— Если б Альваро позволил, я бы сразу же все здесь поменял. Слава богу, этого не случилось. У него была четкая концепция: современная, но с опорой на историю. Это отражено и в названии нашего вина, и в связанном с ним образе героического народа. — Москера многозначительно посмотрел на Мануэля, но его ожидания не оправдались. — Прости, Даниэль, я не совсем понимаю, о чем ты, — уклончиво ответил Ортигоса. Это не охладило пыл управляющего винодельней. — Производители вин этого региона восхваляют римское влияние или монахов, называя свою продукцию в честь местных обителей. Но Альваро сразу ясно дал понять, что хочет воздать должное усилиям работников, которые здесь трудятся, и их любви к своему делу. — «Славные подвиги», — прошептал Мануэль, подаваясь вперед. — Сродни невыполнимым поручениям, которые выпали на долю Геракла… Москера гордо кивнул и продолжил: — «Славные подвиги» — это компания, которую Альваро создал для экспорта продукции. А наше вино называется «Героика» — в честь тех усилий, которые людям приходилось прикладывать веками, и в честь винограда, который растет в столь сложных условиях[19]. Честно говоря, я полагаю, что лучшего варианта и не придумаешь. Писатель молча слушал Даниэля, разглядывая прекрасный пейзаж, но в душе у него было полное смятение. Ортигоса был потрясен. С одной стороны, в этих поступках он узнавал Альваро — его любовь к труду, гордость оттого, что работа приносит плоды. С другой стороны, приверженность традициям, о которой рассказывал управляющий, была Мануэлю в новинку, поэтому казалось, что Москера говорит о совершенно незнакомом человеке. Но еще больше писателя смущало то, что если бизнес шел прекрасно и все было ясно и понятно, почему Альваро с ним не поделился? Ортигоса считал, что их обоих ничего не связывает с прошлым. Багаж Мануэля был весьма скудным: сиротское детство, рак, несколько черно-белых фотографий со свадьбы родителей, на которых жених с невестой казались слишком серьезными, да воспоминание о том, как все собрались солнечным утром за завтраком и по очереди смеялись за столом. Впрочем, писатель не знал, было ли такое на самом деле или это игра воображения. А теперь вдруг оказалось, что у Альваро есть семья. И Мануэля волновало даже не то, примут ли его родственники мужа, — сама мысль о принадлежности к этому роду казалась ему оскорбительной. Но больше всего писателя возмущало то, что партнер исключил его из жизни. «Он хотел тебя защитить», — сказала Мей. Но от чего, интересно? Щенок оставил свое место на носу и направился в сторону мужчин. — Уже скоро, Кофеёк, почти приехали, — сказал управляющий. Он снизил обороты двигателя, который теперь работал на малом ходу. Катер по инерции плыл к берегу. Пирс представлял собой уложенные рядком плиты, возвышающиеся над водой примерно на метр. Около причальной тумбы торчал толстый шест, к которому Даниэль привязал канат. Между молом и бортом лодки неистово бились волны, словно аплодируя путникам. Мануэль молча взирал на раскинувшийся перед ним очередной пейзаж. Легкий ветерок ласкал листья, скрипел швартов, уставшие от жары и почувствовавшие приближение вечерней прохлады птицы издавали робкие трели. Ортигоса надел толстые носки и резиновые сапоги, которые дал ему Даниэль, бросая настороженные взгляды на крутой берег. К воде вела напоминавшая щербатую молнию лестница с узкими ступенями разной высоты. На них и ногу-то страшно было поставить. Управляющий взобрался на пирс и протянул Мануэлю руку. Тот повернулся к псу, который нерешительно сновал по палубе, и произнес: — Давай, дружок! Кофеёк подошел поближе, искоса глядя на Мануэля и высунув язык. Писатель поднял крепкое и на удивление тяжелое тельце и поставил