— Почему вы выбрали именно это имя? — А я думала, вы поинтересуетесь, почему я не назвала его в честь отца. Писатель продолжал вопрошающе смотреть на молодую женщину. — Нельзя давать ребенку имя покойного, это не благословение, а проклятие, — сурово сказала Элиса, но потом улыбнулась, пытаясь смягчить свои резкие слова. — Хотя мертвецов слишком много и всех их когда-то так или иначе звали… — Лицо ее омрачилось. — Но конец Франа был страшен, к тому же он ушел слишком рано. Местные жители верят, что если назвать ребенка в честь человека, которого убили, призрак мертвеца придет за малышом. Удивленный Мануэль приоткрыл рот. Эта женщина далека от религии и вместе с тем прониклась суевериями. Писателя так поразили эти высказывания, что он не нашелся, что ответить. А потом было уже поздно: мать двинулась по тропинке между деревьями, чтобы догнать сына. — Элиса! — позвал Ортигоса. Она обернулась и попыталась изобразить нечто вроде прощальной улыбки — правда, не слишком успешно. Мануэль одиноко стоял посреди кладбища, чувствуя, как ветер, гонявший ранее облака, теперь треплет его волосы, обрывает лепестки с увядших бутонов и обнажает каркас венка, который умелые руки искусно замаскировали зеленью, чтобы скрыть удерживающую цветы проволоку. Сотни маленьких ярких лоскутков разлетелись по могилам и напоминали брызги крови. Вид креплений, удерживавших обезглавленные цветы, вдруг напомнил писателю о том, что теперь мир предстал перед ним во всей своей жестокой правдивости: Мануэль видел провода и веревки, удерживающие декорации, противовесы, тусклые огни рампы… Искусственно созданную реальность, в которую хотелось верить. — Все это ложь, — прошептал Ортигоса, глядя на небо. Он поднял пиджак со ступеньки лестницы, и как раз вовремя: начался дождь. Мануэль хотел было укрыться на тропинке, под сенью деревьев, как услышал хриплые, почти животные стоны — несомненно, это рыдал человек, переживающий глубокое горе. Дверь церкви была слегка приоткрыта. Внутри пахло деревом и воском, как и на похоронах, но теперь пространство наполнилось еще и звуками, свидетельствующими о глубокой скорби и отчаянии. Писатель дотронулся до блестящей лакированной поверхности. Аскетичной формы металлическая ручка была похожа на наконечник копья, которым проткнули дерево изнутри, столь же острый, что и боль человека, который укрылся в храме. Мануэль вспомнил слова Эрминии и сделал шаг назад. Он понял, чьи рыдания доносятся из церкви: человека с жестким взглядом, но мягким сердцем, который просто боготворил своего брата. Ключ от храма мог быть только у одного взрослого отпрыска старого маркиза: у Сантьяго. Значит, он здесь. Экономка солгала писателю. Или не знала о возвращении хозяина. Ортигоса слегка толкнул дверь и немного приоткрыл ее. На канделябре справа от алтаря горело штук тридцать свечей, и в их отблесках была хорошо видна фигура скорбящего. Сантьяго стоял перед скамьей на коленях, уткнувшись лицом в какой-то предмет одежды, который держал в руках. Мануэль одновременно устыдился и горячо посочувствовал боли маркиза, так впечатлившись при виде его страданий, что впервые порадовался, что сам не способен так рыдать. По крайней мере, он смирился со своей утратой и не позволяет чувствам взять над собой верх. Под усиливающимся ливнем писатель побежал к машине. * * * Похоже, дождь и холод распугали посетителей, в баре было почти пусто. Хотя Мануэль и Ногейра встретились позднее, чем вчера: лейтенант сказал, что подъедет после одиннадцати. Ортигосе было все равно. Вернувшись из Ас Грилейрас, он пообедал в отеле супом и говяжьей вырезкой и до вечера проспал в номере, словно впав в оцепенение в тусклом свете пасмурного дня. Когда Мануэль пробудился, уже смеркалось. Он закрыл глаза и попытался удержать ускользающий сон: что сестра лежит рядом и обнимает его. Увы, видение исчезло. Писатель глянул в окно. Мокрые камни во дворе казались еще темнее, а деревья терпеливо сгорбились под хлещущими струями дождя. Пейзаж был столь же мрачным и безжизненным, как воспоминания Мануэля о детстве, проведенном в доме тетушки. Ортигоса открыл окно и почувствовал запах глины и мокрой земли. Стоящая вокруг тишина делала его еще более явственным. Писатель напомнил себе, что такая погода как нельзя лучше способствует творчеству, и оглянулся. На темной поверхности письменного стола белели листы бумаги в еще не тронутой целлофановой обертке. Мануэль внезапно понял, что его нежелание браться за перо просто смешно, как будто он пытается продлить свои мучения, не выбираясь из пучины страданий. Он словно глупый ангел, ночующий в непогоду под открытым небом и из гордости отказывающийся возвращаться в рай. Ортигоса вернулся в постель и забрался под одеяло, оставив окно открытым. Пытаясь убить время — до встречи с Ногейрой было еще несколько часов, — протянул руку и взял томик с произведениями Эдгара По. * * * Гвардеец на пенсии сидел с кружкой пива и тарелкой, на которой красовалось нечто похожее на остатки закусок. Писатель тоже попросил пенного напитка и чуть было не отказался от омлета, который принес официант вместе с заказом. — Хотите? Лейтенант кивнул, но даже не удосужился поблагодарить Мануэля. — Нужно ценить то, что имеешь. Негоже разбрасываться едой. «Ну, у