Часть 19 из 82 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Нет, возьми себе, — настаивала экономка.
Подавленный писатель посмотрел прямо в глаза мальчику, который глядел на него со снимка, пронизывая взглядом, точно кинжалом. Ортигоса практически ощущал эту боль. Скрывая свою досаду под пристальным взглядом Эрминии, он взял фотографию, спрятал ее во внутренний карман пиджака и перевел разговор на другую тему:
— А как Элиса пережила смерть жениха?
— Ее спас сын. Срок был небольшой, но этого оказалось достаточно, чтобы она полностью справилась с зависимостью. Элиса — прекрасная девушка, а что касается Самуэля… Я люблю его, как собственного внука. Ему всего три года, а уже умеет читать. Мать научила. Мальчик иногда такие вещи выдает, словно он намного старше. Хотя чему удивляться — он весь день проводит среди взрослых, здесь, в поместье…
Мануэль не сдержал гримасу неудовольствия, но тем самым лишь подстегнул экономку.
— Не хочу сказать, что это непременно плохо, имение — прекрасное место для малыша. Но Самуэль не ходит в детский сад. Элиса и мысли не допускает, чтобы вывезти его за пределы поместья. Подозреваю, она и в парк его не водила. Все-таки ребенок должен общаться с другими детьми — если они нормальные, конечно.
Писатель с удивлением взглянул на Эрминию, но она отвела глаза.
— Вы говорили, Элиса часто ходит на кладбище?
— Каждый день, утром и вечером. Летом сидит там до самого заката. Играет с сыном на площадке перед церковью. Так странно видеть молодую женщину, проводящую время с маленьким ребенком среди могил…
— А как к этому относятся остальные?
В кухню вошла Сарита, и Мануэль с Эрминией обернулись. Помощница несла тряпки и средства для уборки. Экономка сказала совсем другим тоном:
— Сарита, помой, пожалуйста, окно в кабинете дона Сантьяго.
— Вы же говорили разобрать холодильник, — возразила девушка.
— Этим займешься позже.
— Тогда придется трудиться до ночи!
— Значит, отложишь до завтра, — недовольно ответила Эрминия. — А сейчас ступай в кабинет.
Сарита вышла на лестницу и закрыла за собой дверь.
Экономка помолчала несколько секунд, глядя в сторону, а затем объяснила:
— Она хорошая девушка, но работает здесь недавно. Впрочем, Гриньян тоже новый для нас человек. Кстати, вчера мы не поверили в тот предлог, который он придумал, чтобы увести тебя отсюда.
— Мы говорили об Элисе, — напомнил Мануэль.
— Да. Все хорошо к ней относятся — разумеется, из-за малыша. Сантьяго и Катарина его обожают, своих-то детей у них пока нет. Поэтому они души не чают в Самуэле. А он — настоящий ангелок, да ты и сам видел. Такой славный, жизнерадостный, постоянно улыбается… Альваро тоже очень любил мальчика и мог разговаривать с ним часами напролет. Так забавно было наблюдать, как Самуэль серьезно что-то объясняет своему дяде, будто взрослый!
— А сеньора? — Писатель указал на потолок. — Я видел ее в офисе юриста; старуха не была слишком любезна ни с Элисой, ни с ее отпрыском.
— Ворона и есть. — Эрминия покачала головой. — Маркиза ни с кем не бывает любезной. Но как бы ее ни раздражал малыш — он сын Франа и ее внук, в его жилах течет кровь Муньис де Давила. Самуэль принадлежит к этому роду и в данный момент является единственным наследником, поскольку у Сантьяго нет детей. И для всех, включая сеньору, этот факт перевешивает остальное.
Мануэль пошел по тропинке между деревьями. Небо наливалось свинцом, и отдельным лучам солнца все реже удавалось пробиться сквозь тучи. Потоки света, которые падали на землю накануне, сменились серыми тенями. В зеленом туннеле, образованном кронами, было темно. Плотная стена стволов защищала от сильного ветра, но температура быстро снижалась, и писатель продрог. Он думал о том, что скоро пойдет дождь и что все считают, будто он сильно страдает. По крайней мере, Эрминия с Гриньяном — точно. Мануэль и сам этого ожидал. Да, ему было грустно, но это состояние нельзя было назвать скорбью. Если б всего месяц назад он предположил, что может потерять Альваро, то совершенно точно не вынес бы боли утраты. Писатель точно знал, потому что уже проходил через это. Он помнил, как после смерти родителей сестра каждую ночь сидела у его постели, потому что Мануэль не мог перестать плакать. Осознание того, что теперь они сироты, нелюбимые никем, его ужасало. Когда рак унес в могилу сестру, он решил, что больше никому не отдаст свое сердце. А потом появился Альваро.
