Впервые с тех пор, как Мануэль прибыл в Галисию, его не разбудил ночью детский плач. Нелегкий труд Здание винодельни было сооружено на склоне. С дороги постройка выглядела ухоженной, но все же производила впечатление небольшой, возведенной с претензией на оригинальность виллы, ставшей плодом труда какого-то амбициозного архитектора и играющей роль зимней резиденции не очень общительного писателя. Перед входом в здание стояли огромные весы для взвешивания винограда, и становилось ясно, что помещение нежилое. Перед двустворчатой дверью, через которую внутрь попадали ящики с сырьем, была сооружена рампа, а также четыре ступени — из-за крутого склона. Фасад также украшало огромное окно, еще больше усиливая сходство постройки с сельским домом. По обеим сторонам двери на стенах красовались кованые фонари, а рядом стояли подставки для цветов, изготовленные из старых бочек. Со стропил свешивались изготовленные из каштановых прутьев корзины с цветущими геранями, которые касались голов проходящих мимо людей, распространяя свой неповторимый аромат. На лестнице и маленьком крыльце собрались человек двадцать. Они повернулись на звук мотора, когда машина управляющего подъехала к винодельне. — Bos días![21] — поприветствовал собравшихся Даниэль. Они ответили, но все взгляды были устремлены на Ортигосу. Пес вылез из автомобиля. Многие наклонялись, чтобы погладить пса. — Кофеёк! А ты здесь откуда? — удивился один из работников. — Как вы уже поняли, сегодня к нам в гости пожаловал дон Мануэль. — Управляющий кивнул в сторону писателя и добавил, указав на собравшихся: — Их я представлять не буду: слишком много людей. Да и потом, у нас весь день впереди. Кто-то поднял руку в знак приветствия, кто-то кивнул. Ортигоса ответил тем же. — Давайте начнем, — продолжал Даниэль, — а я тем временем покажу Мануэлю винодельню. А потом спуститесь по склонам, чтобы хозяин увидел, как вы работаете. Писатель, несколько смущенный таким титулом, хотел было возразить, но работники, разбившись на небольшие группы, уже направились за угол здания, оживленно беседуя. — Если попасть на винодельню, когда оборудование простаивает, то даже не поймешь масштаб производства. Я проведу экскурсию, хотя полноценную картину ты получишь только во второй половине дня, когда мы вернемся с виноградников, и завтра, когда приедут покупатели за нашим товаром. Управляющий толкнул двустворчатые двери, и Ортигоса увидел зал, поражающий своими размерами. Он был отделан камнем от пола до потолка и тянулся, насколько хватало взгляда. — Снаружи помещение не кажется таким уж большим, — отметил Мануэль. Он вошел внутрь. Установленное в зале оборудование, казалось, парило в воздухе, и свет, льющийся из расположенных в задней части винодельни окон, лишь усиливал это впечатление. — Помещение бывшей винодельни сейчас служит подвалом, а новое здание было надстроено и частично выдается над пропастью, держась на огромных, глубоко заложенных колоннах. Писатель подошел к окну, из которого был виден горный склон, покрытый сотнями симметричных террас, засаженных виноградом. Внизу, у самой реки, тянулся ряд каштанов, нижние ветви которых касались воды. Посреди холма висело невесть откуда взявшееся серое облако, не очень плотное, позволявшее рассмотреть лозы, покрытые капельками воды из-за поднимающихся от реки испарений и поблескивающие в первых лучах солнца. Управляющий открыл боковую дверь, и находящееся за ней помещение поразило Ортигосу еще больше: огромные окна, облицованные деревом полы и стены, а через весь потолок тянутся темные балки. В дальнем конце комнаты оказался выход на широкий, повисший над пропастью балкон, который словно существовал сам по себе, ни на что не опираясь. Мануэль увидел работников, спускающихся по склону, залитому робкими лучами утреннего солнца. Пока оно грело недостаточно, чтобы можно было снять плащ. Люди вошли в зону тумана, а затем появились на другой ее стороне, ниже по склону. Широкая лестница из темного дерева соединяла первый этаж с открытой площадкой, окруженной коваными перилами, где расположилась столовая. В углу около окна расположилась стойка с бутылками. Писатель углядел кассовый аппарат и решил, что здесь продают вино всем желающим. Он взял в руки один из образцов продукции со стенда. На этикетке красовалось название, которое выбрал Альваро: «Героика». На белоснежном фоне сверкали серебряные буквы, словно отлитые из жидкого металла. «Г» была выведена жирно и уверенно, а хвостик последней «а» тянулся так долго, что блестящая краска была уже почти не видна. У Ортигосы сжалось сердце: он узнал почерк Альваро. Прежде чем поставить бутылку на место, писатель нежно провел пальцами по надписи. — Ты упоминал, что другие производители привозят сюда свой урожай. У вас нечто вроде кооператива? — Когда Альваро взял бразды правления в свои руки, мы