Высоков не собирался идти в бар, но весь следующий день думал о предложении Лапникова. Идти хотелось, но и к Насте хотелось вернуться пораньше. Он скучал по ней и по ее голосу, хотя сам же и запретил ей звонить ему на работу. Но когда прилетел звонок от бывшего одноклассника, вдруг понял, что заскочить в бар нужно: не на часок, разумеется, а минут на сорок. – Ну как у тебя со временем? – поинтересовался Алексей. – К семи подъеду, – пообещал Владимир Васильевич. Персональный «вольво» подвез его к дому, но во двор заезжать не стал. Высоков сделал вид, что направляется к своему подъезду, а сам, проследив, когда служебная машина скроется из глаз, начал переходить улицу. Когда-то на месте этого бара было кафе с обшарпанным интерьером, но школьники часто заглядывали сюда, потому что еще два десятка лет назад здесь продавали мороженое на развес и колу в розлив. Мороженое накладывали шариками в металлические вазочки: крем-брюле, черносмородиновое, шоколадное, ореховое, сливочный пломбир, а сверху поливали сиропом. Продавали еще и сухое вино, но на него не было спроса: зачем кому-то тратить лишние деньги, покупая с наценкой, ведь рядом магазин, можно взять там то же самое, только дешевле, и выпить в месте более приятном – например, на лавочке во дворе или на детской площадке. Помещение изменилось: теперь здесь была длинная барная стойка с высокими стульчиками вдоль нее, в зале несколько столиков, а на стене большой телевизионный экран. За стойкой стояла женщина со знакомым лицом, еще одна в короткой юбочке сидела напротив. Обе смотрели на Высокова и улыбались. – Ты прости, – вздохнул Лапников, – но я сказал Ленке Саленко, что мы встречаемся, вот и она подвалила. Женщина в короткой юбочке соскочила со своего стульчика, обняла Владимира Васильевича и поцеловала. – Приветик, – сказала она, продолжая улыбаться, – сто лет с тобой не виделась. – Да и я столько же, – подключилась барменша, – а ты что, не узнал меня? Я – Тамара Новикова. – Узнал и тебя, и Лену: вы практически не изменились. – Хватит врать! – закричала обрадованная таким комплиментом Саленко. – Мы скоро бабками станем. – Этот бар, кстати, Тамаре принадлежит, – просветил Лапников, – мы сюда заходим иногда и даже отмечаем разные праздники, чтобы поднять товарооборот. – А все жалуются, мол, денег не хватает, – удивился Владимир Васильевич, – а вот обычные люди стали владельцами такого шикарного заведения. – Так сколько мы сюда еще вложили, – начала оправдываться Тамара, – муж квартиру, которая досталась от бабушки, продал, все равно не хватило. Кредит даже под залог недвижимости не дают. Леня Фишкин познакомил с человеком, который дал необходимую сумму, но попросил за это половину доли. Теперь мы с ним рассчитываемся, почти всю прибыль отдаем, и конца края этому нет. – Не пытались с этим человеком договориться? – С такими людьми не договариваются. Лишний раз рот откроешь – еще больше будешь должен, если вообще живым останешься. Пока Высоков разговаривал, Алексей с Леной Саленко сдвинули два стола и стали подвигать к ним стулья. Увидев это, Высоков понял, что застрял здесь надолго: наверняка сейчас придут и другие одноклассники, не ради встречи с ним, а чтобы повеселиться среди недели. Наверняка это заранее спланированная операция: все ведь знают, что у Высоковых есть загородный дом, в котором Владимир проводит каждые свои выходные. А раз так, значит, не пройдет и четверти часа, как подтянутся и остальные. Лапников отошел в сторону и негромко с кем-то беседовал по телефону, прикрывая и трубку, и рот ладонью. До Владимира Васильевича доносилось: – …Да нормально ты выглядишь… Хватит комплексовать… Ничего ты не хромая… Высоков посмотрел на часы – четверть восьмого: пока все соберутся, пока рассядутся, начнутся воспоминания – у каждого ведь найдется что-то сказать… Раньше полуночи