кого-то точно все мысли только об этом», — подумал Ортигоса, бросив взгляд на внушительный живот Ногейры, отчетливо выступающий под тонким свитером. — Помните мои слова? — Что отвезете меня в горы и всадите пулю в лоб? Еще бы, как можно такое забыть. Вилка лейтенанта замерла на полпути ко рту, он даже не улыбнулся. — Все шутите? Я совершенно серьезно говорил, учтите. Мы многим рискуем, ввязываясь в это дело. — Я знаю. — Вот и не забывайте. Сегодня навестим мою подругу, у нее есть для вас новости. — Офелию? Гвардеец кисло улыбнулся: — Нет, это подруга другого рода. Но предупреждаю: возможно, вам не понравится то, что вы услышите. Мануэль кивнул: — Я готов. Ногейра оплатил счет, вышел из бара, задержался на крыльце и с видимым удовольствием закурил. — Нам удалось установить, из какого именно автомата звонили Альваро; он находится в Луго. Пока толку от этой информации немного: абонент мог выбрать ближайшую к своему дому кабинку, а мог уехать подальше, чтобы запутать следы. Ортигоса снова молча кивнул. — Что вам сказал юрист? — Признался, что звонил Альваро, но утверждает, что узнал о его прибытии в Галисию лишь после того, как Сантьяго сообщил о несчастном случае. Новоиспеченному маркизу потребовалась большая сумма, а Гриньян объяснил, что он не вправе принимать такие решения самостоятельно. — Сколько? — Триста тысяч евро. — Ого! — Лейтенант явно оживился. — Попахивает проблемами… А Сантьяго сказал, зачем ему эти деньги? — Нет, но дал понять, что дело срочное. — Ну еще бы, раз его старший брат примчался из Мадрида, хотя всего через неделю и так должен был приехать сюда, — подытожил гвардеец. — А как это объяснил Сантьяго? — Он еще не вернулся, появится сегодня вечером, — соврал Мануэль. Он не хотел рассказывать, как обнаружил маркиза отчаянно рыдающим в церкви, уткнувшись лицом в чью-то одежду. — Вы уверены, что Гриньян его не предупредил? Писатель вспомнил полное раскаяния лицо Адольфо. — Не предупредил. И не станет. — Ну хорошо. — Ногейра вздохнул. — Хоть какой-то прогресс… Я только одного не понимаю: почему Сантьяго сам не позвонил Альваро? — У него не было номера брата. Родственники общались с ним только через Гриньяна. Лейтенант хотел было что-то сказать, но передумал. — Мы поедем на моей машине. — Он засунул окурок в емкость с песком, стоявшую у входной двери, и под потоками дождя направился к припаркованному автомобилю. Особый мир Единственным звуком, нарушавшим тишину в автомобиле, было мягкое шуршание работающих стеклоочистителей. На медленной скорости гвардеец с писателем доехали до шоссе, и Мануэль наконец заговорил: — Сегодня мне удалось перекинуться словечком с Эрминией и Элисой. Они рассказали о младшем брате Фране. Ногейра кивнул, давая понять, что знает, о ком речь. — Экономка рассказала историю, похожую на то, о чем упоминал Гриньян: после смерти отца младший сын впал в депрессию и покончил жизнь самоубийством, вколов себе слишком большую дозу героина. — Ортигоса помолчал, подбирая слова. — Но Элиса уверена, что ее жених завязал с наркотиками. Фран успокаивал невесту, уверяя, что все образуется. Конечно, даже тот, кто решил свести счеты с жизнью, может такое сказать. Ногейра ничего не ответил. Он включил правый поворотник, съехал на парковку и остановился. Сквозь залитое дождем стекло просматривались неоновые огни вывески и несколько автомобилей. — Именно об этом я вчера и говорил, — раздраженно сказал лейтенант, поворачиваясь к писателю. Мануэль молчал. — Уже не в первый раз власти пытаются скрыть информацию, которая может навредить репутации семейства Муньис де Давила. Я командовал группой, которая на рассвете появилась в Ас Грилейрас и обнаружила скончавшегося от передозировки молодого человека у могилы отца. Шприц так и торчал у него в руке. Все родственники и слуги повторяли одно и то же: старый маркиз умер, и его похоронили накануне. Фран был убит горем и после погребения заявил, что хочет побыть один. Полагали, что юноша впал в депрессию. Вместе с невестой он целый год лечился от наркозависимости в зарубежной клинике и приехал, чтобы быть рядом с умирающим отцом. Родные единодушно отмечали, что старый маркиз с сыном были очень близки, и Фран, видимо, не смог пережить обрушившегося на него горя. И только его невеста думала иначе. Я с ней разговаривал, и она сказала мне то же, что и вам. Это меня не удивило: близкие тех, кто покончил жизнь самоубийством, часто не могут поверить в случившееся. Но когда мы перевернули тело, я понял, что Элиса права. Мануэль удивленно посмотрел на гвардейца. — Парню нанесли сильный удар по голове. А носки его ботинок были поцарапаны, словно покойного тащили по земле. Мы начали расследование согласно установленному порядку, но, как и в этот раз, получили приказ не доставлять родственникам лишних страданий, ведь причина смерти и так понятна. Эксперты подтвердили, что Фран действительно умер от передозировки. В церкви нашли все необходимое для принятия дозы, поэтому предположили, что парень ширнулся там, а потом решил прогуляться на кладбище, но в темноте упал и расшиб голову. Удар был сильный, но не настолько, чтобы потерять сознание. Фран дотащился о могилы, там отключился, а вскоре и умер. Мануэль повел плечами: — Что-то не укладывается в эту историю?