наладили производственный цикл. Но вскоре выяснили, что нам не хватает сырья. Поэтому мы покупаем виноград у сотен мелких хозяйств, которые продают урожай тому, кто заплатит больше. Такая уж здесь концепция сельского хозяйства: участки делятся между всеми членами семьи, пока не становятся совсем крохотными. И при всем при этом сложно уговорить кого-то продать свой надел. — Казалось, Даниэль хотел добавить что-то еще, но решил промолчать. Они вышли из здания винодельни, зашагали по склону той же дорогой, которой до этого шли работники, и оказались на площадке. Туда же вела и заасфальтированная дорога, которую сверху видно не было. Открытое пространство, достаточно широкое, чтобы проехал небольшой грузовик, примыкало к огромным воротам. Они занимали всю стену от земли до крыши, и именно на их арку опирался верхний этаж постройки. — Здесь, где хранятся бочки, и протекает основная часть работы. Но сейчас все на ribeira. Пойдем поздороваемся, — оживился Даниэль. Управляющий толкнул одну из створок двери, она оказалась просто прикрытой. Внутри четверо мужчин возились вокруг устройства, напоминающего мойку высокого давления, направляя шланг внутрь огромной стальной бочки. В помещении было холодно. Поверх голубых хлопчатобумажных комбинезонов — Мануэль не видел таких со времен детства — работники надели толстые стеганые жилеты. Их дыхание, смешиваясь с испарениями от оборудования, образовывало пар, который клубами поднимался вверх. Это означало, что в помещении склада намного прохладнее, чем снаружи. Увидев вошедших, работники отключили машину. Писатель почувствовал, что окружающие пытаются решить, стоит ли его опасаться. В отверстии бочки, напоминавшем иллюминатор, показался еще один человек. Раздались робкие приветствия, эхом разнесшиеся под высокими сводами. — Они моют емкости, готовятся к розливу вина нового урожая. А лучше всего это делать, находясь внутри, — пояснил Даниэль. — Марио самый худой, вот и полез в бочку. — Управляющий указал на человека, который высунулся из отверстия, чтобы его было лучше видно, и нерешительно совершал какие-то непонятные телодвижения — видимо, в знак приветствия. — Тогда лучше мы не будем вам мешать, — извинился Мануэль и поднял на прощанье руку. Они с управляющим вышли со склада и спустились на террасу, где сборщики винограда складывали кисти в голубые пластиковые корзины, которые сносили в одно место. Даниэль назвал по имени человек пять, и те спустились вместе с управляющим вниз по холму, на берег реки. Москера отвел Мануэля на террасу, где никто не работал, и показал, как обращаться с виноградом, чтобы не подавить его. Левой рукой он взял кисть так, как держат новорожденного — достаточно крепко и в то же время нежно, — а правой одним движением перерезал стебель. Горсть ягод осталась лежать на ладони. — Уверен, тебе понравится собирать урожай, — сказал Даниэль. — Работа эта очень простая. К тому же люди сначала научились использовать дары природы, а уже потом выращивать их самостоятельно. Наши предки питались плодами — и только потом стали есть мясо. От перчаток Ортигоса отказался. Он сжал в руке небольшой нож, держать который оказалось на удивление удобно, и, стараясь действовать осторожно, наклонился над лозой. Взял в ладонь гроздь с гладкими и упругими ягодами и попытался срезать ее так, как это делал управляющий. Но его движения были поспешными и неуклюжими. Мануэль не мог справиться одной рукой, и виноград посыпался у него между пальцами. Ортигоса решил, что сборщик он никудышный, хотя Даниэль его похвалил. — Не волнуйся. Требуется определенное время, чтобы понять, с какой силой сжимать кисть, чтобы не повредить виноград. А в остальном похоже, будто это занятие тебе не в новинку. Писатель выпрямился, улыбаясь и держась за поясницу. — Думаю, к концу дня я набью руку. Управляющий еще некоторое время постоял рядом, чтобы убедиться, что Мануэль не отрежет себе палец, а потом ушел. Ортигоса чувствовал, что за ним наблюдают, и когда поднимал глаза, натыкался на взгляды работников. Но в них не было ни неприязни, ни осуждения. Только любопытство, а потом еще появилась надежда. Писатель трудился молча, отойдя подальше и сосредоточившись на процессе. По мере того как солнце поднималось все выше, движения его становились более автоматическими. Он вдыхал запахи, которые испускали стебли лозы, гранитная почва и душистые травы, росшие по краям террас, а затем уловил легкий цитрусовый аромат. Мануэль поискал глазами его источник и наконец увидел лимонные и апельсиновые деревья на участках, расположенных дальше всего к северу. Кофеёк бегал от одной террасы к другой, словно желая поприветствовать каждого из работников, но спустя какое-то время устроился рядом с Ортигосой и спокойно заснул, растянувшись на куртке, которую снял писатель. Солнышко нагревало гранитные стенки, на небе не