песика на причал, затем взял протянутую руку Даниэля и не без труда вылез на берег сам. Площадка оказалась достаточно широкой, чтобы вместить двух стоящих людей. Москера повернулся к холму. — Поднимайся потихоньку; ставь одну ногу, потом другую. Если почувствуешь, что теряешь равновесие, наклонись вперед. Не волнуйся, ты не упадешь. Ортигоса не был так в этом уверен, но двинулся за провожатым. Кофеёк уже успел их опередить. Несмотря на проблемы с задними лапами, он с легкостью преодолевал неровную лестницу. Ступени словно нарочно сделали совершенно разных размеров. Мануэль понял, что главную сложность составляла не их узость — он мог поставить лишь носок ноги, — а крайне хаотичное расположение и огромные перепады по высоте, которые сыграли с ним злую шутку: то писатель искал опору там, где ее не было, то спотыкался. Ортигоса с трудом продвигался вперед, не отрывая взгляда от лестницы и чувствуя себя неуклюжим городским жителем. Он жалел, что согласился на эту авантюру. В кармане зазвонил мобильный телефон, и этот звук показался настолько неуместным, словно прорвавшимся из другой жизни, что Мануэль даже покраснел, как будто нарушил тишину во время приема в королевском дворце. Сотовый замолчал, и писатель успокоился. Сверху раздался пронзительный и веселый лай Кофейка, который праздновал свое восхождение на холм. Даниэль взял правее. Ортигоса последовал его примеру, выбрался на уступ шириной более метра и повернулся к реке. Находившиеся ниже террасы, выглядевшие с реки идеально ровными линиями, теперь открыли свои изогнутые, повторяющие рельеф горы очертания. То тут, то там из земли выступали каменные обломки. Внизу колыхались шапки виноградных листьев, оживающие на ветру и напоминающие зеленый океан. Где-то далеко мерцала темная лента реки, и течение колыхало привязанную к шесту лодку. Вдруг послышались голоса и смех. Сквозь деревья Мануэль разглядел, как в излучение Миньо появилось странного вида судно, напоминавшее скорее большой деревянный ящик — из тех, в каких иногда привозят рыбу на рынок. В нем сидели три девушки, которым на вид нельзя было дать больше двадцати лет. Они со смехом вычерпывали из лодки воду пластиковыми ведерками — точно такими, как дети берут с собой на пляж, чтобы строить замки из песка. — Это типичное судно региона, — объяснил Даниэль. — У него нет киля, похоже скорее на ящик. Его используют, чтобы перевозить виноград по реке. — Похоже, у них проблемы, — ответил писатель, наблюдая за девушками. — Да что ты! Эту штуку может полностью залить водой, но она не утонет. Вот только нужно следить, чтобы мотор не намок. Хотя пассажирки не выглядят обеспокоенными. — Верно, — согласился Мануэль, снова услышав взрыв смеха. — Я знаю этих девушек, они здесь выросли. Опасность им не грозит. И все же, скорее чтобы успокоить Ортигосу, Даниэль сложил ладони рупором у рта и крикнул: — Эй, в лодке! У вас все хорошо? Пассажирки странного судна обернулись и принялись смеяться еще громче. — Всё под контролем! — ответила одна из них. — Non morremos hoxe, tranquilo[20]. Ее подруги расхохотались совсем не на шутку, не переставая вычерпывать воду. Ортигоса и Москера наблюдали за лодкой, пока она не исчезла вдали. Шум и смех стихли. Телефон Мануэля снова зазвонил, и на этот раз писателю удалось достать аппарат довольно быстро, чтобы увидеть на экране фамилию Ногейры. Ортигоса отключил звук, хотя и продолжал смотреть на экран, пока звонок не сбросился. Он проверил журнал и обнаружил, что предыдущий вызов тоже был от лейтенанта. — Если хочешь, ответь, — предложил Даниэль. — Нет. Ничего важного. Мануэля не интересовало, зачем ему звонил гвардеец. Он свяжется с Ногейрой позже, а сейчас разговаривать не