отсюда уйти не удастся. Когда эти люди работают? Он вдруг поймал себя на мысли, что назвал одноклассников – тех, с кем вместе учился и дружил, – «этими людьми», словно он и в самом деле считает себя иным – не то чтобы высшей касты, но отличающимся от них чем-то исключительным, присущим только ему или немногим другим, которые не собираются ни с того ни с сего в будние дни в дешевых кафешках. Поймал себя и растерялся от неожиданности, испугался, словно его поймали на месте преступления. Открывались и закрывались двери, заходили бывшие одноклассники, все радовались этой встрече, обнимали Высокова и друг друга так, словно не виделись долгие годы. Но ведь все они встречаются часто и не только потому, что живут в одном тесном квартале, спрятавшем внутри себя старую кирпичную школу. Владимир Васильевич вышел на улицу и позвонил Насте. – Лапников, что приходил вчера, обманом затащил меня в кафе напротив. Думал поговорим часок, но тут почти весь наш класс. Если не веришь, выгляни в окно гостиной и посмотри налево. Я помашу тебе рукой. – Я тебя вижу, – сказала Настя. Он увидел ее в окне четвертого этажа и помахал рукой. И тут же к нему подскочил Пашка Ипатьев: – Привет, Высокий. Конечно же на встречу пришли не все: только пятнадцать человек – ровно половина класса. Конечно же поставили фильм Лапникова, смеялись, показывали на экран пальцами. Потом каждый говорил о том, кем он стал, заканчивая, как по договоренности, одной и той же фразой: «Я жизнью доволен». Или «Я жизнью довольна!» Антонова не пришла, но за нее выступил бывший муж. – Таня в том году должна была поехать на Олимпиаду. И без нее другие девочки взяли «золото» в эстафете. Но она могла бы выиграть еще два персональных «золота» в спринте и забеге на четыреста метров. У нее были фантастические результаты на тренировках. Тренер перед всеми соревнованиями ей говорил: «Не гони: оставь все рекорды до Олимпиады». Он же и вез ее домой с базы. Машину занесло, они трижды перевернулись. Подушки безопасности спасли тренера, спасли жизнь Тане, но только не ее ноги. А вы помните, какие у нее были длинные ноги! Она эти чертовы барьеры вовсе не замечала, над землей летела… – Все, хватит! – крикнул Ипатьев. – Не надо о грустном. И все почему-то посмотрели на Высокого. Сидели до полуночи. Пили вино, не так чтобы много, Высоков вообще больше пропускал. Потом все начали расходиться и прощались тут же, на пороге кафе. Владимир Васильевич возвращался вместе с тележурналистом, хотя ему казалось, что Ипатьев должен был свернуть к своему дому гораздо раньше. – Сейчас принято решение возродить мою программу, – рассказывал Павел. – Снова набираю группу, опять приглашу Лапникова. – Готов приступить хоть сейчас, все время, пока мы были закрыты, я не выхожу из темы – слежу за происходящим в городе. И то, что ты отправил Качанова в тюрьму, правильное решение – жму твою руку. Только надо сделать так, чтобы этот человек не выходил оттуда никогда. Это архиважно, и так уж получилось, что решать только тебе. – Решает закон, а я его слуга, – напомнил Высоков. – Да брось ты! Это все только слова. Ты – слуга закона, а еще у нас есть слуги народа, которые живут лучше, чем хозяева страны – то есть народ. Моя программа была самой рейтинговой на нашем канале, но сменилось руководство канала и, соответственно, концепция вещания – теперь мы стали познавательно-развлекательными. Самым популярным на телевидении стало слово «толерантность». Все повторяют как заведенные с каким-то упоением и не удосужатся даже в словарь заглянуть, чтобы узнать, что оно означает[5]. Сотрудникам-мужчинам было настоятельно рекомендовано появляться на экране в рубашках только розового или сиреневого цвета, сбрить бороды и усы, у кого они есть… – А женщинам отрастить, – попытался пошутить Высоков. – Я понял, о чем ты. – Я не об