было ни облачка. По-прежнему чувствуя, что работники за ним наблюдают, Мануэль погладил свою настрадавшуюся собаку и продолжал собирать виноград. — Эй, сеньор маркиз! Писатель с удивлением обернулся. На террасе стоял крестьянин, помахивая бурдюком, который держал в руке. — Хотите глоток вина? Ортигоса улыбнулся и подошел к краю террасы. — Я не маркиз, — сказал он, протягивая руку к бурдюку. Работник пожал плечами, словно не веря словам Мануэля. Вино оказалось очень хорошим: ароматный букет, похоже, раскрылся еще больше благодаря пребыванию в емкости. Душистая и освежающая жидкость оставила на языке практически идеальную кислинку и насыщенные ароматы летнего дня. — Пейте, пейте! — настаивал крестьянин. Писатель сделал еще глоток и вернул бурдюк. — Обеденный перерыв, — заявил мужчина по имени Абу, единственный, кто не стеснялся обращаться к Ортигосе, и указал на работников, резавших толстыми ломтями сыр и клавших его на ароматно пахнущий хлеб. Пока они ели, Мануэль увидел на реке точно такое же странное судно, как накануне. Даниэль хитро посмотрел на писателя. — Абу, вчера, когда мы были на виноградниках в Годельо, видели твоих дочерей. Они плыли на лодке и вычерпывали воду пластиковыми ведерками. Мануэль испугался, что они утонут. Удивленный Ортигоса поднял голову. — Eso no hunde, home![22] — весело ответил Абу, оборачиваясь к товарищам. — Будь создатели «Титаника» знакомы с конструкцией наших суденышек, их лайнер плавал бы до сих пор! Крестьяне расхохотались. Писатель улыбнулся, вспомнив галдящих девушек в лодке, их голоса, разносящиеся над водой, веселый и беззаботный смех. — Значит, это были ваши дочки? — Были и есть. — Мануэль уже начал привыкать к несколько высокомерному тону, свойственному местным жителям. — Сегодня они снова на воде. Собирают урожай с нашего участка. — Значит, вы тоже владелец виноградников? — Ортигоса был рад, что нашлась общая тема с одним из работников, которые одновременно казались людьми простыми, но в то же время держались обособленно. — У всех местных жителей есть собственные плантации, даже если это всего лишь небольшой кусочек земли. Мой надел совсем не похож на эти террасы: крохотный участок на крутом склоне. Но с тех пор как в силу вступили правила об эксклюзивном изготовлении товара в регионе его происхождения, дочки обрабатывают его, и им хватает на жизнь. Поэтому им не пришлось уезжать отсюда, как другим. — Приятно слышать, — искренне ответил писатель. — Передавайте им привет и скажите: я рад, что их судно не пошло ко дну. Абу улыбнулся, покачивая головой, словно Мануэль сморозил глупость, и продолжил жевать хлеб с сыром. Перевалило за полдень. Солнце накалялось и грело все жарче, оставляя яркие отблески на поверхности воды. Иногда с реки долетал освежающий бриз и охлаждал влажную от пота кожу работников. Они продолжали собирать виноград и сносить корзинки на край террасы, а затем выстраивались цепочкой и передавали свою добычу вниз, где еще один человек загружал лодку до такой степени, что его самого почти не было видно. — Наша винодельня — одна из немногих, где соорудили металлические направляющие, чтобы спускать ягоды с верхних террас. Это единственное усовершенствование, введенное в регионе за две тысячи лет, — объяснил Даниэль. — Но там, где склоны очень крутые, эта система неэффективна. Гораздо практичнее доставить урожай на лодке в порт Белесара, а оттуда — по суше на винодельню. В пять часов управляющий заявил, что рабочий день закончен, и пообещал накормить всех ужином. Сборщики винограда пустились в путь вверх по холму. Мануэль позвал пса. Тот неторопливо встряхнулся и встал у лестницы, которую самостоятельно преодолеть не мог. Тельце песика дрожало от напряжения. Ортигоса взял Кофейка на руки и начал подниматься вслед за Абу, который был старше писателя лет на двадцать, но быстро шел наверх, и Мануэль едва за ним поспевал. Как только они достигли вершины, Ортигоса отпустил собаку. Неблагодарное животное тут же умчалось, едва взглянув на хозяина, который наклонился вперед, пытаясь отдышаться. — По выходным к нам приезжает работать молодежь, — сказал один из работников. — Мы предупреждаем их, что труд нелегкий, а они обычно смеются и хвастаются: «Мы молодые и в хорошей форме». Вот только поработав здесь в субботу, в воскресенье не многие могут встать с кровати. — Охотно верю, — ответил запыхавшийся писатель. — Но вы хорошо справились, — похвалил его крестьянин и, последовав примеру пса, оставил Мануэля одного. За столом разместилась шумная компания — человек тридцать. Все угощались зеленым салатом, жареным картофелем и мясом, которые приготовили работники склада, использовав в качестве топлива лозы с собственных виноградников. Вино было разлито по бокалам, и вскоре зазвучали тосты за новый урожай. Сидевший рядом Даниэль протянул Ортигосе стакан и заметил: