– Зачем вы так говорите, миледи! – возразил он. – Изабелла ни за что не дала бы согласия мистеру Гардиману, если бы не чувствовала к нему влечения, какое я сам когда-то надеялся ей внушить. Хоть это и нелегко, но будем справедливы к бедной девушке, храни ее Господь! Душа леди Лидьярд живо откликнулась на благородство этих простых слов. – Дайте мне вашу руку, – сказала она, и глаза ее тоже засветились благородством. – У вас большое сердце, Моуди. Изабелла просто дура, что не вышла за вас; она еще об этом пожалеет! Не успел Моуди что-либо ответить, как со стороны дома послышался раздраженный голос Гардимана: хозяин приказывал лакею разыскать леди Лидьярд. Моуди двинулся по дорожке в противоположный конец сада, а леди Лидьярд повернула на голос и вскоре, у входа в кустарниковую аллею перед домом, встретилась с Гардиманом. Сухо поклонившись, он осведомился, чем обязан чести видеть ее милость у себя. – В последнее время я неважно себя чувствовала, мистер Гардиман, иначе вы увидели бы меня раньше, – не обращая внимания на нелюбезность его тона, отвечала она. – Я приехала, чтобы лично извиниться за высказанные в моем письме сомнения в вашей порядочности. Я была несправедлива к вам и прошу меня простить. – Полно, леди Лидьярд, довольно об этом, – не уступая гостье в великодушии, отвечал Гардиман. – Надеюсь, коль скоро вы уже здесь, вы почтите общество своим присутствием? Но леди Лидьярд твердо отклонила приглашение. – Я так осуждаю неравные браки, – сказала она, продолжая медленно идти по аллее к дому, – что остаться сейчас было бы лицемерием с моей стороны. Но я искренне желаю счастья Изабелле Миллер и, поверьте, буду только рада, если ваш брак опровергнет мои старомодные предрассудки. Благодарю за приглашение; надеюсь, моя прямота не обидела вас? На этих словах она поклонилась и, собираясь возвращаться к оставленной у ворот карете, поискала глазами Тобби. Неожиданная встреча с Моуди так удивила леди Лидьярд, что, войдя в аллею, она забыла посмотреть, где ее питомец. Теперь она звала, свистела в свисток, который всегда носила с собою на цепочке от часов, но Тобби не показывался. Гардиман тотчас велел людям осмотреть все, в том числе и дом. Слуги исполнили поручение с должной старательностью, но пса не нашли. Тобби как сквозь землю провалился. Гардиман заверил леди Лидьярд, что прикажет обыскать всю ферму и, как только пес найдется, отошлет его домой с кем-нибудь из слуг. Ее милости пришлось довольствоваться этим любезным обещанием, и с тяжелым сердцем она уехала. «Сперва Изабелла, теперь Тобби, – думала она. – Так вот и теряются все, кто делал мою жизнь более или менее сносной». Проводив гостью до ворот, Гардиман забрал у спешившего к дому лакея стопку только что доставленных писем. Он медленно ступал по траве, вскрывая и прочитывая их одно за другим. Все они были от друзей, которые ранее приняли приглашение, а теперь с сожалением извещали, что быть на обеде не смогут. Гардиман как раз заталкивал письма в карман, когда за спиною у него послышались чьи-то шаги. Обернувшись, он увидел Моуди. – Что, приехали отобедать? – грубо спросил Гардиман. – Я приехал с маленьким подношением для мисс Изабеллы в честь ее бракосочетания, сэр, – тихо ответил Моуди. – Если позволите, я хотел бы положить свой подарок на ее тарелку; она увидит его, когда гости начнут рассаживаться. С этими словами он открыл небольшой футляр, в котором лежал простой и изящный золотой браслет с надписью по внутренней стороне: «Мисс Изабелле Миллер с самыми добрыми пожеланиями – от Роберта Моуди». Браслет при всей простоте его формы был, несомненно, превосходной работы. Надобно сказать, что Гардиман заметил волнение Моуди в тот день, когда они с Изабеллой повстречались ему на дороге, и сделал для себя кое-какие выводы. При взгляде на браслет лицо его разом потемнело от ревности. – Ну-ну, дружище! – с презрительной фамильярностью усмехнулся он. – Не стесняйтесь! Малость подождете – и передадите свой подарок