Ортигоса не был способен оплакивать его, потому что не мог смириться с его предательством, осознать, что же происходит, понять, кто и зачем совершил убийство. Дистанцировавшись от боли, писатель как будто наблюдал за происходящим со стороны. Но старая фотография словно заставила его вернуться в прошлое. Мануэля потряс такой знакомый взгляд Альваро — прямой, светящийся уверенностью в себе, смелый, — который покорил Ортигосу с первой секунды и который он так усиленно пытался забыть.
Писатель поднял руку и нащупал снимок сквозь ткань пиджака. Этот потрепанный прямоугольник словно вцепился в его одежду, а заодно и в его сердце.
* * *
Мануэль сначала услышал их, а уже потом увидел. Самуэль заливался смехом, пиная мяч в двери церкви, которые служили воротами. Элиса стояла перед ними, играя роль голкипера, но, к величайшему удовольствию сына, каждый раз промахивалась. Малыш праздновал очередную маленькую победу, хлопая в ладоши и бегая кругами.
Самуэль увидел писателя и подбежал к нему, но не бросился в объятия, как накануне, а схватил за руку и потянул в сторону храма, где их ждала улыбающаяся Элиса.
— Ты будешь вратарем! — кричал мальчик. — У мамы не получается ловить мяч, теперь ты попробуешь.
Удивленная Элиса пожала плечами и уступила свое место Мануэлю, забрав жакет, который лежал на верхней ступеньке лестницы. Писатель снял пиджак и положил его на освободившееся место.
— Ну, братец, держись! Я — лучший вратарь.
Самуэль уже бежал на середину площади, зажав под мышкой мяч. Они играли минут пятнадцать. Мальчик громко радовался, когда Ортигосе удавалось поймать мяч, но восторг был еще более бурным, если получалось забить гол. Элиса наблюдала за ними, улыбаясь и подбадривая сына. Наконец Самуэль начал уставать. К счастью, в этот момент на тропинке появились четыре котенка и полностью привлекли внимание малыша. Он принялся играть с четвероногими друзьями, а Мануэль подошел к его матери.
— Как хорошо, что вы приехали, — сказала Элиса. — Я, признаться, уже устала, а Самуэлю скучно играть все время только со мной.
— Я и сам рад, что я здесь. — Наблюдая за мальчиком, Манкэль улыбнулся, осознав, что все котята полностью черные.
— Как вы себя чувствуете? — В голосе молодой женщины звучал неподдельный интерес. Ее вопрос не был ни формальной любезностью, ни попыткой завязать разговор.
— Хорошо, — ответил Ортигоса.
Элиса смотрела на него, слегка склонив голову набок. Писателю была знакома эта поза: недоверие. Мать Самуэля ищет признаки того, что он лжет. Затем она перевела взгляд на могилы и медленно пошла по направлению к ним. Мануэль двинулся за ней.
— Все твердят, что время лечит… Но это не так.
Писатель ничего не ответил, ведь именно на это он и надеялся: что все закончится, обстоятельства смерти Альваро прояснятся и жизнь снова станет спокойной и упорядоченной. И потом, Элиса ведь говорит о собственном опыте…
— Мне очень жаль, — ответил Ортигоса, делая жест в сторону могил. — Гриньян упоминал о том, что произошло с Франом, а сегодня я узнал подробности от Эрминии.
— Значит, вас ввели в заблуждение, — резко ответила молодая женщина. Она немного помолчала и продолжила уже более мягким тоном: — Экономка — добрая душа, и я верю, что она искренне любила своего воспитанника, но ни она, ни юрист не понимают, что произошло на самом деле. Как и все остальные. Они уверены, что докопались до истины, но никто не знал Франа лучше меня. Отец с детства баловал его и ограждал от всего. Родные относились к младшему сыну маркиза как к ребенку и ожидали от него соответствующего поведения. И только я знала, какой Фран на самом деле. Это был не суицид. — Элиса посмотрела прямо в глаза Мануэлю, словно ожидая, что он начнет с ней спорить.
— Эрминия сказала, что никогда не видела, чтобы кто-то так убивался.