станет. И не только потому, что рядом управляющий. Ему не хотелось слышать голос лейтенанта здесь, в этом месте, где в воздухе только что звучал женский смех, а пес — теперь уже его пес — праздновал свое восхождение на холм. А Ногейра со своими постоянными подозрениями, пивом, шлюхами, большим животом, обручальным кольцом, скабрезными намеками, невыраженными упреками и постоянными требованиями… С ним Ортигоса пообщается позже, хотя он уже решил, что сегодня с гвардейцем встречаться не будет. Днем раньше, днем позже — какая разница? Пока у писателя нет желания видеть лейтенанта. Оправиться после вчерашнего Мануэлю помогли визит в храм, тарелка бульона, подвергавшаяся побоям собака, прогулка по реке и восхождение на холм. И он никому не позволит испортить этот день, в том числе и Ногейре. Они пошли по террасе, лавируя между виноградными лозами. Даниэль наклонился и нашел спрятавшиеся среди листьев грозди. Взял в ладони кисть желтого винограда, уверенно его ощупал, оторвал ягоду и сдавил ее, чтобы лопнула кожица. — Сегодня на наши виноградники приезжали эксперты института, где изучают регионы виноделия. Сорту «менсия» потребуется еще неделька, чтобы дозреть. А «годелью» уже можно собирать. В выходные начнется продажа. Мне хотелось бы, чтобы ты составил нам компанию. Думаю, остальные тоже будут не против. Мануэль взял ягоду, которую протянул ему управляющий. Она была гладкой и душистой, со свежим ароматом. По пальцам писателя потек теплый сок. — Кто такие «остальные»? — Работники. — Хорошо, — ответил Ортигоса не раздумывая. — С удовольствием. — И тут же засомневался. — Хотя толку от меня никакого не будет. Ни разу не был на празднике сбора винограда. Губы Даниэля расплылись в широкой улыбке. — Толк будет. Поверь мне, еще какой… Он отстал, продолжая пробовать ягоды то с одной лозы, то с другой. Мануэль продолжал изучать террасы, следуя за собакой — Кофеёк явно был здесь не впервые. Писатель погладил песика по жесткой шерсти на лбу, наклонился и потрогал теплую землю. Местные породы хорошо нагревали ее, и от поверхности почвы, словно от обогревателя, поднималась волна жара. — Похоже, что Кофейку это место хорошо знакомо, — заметил Ортигоса. — Альваро его не раз сюда привозил. — Ветеринар рассказал мне, что тот нашел пса на дороге. — Вот как? — Ограничившись этой уклончивой репликой, управляющий сменил тему: — Пора возвращаться. Уже смеркается. С горы они спустились тем же путем, каким шли на виноградник. Мануэль должен был признать, что все оказалось проще, чем он думал, когда смотрел сверху в пропасть. Солнце еще освещало холмы, но река уже оказалась в тени, и писателю, который весь взмок, пока спускался, стало холодно. Даниэль заметил это и сказал: — Возьми куртку. — Свою он уже надел. — Днем пока еще жарко, но ночи в этом регионе со второй половины августа становятся холодными. А на реке после спуска с холмов совсем зябко. Ортигоса надел куртку, которая оказалась ему по размеру, застегнул доверху молнию и засунул руки в карманы. И тут же его рот открылся от удивления. Мануэль быстро отдернул пальцы, словно коснулся чего-то гадкого. Он на ощупь узнал эти нежные кремовые лепестки и твердый стебель. Москера управлял лодкой и даже не догадывался о состоянии своего пассажира. Писатель отвернулся, чтобы ошеломленное выражение лица его не выдало. Всю дорогу путники молчали. Тишину нарушал лишь плеск волн реки, похоронившей в своих глубинах семь деревень. Солнце уже садилось, и вода казалась черной. Ортигосе хотелось возненавидеть это место, но почему-то окружающие пейзажи становились лишь прекраснее. Они прибыли в порт Белесара. Приближение осени явно ощущалось в воздухе. Развесистые каштаны жадно впитывали