собственноручно. – Нет, сэр, – сказал Моуди. – Если вы не возражаете, я бы предпочел его оставить. Гардиман понял, что слова эти продиктованы деликатностью, и, сам не зная почему, разозлился еще больше. Он собрался уже ответить что-то резкое и недостойное, когда от дома послышался голос Изабеллы: она звала Гардимана. Моуди тоже узнал этот голос. Лицо его неожиданно исказилось, как от боли. – Всего хорошего, сэр, – грустно сказал он. Гардиман развернулся и ушел, не прощаясь. Моуди медленно двинулся в сторону шатра. Внутри никого не было: приготовления к обеду уже завершились. Против каждого места стояла карточка с именем гостя. Моуди нашел карточку невесты и вложил футляр с браслетом в свернутую салфетку на ее тарелке. Он постоял немного, опершись рукою о стол. Ему нестерпимо хотелось получить от Изабеллы несколько слов – пока она еще не потеряна для него навсегда. Искушение было так сильно, что он не устоял. «Если бы она согласилась ответить, нравится ли ей браслет, – думал он, – ее записка была бы мне утешением в одиночестве». Вырвав из блокнота листок, он написал: «Всего две строчки: принимаете ли Вы мой подарок и мои пожелания? Оставьте ответ под сиденьем Вашего стула – я найду его, когда гости разойдутся». Он положил листок в футляр и снова вернулся под сень густого кустарника. Глава XXI Гардиман подошел к дому. На пороге стояла обеспокоенная Изабелла. Рядом с нею, опасливо следя за Гардиманом, словно в ожидании пинка, помахивал хвостом пропавший Тобби. – Уехала леди Лидьярд? – тревожно спросила Изабелла. – Да, – сказал Гардиман. – Где вы его нашли? Однако так уж случилось, что Тобби нашел Изабеллу сам. Вот как это было. Появление в курительной комнате лакея с карточкой леди Лидьярд сильно смутило приемную дочь почтенной вдовы. Она чувствовала себя виноватой оттого, что не ответила на записку леди Лидьярд, вложенную в письмо мисс Пинк, и оттого, что, не послушавшись ее совета, поддалась на уговоры Гардимана. Когда он пошел в сад встречать гостью, Изабелла попросила его не говорить, что она здесь, – разве только ее милость сама смягчится и спросит о ней. Едва он вышел, из коридора вдруг донеслось короткое «гав», показавшееся девушке знакомым. Она отворила дверь – и в курительную комнату с восторженным визгом ворвался Тобби! Забежав в дом из любопытства, он услышал за дверью голоса, узнал в одном из них голос Изабеллы и со свойственной ему хитростью и недоверием к чужакам ждал, пока Гардиман куда-нибудь исчезнет. Изабелла поцеловала, обласкала пса, а затем вывела его обратно на лужайку, зная, что леди Лидьярд станет его искать. Вернувшись в курительную, она стояла у окна и высматривала Гардимана. Заглянувшим в комнату слугам она могла лишь сообщить, что в последний раз видела Тобби на лужайке около дома. А когда тщетные поиски были прекращены и карета отъехала от ворот – кто выполз из-за шкафа, заставленного пустыми старыми корзинами? Конечно же, Тобби! Как он ухитрился пробраться обратно в курительную комнату, осталось загадкой – разве что Изабелла, вернувшись, неплотно затворила за собою дверь. Так или иначе, но на сей раз он твердо решил остаться с Изабеллой, а потому тихонько сидел в своем укрытии, покуда не услышал за воротами стук колес, возвестивший об отъезде его законной хозяйки. Изабелла сейчас же кликнула Гардимана – на случай, если карету леди Лидьярд еще можно догнать. Но карета уже скрылась из виду, и, по которой из двух дорог, ведущих в Лондон, она поехала, никто не проследил. Не зная, как быть, Изабелла в растерянности глядела на Гардимана. – Теперь, пока не выпроводим гостей, все слуги будут заняты, – сказал он. – Придется привязать пса на конюшне. Изабелла замотала головой. Тобби не привык сидеть на привязи. Он поднимет шум, растревожит всех лошадей, и конюхи его побьют. – Пусть останется со мной, – попросила она. – Я за ним посмотрю. – Нам и без собак найдется на что смотреть, – желчно возразил Гардиман. – Вот хотя бы письма от тех, кто называл себя моими друзьями! Видите, их