— Молодой напиток имеет фиолетовый цвет, его выдерживают в дубовых бочках. Помнишь сорт «менсия», который я тебе вчера показывал? Если погода не испортится, мы соберем его через неделю. Писатель представил себе теплую ягоду с кристаллической мякотью и толстой кожицей, которая порой казалась почти черной и словно покрытой инеем, и поднес бокал к свету. На его стенках образовался круглый след не то гранатового, не то фиолетового оттенка. Работники держались просто и за столом больше молчали. Вместо десерта подали ароматный кофе, сваренный прямо в котелке. Мануэль выпил его только потому, что никогда не пробовал такой раньше. Кто-то встал из-за стола и опустился на землю, вытянув ноги. Работники, которые утром трудились на складе, присоединились к общей компании и заняли свободные стулья. Один из крестьян — Даниэль представил его как мастера — повернулся к Ортигосе, бросил взгляд на управляющего и, когда тот кивнул, сказал: — Сеньор маркиз… — Прошу вас, просто Мануэль. Мастер начал снова, явно сделав над собой усилие: — Мануэль, я знаю, что Даниэль показал вам винодельню, а сеньор Гриньян наверняка предоставил о ней подробную информацию. Писатель видел, как крестьянин ерзает на стуле, и даже почувствовал жалость. Мастер заметно нервничал. Он определенно хотел сообщить нечто важное. Остальные работники пристально наблюдали за ним и кивали в такт каждому слову. — Полагаю, вы познакомились с особенностями нашего труда, — продолжал собеседник Ортигосы, — и поняли, как важно каждое растение, каждый квадратный сантиметр почвы. Мануэль медленно кивнул, и мастер приободрился. — Сейчас работа на винодельне идет полным ходом, но зимой совсем другое дело. Вот уже несколько месяцев мы пытаемся договориться о покупке соседнего предприятия. Его бывший владелец помер, а племяннице, которая все унаследовала, винодельня не нужна. Кроме того, вместе с виноградником продается еще дом и гектар земли, которая никогда не возделывалась. Она как раз рядом с нашей парковкой. Крестьянин взял пробку и машинально стал тыкать ею в поверхность стола то тут, то там, словно ставя невидимые печати. Кажется, он подошел к самой трудной части своего рассказа. — В тот день, когда дон Альваро попал в аварию, он приехал сюда с утра и сообщил нам, что решил купить соседнюю винодельню. Но ее владелица утверждает, что ничего об этом не знает. Возможно, сеньор де Давила не успел дать инструкции Адольфо Гриньяну. Ну и вот… Даниэль лучше меня объяснит вам, что означает для нас это приобретение. Мы могли бы создать дополнительные террасы, перестроить дом и превратить его в магазин, и все, кто здесь трудится, были бы обеспечены работой всю зиму… Мы только хотим узнать, собираетесь ли вы следовать этому плану или нет. Мастер замолчал и как будто затаил дыхание. Все взгляды были устремлены на Мануэля. Чтобы выиграть время, писатель взял свою чашку и сделал глоток уже остывшего кофе, размышляя над тем, что услышал. — Вот что, — сказал он наконец. — Я ничего не знаю об этой сделке. И Гриньян мне тоже ничего не говорил… — Но как вы думаете, ее можно заключить? — спросил Марио, тот самый, которого из-за худобы выбрали мойщиком емкостей для вина. Ортигосу застали врасплох. Взгляды, положение рук и позы работников свидетельствовали о том, что они ждут ответа, хотят определенности, которую Мануэль не мог им обеспечить. — Владелица винодельни дала понять, что у нее есть другой покупатель. Мы не можем позволить, чтобы нас обошли. Да еще если речь идет об участке в ущелье. К разговору подключился Даниэль: — Из выращенного здесь винограда получается лучшее вино. И не только из-за климата, но и потому, что мы находимся на высоте двести пятьдесят метров над уровнем моря. Покров здесь состоит в основном из гранита, а не из аспидного сланца, как в других регионах Рибейра Сакра, и идеален по своим характеристикам. Я