этом, – тряхнул головой одноклассник. – Не о том, что редакционную политику формируют единицы, а навязывают ее не только коллективу студии, но и всем зрителям. Я говорил о преступности, вернее, о Каро Седом, который если и остается пока в тени, то не надолго, хотя это его устраивает вполне. Лет двадцать назад он пытался подчинить себе один банк, но не получилось[6]. Он пошел другим путем. Он теперь контролирует микрофинансовые организации и всю прибыль вкладывает в приобретение акций успешных предприятий, в кредитование торговых точек… – Я в курсе: у меня есть справка, подготовленная ГУВД. – Значит, ты не знаешь ничего. Качанов смог наладить свой бизнес только под покровительством нашего полицейского начальства. Не знаю, кто его покрывает, но это уровень первого заместителя начальника нашего главка. – Ты хочешь сказать, что Корнеев с ним связан? – Я это предполагаю, – ответил Павел, – но с высокой степенью вероятности. Они стояли у дверей подъезда. Было уже около полуночи, и Владимир Васильевич попрощался бы и ушел, что и собирался сделать еще пару минут назад, но теперь нет – надо было довести разговор до конца. – Четверть века назад, когда, прости, застрелили твоего отца, первым, кто прибыл на место преступления, был молодой опер убойного отдела нашего РУВД. Его вызвала старушка-соседка… – Я знаю: вдова генерала и сама фронтовичка, – произнес Высоков, – она медик и констатировала смерть и позвонила по «02» с нашего домашнего телефона, чтобы не терять время. – Именно так, она возвращалась из магазина, поднялась на этаж, увидела приотворенную дверь, позвонила и, когда никто не отозвался, вошла внутрь… Прибывший опер тут же предпринял абсолютно правильные действия: вызвал участкового, который начал обход квартир с целью опроса жильцов… Потом к делу подключились более опытные специалисты. Но тот молодой опер сделал и свое заключение, что это самоубийство. Парня пропесочили, но странным образом он вдруг начал стремительно расти по службе. – Это был Корнеев? Ипатьев кивнул и продолжил: – Потом он еще и женился очень удачно на близкой родственнице городского прокурора и племяннице одного из влиятельных судей города. – Ну и что? – Ничего, конечно, женился и женился: совет ему, как говорится, да любовь. Но у меня есть справка. Полный перечень возбужденных уголовных дел, закрытых с его подачи за отсутствием состава преступления или по изменению условий. – Но сам-то он не может закрывать дела. – Но городской прокурор – его родственник, да и судья есть для подстраховки. – Ты заблуждаешься: я знаком с генералом Корнеевым лично, и он, уверяю тебя, очень заинтересован в том, чтобы отправить Качанова далеко и надолго. – Верю. Виктор Николаевич уходит на повышение в столицу и подчищает за собой все хвосты. – И все равно не верю! Чтобы никто за столько лет ничего не замечал! Ведь есть же управление собственной безопасности. – Главное назначение управления собственной безопасности – это не выявление оборотней в погонах, а защита сотрудников полиции от противоправных действий, направленных против них: если кто-то угрожает сотруднику полиции или членам его семьи физической расправой, пытается шантажировать или совершает провокацию, подбрасывая ему в машину наркотики… Высоков поднял голову и посмотрел на светящееся окно кухни своей квартиры. – Ладно, – сказал он, – уже поздно. В другой раз поговорим. – Хорошо, – согласился Ипатьев, – можно встретиться в эти выходные. – В субботу не получится точно: меня пригласили в гости за город, – покачал головой Владимир Васильевич. – Встреча очень важная. И конечно, не сказал, что его пригласил на свою дачу как раз генерал-майор. Ипатьев не стал настаивать, просто протянул свою визитку: – Хорошо, найдется время – звони. Он вошел в тихую квартиру, и тут же его шею обхватила двумя руками Настя. – Ты голоден?