчи миленьким. В двух столиках от них Джин Кэссиди тихо попивает газировку и посмеивается над шутками. Они с Патти пробудут здесь еще пару часов – достаточно, чтобы через час Макларни успел познакомить их с молодой присяжной. – Спасибо, – говорит ей Кэссиди. – Вы знаете, что поступили правильно. – Знаю, – смущается она. – Удачи вам с ребенком и все такое. Макларни, уже немного перебравший, слушает их диалог от стойки и улыбается. Они сидят до часа ночи, когда Никки уже выходит из-за стойки протирать столики. Кэссиди ушел, за ним потянулись Белт, Таггл и Герш. Макларни, Моултер, Бимиллер и еще пара человек остаются, и вот наконец на выход собирается молодая присяжная. – Когда тут закроются, мы поедем на Клинтон-стрит, – говорит ей Макларни. – Если хочешь, давай с нами. – А что там на Клинтон-стрит? – Священная земля, – шутит другой коп. Не успевает она ответить, как Макларни чувствует, что сморозил глупость. Тупик Клинтон-стрит – лучшее местечко для посиделок во всем Юго-Восточном районе, но там всего лишь прогнившая верфь. А эта девушка – нормальная. Цивилка. – Клинтон-стрит – это пирс в паре минут отсюда, – объясняет смущенный Макларни. – Винс сгоняет за пивком и привезет туда. Ничего особенного. – Мне надо домой, – неловко говорит она. – Правда. – Ну ладно, – отвечает с облегчением Макларни. – Винс подвезет тебя до твоей машины. – Спасибо за пиво, – говорит она. – Должна сказать, не хотела бы это повторять, но опыт был интересный. Спасибо. – Нет, – говорит Макларни, – это тебе спасибо. Винс Моултер уходит с девушкой. Макларни допивает и оставляет чаевые для Никки. Проверяет, что не забыл ключи от машины, кошелек, значок, пушку – обычная барная опись имущества, после чего можно выходить. – А ты думал, ей захочется на Клинтон-стрит? – спрашивает Бимиллиер, подняв брови. – Ты не понимаешь, – раздраженно ворчит Макларни. – Она героиня. Бимиллер улыбается. – Кто будет? – спрашивает Макларни. – Ты, я, Винс, может, еще кто. Я сказал Винсу захватить пару ящиков. Они выезжают в разных машинах, направляясь на юго-восток через ряды домов в Феллс-Пойнте и Кантоне. Сворачивают на Клинтон-стрит на краю гавани, потом проезжают на юг еще с полкилометра, после чего дорога кончается в тени башен «Лехай Цемент». Справа – склад из гофрированного железа. Слева – обшарпанный портовый терминал. Когда они выходят, на улице тепло, а от воды в гавани слегка тянет вонью мусорных барж. Моултер, задержавшись на десять минут, приезжает с двумя ящиками «Курс Лайт». Макларни и остальные полицейские продолжают, на чем остановились, – голоса в теплой весенней ночи становятся громче, несдержаннее. Моултер ловит в машине FM-станцию и делает погромче. Так проходит час полицеского юмора и разговоров о работе; Макларни вкладывается парочкой баек из убойного. Вскоре пара десятков серебристых пустых банок качается на воде или валяется у металлического бока склада. – Тост, – говорит Бимиллер. – За Западный. – Нет. За Джина. – За Джина. Они выпивают, и Моултер делает радио еще громче. Через несколько минут они замечают у ворот склада одинокий силуэт – возможно, сторожа. Бимиллер видит его первым. – Сержант, глянь. Макларни поправляет очки на переносице. Сторож просто стоит и смотрит на них. – Не парьтесь, – говорит Макларни. – Я все улажу. Он берет непочатую банку – что-то вроде мирного подношения – и идет к воротам. Охранник, оперевшись на металлический поручень лестничной площадки, смотрит с нескрываемым презрением. Макларни улыбается с извиняющимся видом. – Как жизнь? – спрашивает он. Тот сплевывает. – Вам, уродам, заняться нечем, кроме как тут шуметь? Вы себя кем возомнили? Макларни смотрит на свои ботинки, потом – в лицо сторожу. Его голос – чуть громче шепота. – Что-то мне подсказывает, – говорит он, – тебе не хочется спускаться и повторять мне это в лицо. Сторож не двигается с места. – Я так и думал. – На хер иди, – отвечает сторож, уходя в ворота. – Я вызываю копов. Макларни прогулочным шагом возвращается на пирс, где на него вопросительно смотрят остальные гуляки. – Что сказал? – спрашивает Моултер.