присутствовал при переговорах дона Альваро с хозяйкой соседской винодельни. Все свидетельствовало о том, что сделка должна была состояться. Я в этом уверен. — Не знаю, когда я смогу обсудить это с Гриньяном, — уклончиво ответил Ортигоса. По реакции окружавших его крестьян писатель понял, что такой ответ их приободрил. Мастер протянул ему руку и поблагодарил. Остальные последовали его примеру. Народ начал расходиться. Даниэль задержался. — Я все думаю, что такого могло случиться, что заставило бы Альваро забыть об этой сделке. Странная сложилась ситуация, — задумчиво сказал он. — Помню, когда мы разговаривали с хозяйкой винодельни, твой муж вертел в руках телефон, словно ждал звонка. И с ним действительно кто-то связался. Альваро стоял рядом, но, ответив на звонок, сразу же отошел. — Во сколько это было? — Встреча была назначена на четыре и длилась совсем недолго, минут двадцать… — Управляющий пожал плечами. — Возможно, это не имеет значения, но, выслушав абонента, Альваро сказал: «Не смей мне угрожать». Ответ Все отправились к машинам, и Мануэль был очень признателен управляющему, который предложил его подвезти. Он сел в автомобиль и, едва дождавшись, когда они отъедут от винодельни, скорчился от боли. — Господи! У меня все тело ломит. Даниэль расхохотался и открыл бардачок. — Вот обезболивающее, а в кармашке двери есть бутылка с водой. Ортигоса вынул из упаковки таблетку и выпил ее. — Лучше прими две, а упаковку возьми с собой. Завтра утром тебе снова понадобится лекарство. Аби прав: труд сборщика винограда куда сложнее, чем кажется. — Вообще-то, я так и полагал, — задумчиво ответил Мануэль. — Скажи мне, ты за глаза тоже называешь меня маркизом? — Не обижайся, — управляющий улыбнулся. — Все как раз наоборот. Местные крестьяне веками трудились на разных аристократов, не считая себя рабами. Они полагали, что такая система справедлива. Старый маркиз, отец Альваро, производством вина совершенно не интересовался. И даже когда в тысяча девятьсот девяносто шестом году были приняты правила о регионе происхождения товара, он не принял их всерьез. Он не избавился от винодельни только потому, что у всех остальных из его круга они были. Дела шли плохо, но и расходов было немного: всего лишь зарплата нескольких рабочих, найти которых всегда несложно. Когда бизнесом начал управлять Альваро, все изменилось. Не знаю, как тебе объяснить, но местные крестьяне трудятся здесь потому, что впитали с молоком матери многовековую любовь к этой земле. Это гордый народ. И если появляется человек, который ценит то, что делают эти люди, считает их пример достойным подражания, да еще и дает возможность заработать своим ремеслом на жизнь, он заслуживает всеобщее уважение. Мануэль молчал. — Вчера на винограднике ты сказал, что не уверен, будет ли от тебя толк. А я ответил, что точно будет. И могу подтвердить: твое присутствие очень всех воодушевило. Когда умер Альваро, наш мир тоже пошатнулся. Новый маркиз, как и его отец, производством вина совершенно не интересуется. Конечно, винодельню он сохранит: аристократам пристало иметь ее в хозяйстве, да и престижно иметь собственную марку. Но речь сейчас о другом. Альваро возродил это место, сделал его таким, каким оно стало. И у тех, кто здесь работает, появилась надежда, что проект твоего мужа будет развиваться и дальше. А это означает, что у работников предприятия тоже есть будущее. Ортигоса по-прежнему молчал, обдумывая слова Даниэля, и смотрел на свои натруженные ладони: их саднило. Впрочем, это было даже в какой-то степени приятно. Мануэль понимал, что управляющий прав. Сбор винограда странным образом сочетал в себе первобытность с современностью и позволял восстановить гармонию в душе. И, что еще важнее, проведя день на виноградниках, писатель почувствовал себя так, словно почти помирился с тем Альваро, которого