последние лучи вечернего солнца. Ортигоса бросил взгляд на Даниэля, который беззаботно болтал, ведя свой внедорожник. У него не было оснований в чем-то подозревать управляющего. И все же они виделись на похоронах, а потом на следующий день, хотя познакомились только сегодня. Но зачем Москере класть гардению в карман куртки, которую он принес из конюшни? Зачем вообще кому-то это делать? Даниэль высадил писателя у припаркованного «БМВ». Они договорились, в какое время встретятся завтра, и распрощались. — А как же сапоги и куртка? — напомнил Мануэль. — Оставь их себе, завтра они тебе пригодятся. — Никто их не хватится? — Ортигоса сделал жест в сторону конюшни. Лицо управляющего внезапно омрачилось. — Нет, это вещи Альваро; он всегда их надевал, выезжая в поля… — Москера немного помолчал, словно внезапно осознав нечто важное. — И он его не на дороге нашел. — Что, прости? — Я про Кофейка. Альваро нашел его не на дороге. Это официальная версия; наверное, всем так и говорят. Он ездил на виноградники и каждый день видел его, привязанного на улице, без еды и без воды. Часто останавливался и кормил песика. Альваро дал мне поручение потихоньку выяснить, кто хозяин собаки. Я узнал, что это один неприятный тип, который жил как отшельник. В тот же день, когда мы возвращались домой, Альваро остановил машину у дома того человека. Он был очень зол, и я решил, что вот-вот набьет морду хозяину. Но нет. Я видел, как сеньор де Давила разговаривает с тем мужчиной и указывает на песика, а потом достает бумажник. Когда мы уезжали, хозяин собаки стоял в дверях и пересчитывал деньги. Альваро отвязал Кофейка, но в машину собаку пришлось нести на руках. На шее образовалась огромная рана от веревки, которой пес был привязан, от него дурно пахло. Я ничего не говорил, потому что поступок Альваро показался мне достойным уважения. Не знаю, сколько тот заплатил за Кофейка, но цена явно была слишком большой за животное, которое, как я думал, не проживет и дня. И надо же, он до сих пор с нами… — И Даниэль, обернувшись, посмотрел на собачку. Песик сидел на тропинке и глядел на них, наклонив голову. — Спасибо, — прошептал Мануэль. Москера грустно кивнул. Он молча завел машину, поднял на прощанье руку и скрылся в темноте. Было очевидно, что управляющий хорошо относился к Альваро. Только интересно, до какой степени? Неужели настолько, чтобы класть гардении в карманы его одежды? Но ведь Ортигоса познакомился с Даниэлем только сегодня. Откуда же взялись другие цветы? — И что все это, черт возьми, значит? — громко произнес писатель. Он немного постоял, пока глаза не привыкли к свету оранжевых фонарей, расположенных вокруг дома, но слишком далеко от тропинки, на которой было темно. Зажег фонарик в мобильном телефоне и ощутил злорадство, увидев пять пропущенных вызовов от Ногейры. Сделал несколько шагов по направлению к конюшне, когда понял, что пес не бежит за ним. Повернулся и в луче света увидел Кофейка, неподвижно сидящего около «БМВ». — Идем! Но песик не двинулся с места. Мануэль подошел к машине и, улыбаясь, осветил пса. — Тебе пора возвращаться, — сказал он. — Ты не можешь остаться здесь. Идем. Ортигоса сделал вид, что направляется внутрь, и позвал Кофейка несколько раз, но безуспешно: тот даже не шелохнулся. Мануэль вернулся, наклонился и протянул руку. Песик сделал шаг вперед и положил голову ему на ладонь. Писатель погладил собаку и вдруг вспомнил отделение для собак внутри конюшни и клетку Кофейка в самом конце прохода. Ортигоса выпрямился и открыл дверцу машины. Пес запрыгнул внутрь, хотя в последний момент задние лапы его подвели и он повис на сиденье. Мануэль слегка подтолкнул пса, и тот устроился на пассажирском месте впереди.