Молодая женщина вздохнула:
— И она права. Я тоже испугалась, увидев, в каком Фран состоянии. Он постоянно плакал, ни с кем не разговаривал, отказывался от еды. Нам с трудом удалось уговорить его выпить немного бульона. Но мой жених хорошо держался. Он просидел у постели покойного отца всю ночь, затем пошел в церковь на отпевание, а потом они с братьями отнесли гроб на кладбище. Фран пытался смириться с потерей. Когда засыпали яму, он уже не плакал, просто хотел побыть один. Мы ушли, а он сидел на кладбище, наблюдая за работой могильщиков, и не хотел уходить. Наконец Альваро убедил Франа зайти в церковь. В тот вечер, перед тем как идти спать, я зашла к жениху, прихватив кое-что из еды. Он сказал, чтобы я не беспокоилась. Что все наладится, просто со смертью отца он многое понял. Фран предложил мне подождать его дома. Он хотел побыть еще немного в церкви и поговорить с Лукасом, а потом обещал прийти и лечь спать.
— Со священником?
— Да, с тем, который отпевал Альваро. Он друг семьи и знаком с братьями с детства. Они все католики. Мне немного сложно это понять, я неверующая, но Фран уделял важное место религии, она стала его утешением в период реабилитации, а я была рада всему, что помогало и придавало ему сил. Хотя мне показалось странным, что он предпочел беседу со священником общению со мной.
Мануэль кивнул. Он прекрасно понимал, что чувствует Элиса.
— Лукас рассказал мне то же самое, что и Гвардии. Что он выслушал исповедь Франа, а потом они еще беседовали примерно с час. Мой жених был спокоен, и ничто не указывало на то, что он намерен покончить жизнь самоубийством. Это был последний раз, когда я видела Франа живым. Проснувшись утром, я поняла, что его нет рядом. А потом нашла его мертвым. — Молодая женщина отвернулась, чтобы писатель не увидел ее слез.
Тот немного отстал, чтобы дать ей успокоиться. Обернувшись, поискал глазами Самуэля — тот все еще играл с котятами. Через несколько секунд Элиса подошла и встала рядом. Она успокоилась, хотя глаза были влажными.
— У вас есть друзья или родственники, кроме членов семьи маркиза? — спросил Ортигоса.
— Хотите знать, почему я не уехала, а осталась здесь? Мать почти все время проводит в Бенидорме вместе с сестрами. Мы с ней не очень ладим. После смерти отца она перебралась на побережье. Мы созваниваемся на Рождество и в дни рождения. Мать считает, что моя жизнь сложилась как нельзя лучше. Всем об этом твердит. — Элиса грустно усмехнулась. — Еще у меня есть брат, уважаемый человек. Он женат, в семье растут две девочки. Но в прошлом я совершила кучу ошибок, и мы долго с ним не разговаривали. А больше у меня никого нет. Те, с кем я некогда общалась, умерли или влачат жалкое существование. Так что меня никто не ждет. К тому же Самуэлю следует расти в кругу родных.
Мануэль вспомнил замечание Эрминии по поводу того, что ребенок не должен быть окружен исключительно взрослыми.
— Вы могли бы жить в другом месте и наведываться сюда…
— Да… Но дело не только в этом. — Элиса дотронулась до креста, на котором было высечено имя Франа. — Я не могу уехать из поместья, пока не буду уверена.
— В чем? Что произошло на самом деле?
— Не знаю… — устало прошептала молодая женщина.
— Эрминия сказала, что врач подтвердил передозировку.
— Мне все равно, что он там подтвердил. Я знала своего жениха лучше, чем кто-либо другой, и уверена, что он не отправил бы меня, беременную, дожидаться его в одиночестве в постели, если б замышлял покончить с собой.
Писатель понял, что они у могилы Альваро, и остановился. Принесенные друзьями и родственниками цветы уже завяли, и лишь гвоздики пока держались достаточно стойко.
А ведь Мануэль тоже считал, что знает Альваро лучше, чем кто-либо другой. Он упорно не старался смотреть на имя, вырезанное на кресте.
На тропинке появилась Сарита, молодая служанка. Она остановилась, чтобы перекинуться парой слов с Самуэлем, а потом повернула в сторону кладбища.
— В чем дело, Сарита?
— Сеньора маркиза велела передать, что хочет видеть внука, и послала меня за ним.
— Хорошо. — Элиса подняла глаза и бросила взгляд на окна видневшегося вдали особняка. На террасе, на втором этаже, Мануэль разглядел едва заметную фигуру в черном и вспомнил слова Эрминии: «Старуха постоянно здесь и пристально за всем следит».
Самуэль взял Сариту за руку и, не попрощавшись с писателем, двинулся в сторону дома. Ортигоса смотрел им вслед, удивляясь, отчего ему вдруг стало грустно. Элиса наблюдала за ним с легкой улыбкой.
— Он особенный мальчик, правда?
Мануэль кивнул и спросил: