— Я вообще-то хотел поехать на своей. А то вдруг вы решите задержаться… Ногейра спрятал руку, на которой было надето обручальное кольцо, за спину. — Я же сказал, что после визита в бордель мы поговорим о телефонных звонках Альваро. — Хорошо, тогда можем поехать на моем «БМВ». — Писатель нажал на кнопку на брелоке и открыл заднюю дверь, чтобы помочь собаке забраться внутрь. Лейтенант несколько секунд колебался, замерев посреди парковки. — Буду крайне благодарен, если вы сядете за руль, я совершенно без сил, — добавил Мануэль, чувствуя невероятную тяжесть в ногах. Это предложение вполне устроило гвардейца, который направился к водительской двери. — Где ключи? — Они не нужны. — Ортигоса нажал на кнопку запуска двигателя, и мотор заработал. Ногейра молча наблюдал, как раскладываются зеркала заднего вида, зажигаются и регулируются фары, прорезая темноту. Лейтенант ничего не сказал, но, судя по всему, остался под впечатлением. Писатель видел, с какой любовью гвардеец относится к своему автомобилю, и понимал, что возможности посидеть за рулем последней модели его спутник будет радоваться как ребенок. Ногейра махнул рукой в сторону зеркала заднего вида и спросил, явно имея в виду пса: — Где вы его взяли? Мануэль улыбнулся. — В Ас Грилейрас. Это собака Альваро. Он нашел песика и забрал домой. — Писатель остановился на «официальной» версии появления Кофейка в поместье. Несмотря на то что Ортигосе нравилась история об избавлении от злобного хозяина, лейтенант вряд ли оценит подобное благородство. Гвардеец удивленно поднял брови, продолжая поглядывать в зеркало, хотя Мануэль сомневался, что в темноте можно что-то увидеть. — Этого пса держали в имении? — Да, примерно с год. Альваро нашел его по пути на винодельню. Кофеёк был в ужасном состоянии, поэтому Альваро забрал его в поместье и велел ветеринару позаботиться о собаке. Похоже, Сантьяго терпеть ее не может. — Ну, в кои-то веки я согласен с нашим маркизом. Это самое уродливое создание, которое я когда-либо видел. — Ногейра! — одернул лейтенанта Мануэль. Гвардеец повернулся, озорно улыбнулся и сразу будто помолодел лет на двадцать. — Да ладно вам, сеньор писатель, признайте, что пес страшен как черт. Ортигоса обернулся и бросил взгляд назад. Кофеёк сидел, выпрямившись, словно тоже участвовал в разговоре. Жесткая шерсть топорщилась во все стороны, одно ухо обвисло, из перекошенной пасти торчал клык. Мануэль посмотрел на Ногейру, улыбнулся и кивнул. * * * Заставленная машинами парковка возле борделя была залита розовым и голубым светом от вывески. Гвардеец сделал круг и наконец приткнулся в углу, довольно далеко от входа. Заглушил двигатель и нежно погладил руль. — Великолепный экземпляр, сеньор. Наверное, стоит целое состояние… — В прошлом году продали немало моих книг, — ответил писатель, ожидая услышать в ответ какую-нибудь колкость, но ее не последовало. — У вас нет повода жаловаться, — сказал Ногейра и провел пальцами по приборной доске. Гвардеец был в хорошем расположении духа, и Ортигоса решил этим воспользоваться. — Ногейра, не знаю, способны ли вы понять мои чувства, но находиться в этом заведении мне весьма непросто… — Предпочтете подождать здесь? — спросил лейтенант. — Если вы не возражаете. Гвардеец ничего не ответил, открыл дверь, вышел из машины и направился входу в бордель. Мануэль наблюдал, как куртка Ногейры меняет цвет в неоновом свете вывески по мере того, как лейтенант пересекает парковку. Писатель помог собаке перебраться на водительское сиденье, включил радио и приготовился ждать, вспоминая доброжелательное предупреждение