знал. Первым шагом к этому стало знакомство с Кофейком, вторым — история появления марки «Героика». Умение гордиться традициями региона, уважение к тяжелому труду земледельцев, название вина, уверенный почерк на этикетках — все это напоминало уникального человека, которым писатель восхищался и которого любил. Но Мануэль не имел права обнадеживать этих людей. Один день, проведенный под солнцем Галисии на берегу реки, не сделал его местным жителем. Ортигоса понимал, что его место далеко отсюда. — Боюсь, что мое присутствие здесь могло ввести всех в заблуждение… — Писатель вздохнул. — Не вдаваясь в подробности, скажу, что все это для меня в новинку. Еще неделю назад я и не подозревал о том, как протекает жизнь в этом регионе. Не знаю, когда именно, но рано или поздно мне придется вернуться домой, к своей привычной жизни. Произнеся последние слова, Мануэль представил себе гостиную, затопленную странным, пожиравшим границы реальности светом, опустевшую спальню, их совместную фотографию на комоде, одежду Альваро на плечиках, вызывающую ассоциации с висельниками, мигающий курсор… Наверное, он так и не дождется окончания фразы. Ортигоса понял, что не хочет возвращаться в Мадрид. Но и оставаться здесь тоже не желает. У него больше не было дома. Мануэль грустно покачал головой. Даниэль истолковал его жест по-своему и не проронил ни слова весь остаток пути. * * * Писатель помог собаке взобраться на кровать, рухнул рядом и заснул в мгновение ока. Разбудил его пронзительный и повторяющийся звук, эхом отдававшийся по всей комнате. Золотые солнечные лучи, врывавшиеся в номер в момент их возвращения, угасли, и теперь в окно падал лишь тусклый свет фонаря. Ортигоса на ощупь нашел на тумбочке сотовый и безуспешно пытался выключить будильник, пока не сообразил, что звонит стоящий на столе допотопный телефон. Мануэль впервые его заметил. Спотыкаясь, писатель добрел до стола, пытаясь сориентироваться, который сейчас час и какой вообще день. Снял с аппарата трубку и прижал ее к уху. — Сеньор Ортигоса, вас в баре ожидает посетитель. Мануэль включил настольную лампу и с удивлением увидел, что уже перевалило за полночь. Он умылся; вода, судя по запаху, застоялась в трубах. Писатель был словно одурманен, как будто, проспав слишком долго или слишком мало, очнулся на другой планете с непривычно плотной атмосферой. И только ноющие мышцы свидетельствовали о возвращении к реальности: ноги горели, а спину ломило. Ортигоса не стал пользоваться белой кружкой, стоявшей на умывальнике, а подставил под струю сложенные лодочкой ладони, чтобы запить две таблетки обезболивающего. Кофеёк ждал у двери. Мануэль немного помедлил, обдумывая, продолжать ли сохранять некоторую дистанцию, что весьма смахивало на пренебрежение. Наконец сказал: — А почему нет? И погасил свет. * * * Мануэль увидел Ногейру в окно и решил, что, ожидая его, лейтенант уговорил пару тарелок жирной пищи, которую подавали в отеле. Гвардеец курил в свойственной ему манере: жадно затягиваясь, словно восполняя запасы жизненно важной и так недостающей ему субстанции. — Ну и видок у вас! Что это вы делали? — выдал вместо приветствия Ногейра. — Собирал виноград в Рибейра Сакра. Лейтенант ничего не ответил, а только скривил губы, выражая не то удивление, не то уважение, и бросил окурок в контейнер с песком. — Поехали, — сказал он и направился к практически пустой парковке. — Не расскажете, удалось ли отследить передвижения Альваро? — Поговорим об этом позже, — уклончиво ответил гвардеец. — Надо спешить, а то потом девушка будет занята, замучаемся ее вылавливать. И тут Ногейра заметил пса, который бежал за Мануэлем. — А это еще кто, черт возьми? — Мой пес. Его зовут Кофеёк, и он едет с нами, — спокойно ответил писатель. — Но только не в моей машине, — отрезал лейтенант. Ортигоса остановился и посмотрел на гвардейца в упор.