тут не меньше семи. – Он вытащил письма из кармана. – Эти семеро приняли приглашение, а сегодня, в самый день званого обеда, шлют свои извинения. И знаете почему? Они боятся моего отца. Забыл вам сказать, что он не только лорд, но и министр, член кабинета. Трусы и шаркуны. Узнали, что его не будет на обеде, и решили на всякий случай выслужиться и тоже не приезжать. Пойдемте, Изабелла! Уберем со стола их карточки. Ни один из них не переступит больше порога моего дома!.. – Это я во всем виновата, – печально промолвила Изабелла. – Из-за меня друзья уже отворачиваются от вас. Альфред, еще есть время передумать и отказаться от женитьбы! Он с грубоватой нежностью притянул ее к себе. – Скорее я откажусь от всех друзей до единого, чем соглашусь потерять вас! Идемте! Они направились на лужайку. Возле самого шатра Гардиман заметил трусившего за Изабеллой Тобби и, как это часто бывает среди мужской половины человечества, выместил досаду на первом попавшемся безобидном существе. – Пшел вон, дворняга беспородная! – крикнул он. Хвост Тобби, всегда упругим колечком торчавший вверх, разом обмяк и жалобно подогнулся между лап, а лапы во весь опор понесли беднягу прочь, в знакомое укрытие – за шкаф в курительной комнате. Женщины, как правило, серьезно относятся к такого рода незначительным эпизодам. Изабелла промолчала, но подумала про себя: «Как жаль, что он сразу не выказал свой нрав!» Они вошли под навес. – Я буду читать имена, – сказал Гардиман, – а вы отыскивайте и рвите карточки… Хотя нет! Карточки я сохраню. Я знаю своего отца: вы совершенно в его вкусе. После свадьбы, едва он вас увидит, мы с ним помиримся. И ежели кто из этих невеж когда-нибудь – пусть даже годы спустя – вздумает просить у него места, я уж позабочусь, чтобы им было отказано. Вот, держите карандаш; на каждой карточке, что я буду называть, ставьте крест и обводите его кружком. Таким значком я всегда отмечаю в своих записях лошадей, которые мне не нравятся. Он достал из кармана записную книжку. Пока он листал ее на столе и подавал Изабелле карандаш, руки его тряслись от гнева. Только он успел зачитать имя первого вероломного друга, а Изабелла найти его карточку, как под навесом появился лакей с докладом: – Приехала миссис Драмблейд, сэр, и желает вас видеть по делу чрезвычайной важности. Гардиман неохотно поднялся. – Ждите здесь, – велел он Изабелле. – Я скоро вернусь. В этот момент девушка как раз стояла рядом с собственной карточкой. Моуди постарался положить свой подарок так, чтобы угол футляра выглядывал из-под салфетки. Тотчас же браслет и записка оказались в руках Изабеллы. Прочитав записку, она бессильно опустилась на стул, охваченная противоречивыми чувствами. Голова ее поникла, к глазам подступили слезы. «Неужели все женщины на свете так же слепы, как и я, и не умеют ценить благородства тех, кто по-настоящему им предан? – печально думала она. – Ну что ж, так даже лучше, – заключила она с горестным вздохом. – Я его недостойна». Когда она взяла карандаш, чтобы на оборотной стороне собственной карточки написать ответ для Моуди, у входа снова появился лакей. – Мисс, хозяин просит вас немедленно пройти в дом. Изабелла встала и спрятала браслет и записку в висевший на поясе кожаный кошелек с серебряной окантовкой – подарок Гардимана. Торопясь выйти из-за стола, она незаметно для себя задела подолом край записной книжки Гардимана. Книжка упала на землю корешком вниз и застряла в одной из тех самых трещин, на обилие которых по приезде на ферму обратила внимание леди Лидьярд. – Вам тоже следует послушать, какие вести привезла мне сестра, – заговорил Гардиман, едва Изабелла ступила в гостиную. – Мать не приедет на обед! Миссис Драмблейд узнала это из самых достоверных источников. – Не может быть, чтобы она не приехала без причины, – добавила миссис Драмблейд. – Милая Изабелла, вы не знаете, что за причина? Сама я матушку не видела, а мои расспросы ни к чему не привели. Она ожидающе взглянула на Изабеллу. Маска сочувствия