Даниэля, что на следующий день все мышцы будут болеть. Стук в окно заставил Ортигосу вздрогнуть. Он повернулся и увидел женское лицо: молодая проститутка по кличке Малышка. Мануэль хотел было выйти, но девушка не дала ему открыть дверь и жестами показала, чтобы он опустил стекло. — Привет! — сказала путана. Голос у нее был неожиданно хриплый, будто простуженный. Писатель ошеломленно смотрел на нее. Малышка снова заговорила: — Знаешь, кто я? — Она слегка присела, и ее лицо было теперь совсем близко. — Да. — Мне нужно кое-что тебе рассказать, но не внутри. — Садись в машину, на улице холодно. — Нет. Если ты откроешь дверь, Мамут увидит свет и притащится, — она махнула в сторону белобрысого ковбоя-охранника у входа, — чтобы проверить, в чем дело. Кроме того, нам запрещено выходить на парковку. Хозяйка этого не любит, боится, что деньги пройдут мимо нее. Ортигоса кивнул и, пользуясь случаем, внимательно рассмотрел девушку. Она и вправду была хороша. Большие глаза беззастенчиво изучали его, оценивая возраст, одежду, положение в обществе. Пухлые розовые губы выглядели вполне невинными. Овальное, идеальной формы лицо обрамляли густые темные волосы. Писатель вспомнил красивую девушку-сержанта, которая вторглась в его дом, чтобы принести худшую в мире новость. Наверное, это знак. Похоже, что все милые девушки будут информировать его о чем-то ужасном. А раз так, он был готов их возненавидеть. — И что ты хотела мне сообщить? — настороженно спросил Мануэль. — Мы ничего не делали. — Что? — переспросил сбитый с толку Ортигоса. — Твой парень ничем со мной не занимался. Писатель открыл рот, не зная, что сказать. — Двойное отрицание, — отметила девушка, улыбнувшись одной ей понятной шутке. — Нет, ну кое-что мы, конечно, делали. Разговаривали. Но не трахались. Мануэль продолжал молча смотреть на Малышку, не в силах выдавить ни слова. — Вот его брат — тот постоянный клиент. Часто приходил. И твой парень его сопровождал. — Он мой муж, — глухо ответил Ортигоса. Проститутка продолжала говорить, похоже не услышав его слов. — В первый раз, когда они пришли вместе, дон Сантьяго был очень пьян и настаивал, чтобы брат выбрал девушку. Сеньор Альваро указал на меня, однако когда мы поднялись в комнату, объяснил, что предпочел уступить, чтобы не пускаться в объяснения, но намерен хранить верность своему партнеру, поэтому спать со мной не будет. Сантьяго уже оплатил мои услуги, но его брат добавил еще денег и просил никому ничего не рассказывать. Мне было все равно. Я бы с ним потрахалась — такой красавчик! — но когда вчера увидела тебя, то поняла, что дело тут не только в нежелании изменять. — Малышка улыбнулась и слегка наклонила голову. — Альваро приходил еще пару раз, три от силы. И каждый раз все повторялось. Мы поднимались наверх, болтали, он мне платил, и всё. Вчера я видела вас с Ногейрой. А сегодня хозяйка предупредила меня и Мили, что вы интересуетесь подробностями визитов братьев де Давила. Я не могла рассказать ей правду: Ньевес пристально следит за тем, чтобы все клиенты были довольны, чтобы потом никто не появился и не начал требовать вернуть деньги. Это, конечно, не тот случай, но если б она узнала, что я получала двойную оплату… Девушка протянула худенькую руку с черными накладными ногтями и ухватилась за дверь, чтобы не упасть. — Зачем ты это мне рассказываешь? Малышка улыбнулась слишком грустной для столь юной особы улыбкой. — Сегодня нечасто встретишь благородного человека. А твой парень как раз таким и был. Ты заслуживаешь знать правду. Мануэль растроганно кивнул. — Пора возвращаться, а