на ее лице была безукоризненна. Лишь самые близкие могли бы догадаться, какое тайное наслаждение доставляет сейчас миссис Драмблейд замешательство брата. И все же Изабелла невольно усомнилась в искренности столь явного благорасположения, а потому сдержанно ответила, что она вовсе не знакома с леди Ротерфилд и не берется судить о причинах ее отсутствия. Как раз в это время один за другим стали подъезжать гости, и начатый разговор на том прервался. Особого веселья среди собравшихся не наблюдалось. Предстоящая свадьба сделалась в Лондоне предметом злословия. Об Изабелле, как всегда в таких случаях, распускались самые лживые и вздорные небылицы, на какие только были способны отъявленные лондонские сплетники. Отсутствие леди Ротерфилд укрепило гостей во мнении, что своей скандальной женитьбой Гардиман непременно себя опозорит. Мужчины явно испытывали неловкость. Женщин особенно раздражало, что в Изабелле трудно было сразу найти, к чему придраться; посему ее красоту сочли «просто неприличной», а скромность и благовоспитанность тотчас объявили притворством – «и как это гадко, милочка, в такой молодой девушке!». Генерал Драмблейд, грузный дряхлеющий служака, умудренный опытом собственного супружества, никак не мог смириться с тем, что Гардиман вообще имеет глупость на ком-то жениться, и ходил со скорбным видом, сея кругом себя смертную тоску. Его милейшая супруга, напротив, с преувеличенным оживлением порхала среди гостей и своею веселостью только подчеркивала всеобщее уныние. Прождав полчаса и потеряв последнюю надежду на приезд матери, Гардиман повел гостей в шатер. «Чем скорее они набьют животы и уберутся, тем лучше», – со злостью думал он. Гости набросились на обед с молчаливым ожесточением, которое даже видавшим виды слугам показалось примечательным. Мужчины много пили, тем не менее настроение их почти не улучшалось; дамы, за исключением искрящейся любезностью миссис Драмблейд, переговаривались между собой, не давая Изабелле возможности принять участие в беседе. Генерал Драмблейд, восседавший на почетном месте рядом с невестой, сообщил Изабелле, что «у шурина Альфреда, скажу вам по секрету, дьявольски крутой нрав». Юный маркиз, совсем еще мальчик, дрожа и бледнея, поднялся со своего места по другую руку от Изабеллы, чтобы сказать речь, – его, как самого родовитого гостя, попросили провозгласить тост за здоровье избранницы хозяина. От волнения несчастный забыл затверженные слова и смог вымолвить только: – Дамы и господа! Я не знаю… – Тут он остановился, прижал руку ко лбу, немного постоял, бессмысленно уставившись перед собою, и, не проронив более ни слова, опустился на стул. Таким образом, в своей отменно краткой речи он сказал все, что имел сказать, ни разу не покривив при этом душою. Когда смущение одних и злорадство других были в полном разгаре, к Гардиману тихонько подошел лакей и прошептал: – Сэр, вы не могли бы на минутку выйти из-за стола? – Какого черта тебе нужно? – недовольно обернулся Гардиман. – Что это? Письмо? Давай сюда! Хозяин упустил из виду, что лакей был француз, а стало быть, знал себе цену и желал, чтобы к нему относились с должным уважением. Он с достоинством протянул письмо и удалился. Гардиман вскрыл конверт. Едва начав читать, он побледнел, смял листок и швырнул его на стол. – Это ложь! – прогремел он. – Проклятье!.. Гости в смятении начали подниматься со своих мест. Сидевшая неподалеку миссис Драмблейд невозмутимо потянулась к письму. Развернув его – и узнав почерк своей матери, – она прочла следующие строки: «Только сейчас я смогла уговорить твоего отца, чтобы он позволил мне хотя бы написать тебе. Ради Бога, разорви свою помолвку любой ценой! Отцу доподлинно стало известно, что мисс Изабелла Миллер потеряла место в доме леди Лидьярд по подозрению в краже…» Пока его сестрица читала, Гардиман пробрался к стулу Изабеллы. – Нам нужно немедленно поговорить, – прошептал он. – Выйдемте! – Ухватив ее за руку, он обернулся и взглянул на стол. – Где мое письмо?