то меня хватятся. А я и отвертеться не смогу, потому что не курю. — Глаза путаны вдруг расширились. — И наркотики я тоже не принимаю. Стараюсь жить скромно и откладывать деньги. — Она замолчала, не сводя глаз с Мануэля. — А! — понял писатель и вытянул ноющие ноги, чтобы достать из кармана куртки бумажник. Он достал пятьдесят евро, секунду подумал и добавил еще пятьдесят. Девушка схватила банкноты с такой скоростью, словно работала крупье в казино. — Удачи тебе! Кстати, милый пес. Малышка, пригибаясь, принялась лавировать между машинами и скрылась из виду. Ортигоса поднял стекло и посмотрел на пса. — Понял, Кофеёк? Всего сто евро — и тебя сочтут красавцем. Собака с довольным видом вильнула хвостом, хотя по привычке смотрела в сторону, словно копируя поведение писателя: делать вид, что все происходящее его не касается. Неизвестность мучительнее всего. С того момента, как красивая женщина-сержант сообщила Мануэлю о смерти Альваро, его словно безостановочно буравила невидимая дрель. Ситуацию усугубляло вскрывшееся предательство мужа и явно насмешливое отношение Ногейры и Сантьяго. Жгучее чувство стыда разъедало изнутри. Ортигоса решил не обращать на это внимания, сбежать от боли и спрятаться от всех, но не опускать головы. Он закрылся от всего, что не касалось его привычной жизни, и решил, что лучшая защита — это нападение. Мануэль, оскорбленный тем, что у Альваро были от него секреты, и требовавший от всех сообщить ему правду, тоже лгал. Он придумал себе оправдание, что хочет отгородиться от вранья, но на самом деле пытался сбежать от реальности и закрывал глаза на тревожные знаки, свидетельствующие о разрушительном процессе, который протекал внутри и грозил уничтожить его. Писатель придумал себе миссию и продолжал бороться с собой, противодействуя разрывающим его изнутри силам. Он совершил самую серьезную ошибку, на которую только способен человек, нарушив главные принципы, коими руководствовался с детства. Ортигоса врал единственному человеку, который заслуживает того, чтобы всегда знать правду: самому себе. Неизвестность разъедает. Он был идиотом: верил, что сможет жить дальше, не найдя ответы на важные вопросы и делая вид, что они его не касаются; подавив отчаяние и страх, что не был любим. Но неожиданно обрел спасение благодаря подвергавшейся побоям собаке, работе на виноградниках на склоне горы и беседе с проституткой с лицом невинного ребенка. Они стали для него целебным бальзамом, потушившим пожиравший его изнутри огонь. Разумеется, это не отменяло того факта, что Альваро предстал перед ним с неизвестной до сих пор стороны. Человек, который выкупил у одинокого мужчины пса, чтобы тот не умер от побоев или от голода, работал на виноградниках бок о бок с крестьянами и платил шлюхе за то, чтобы не спать с ней, был писателю незнаком. Как и маркиз де Санто Томе, покойник без обручального кольца и владелец другого телефона. Вопросов оставалось много, и, пожалуй, впервые за все это время Ортигосе захотелось найти на них ответы. Он чувствовал, что Кофеёк, Малышка и виноградники — всего лишь еще не сложившиеся в мелодию отдельные ноты, будто доносившиеся из другой реальности, о которой он даже не хотел думать, изнемогая под грузом стыда из-за вскрывшегося предательства. Только сейчас Мануэль ощутил готовность смириться с ее существованием. Писатель протянул руку, прикоснулся к жесткой шерсти пса и начал гладить его, наблюдая, как Кофеёк постепенно оставляет привычную настороженность и позволяет себя ласкать, впервые закрыв глаза. — Если б и я так мог… — прошептал Ортигоса.