Писатель кивнул. — Священник сказал, что после разговора с тобой понял, что должен так поступить. Думаю, ты понимаешь, как это для меня важно. Я много лет мучилась сомнениями и страдала. Признаюсь, иногда моя вера давала трещину. Так что спасибо. — Элиса, той ночью… — Да? — Ты не говорила, что потом еще раз ходила в церковь. — Полагаю, тебе рассказала Эрминия… Я тоже заметила ее в окне. Но не стала упоминать об этом, потому что так и не вошла в храм. Когда я подходила к двери, оттуда вышел Сантьяго и сообщил, что с братом все в порядке, он молится и не хочет, чтобы ему мешали. Мануэль остановился, и девушке тоже пришлось это сделать. Она повернулась и посмотрела на него. — Но ты хотя бы видела жениха? — Да, он запер за Сантьяго дверь. — А в Гвардии ты об этом упоминала? — продолжал Ортигоса, хотя и так уже знал ответ. — Честно говоря, не помню. Но это и неважно, я ведь так и не вошла внутрь, и потом долго мучилась. Я должна была быть рядом с Франом, что бы там ни говорил его брат. — Голос Элисы звучал подавленно, и писатель понял, что она не впервые об этом думает. Он снова предложил девушке руку, и они тронулись дальше. — Той ночью ты видела Альваро? — Альваро? Нет. — Может, кого-то другого видела? На этот раз остановилась Элиса. — К чему ты ведешь, Мануэль? Почему задаешь такие вопросы? Он не мог солгать. Только не ей. — За несколько дней до смерти Франа в поместье ошивался местный наркоторговец. Той ночью Эрминия видела, как он направляется в сторону церкви. — Быть того не может, — расстроилась девушка. — Ты же слышал, что сказал Лукас. Мой жених не собирался распрощаться с жизнью. Он хотел жить и вместе со мной растить нашего сына. — Это не взаимоисключающие вещи, — ответил Ортигоса, вспомнив слова экономки. — Возможно, Фран не полностью избавился от зависимости, в отличие от тебя… — Ты ошибаешься, Мануэль. — Элиса выдернула свою руку и прибавила шаг, чтобы догнать Самуэля. Она взяла сына за руку и, не попрощавшись, направилась с ним в сторону дома. Уже у дверей мальчик обернулся и помахал писателю ручкой. Ортигоса открыл дверь автомобиля, помог песику забраться внутрь и положил на сиденье книгу, которую нашел в сейфе. Он почувствовал, что за ним наблюдают, поднял глаза и увидел, что Ворона снова на своем посту. Писатель достал мобильник и нашел номер, который записал тем утром. — Это Мануэль, — произнес он, когда Лукас снял трубку. — Доброе утро. — Я в Ас Грилейрас, — продолжал Ортигоса, не сводя глаз с темной фигуры на террасе. — Хотел поблагодарить тебя за то, что решил поделиться с Элисой известной тебе информацией. — Я всего лишь выполнил свое обещание. Больше никакой лжи и недомолвок. — Я звоню тебе в том числе и поэтому. Ногейра сказал, что вы общались, и, насколько я понимаю, ты не стал говорить ему, кого именно видел той ночью? — Мы же это обсуждали, Мануэль. Это мог быть кто угодно. — И все же ты считаешь, что в церковь входил Альваро. Часто наш мозг приходит к какому-то выводу не случайно, а потому, что до этого получил определенную информацию. — На что ты намекаешь? Мы обсуждали эту тему и, кажется, пришли к консенсусу. — Лукас, нам нужно поговорить. — Фраза прозвучала смешно, учитывая, что именно это они и делали, но священник понял с полуслова. — Что ты делаешь вечером? — Обещал управляющему заглянуть на винодельню. — Отлично, там и увидимся. А сейчас мне пора. — Что-то срочное? — недовольно спросил писатель, которому хотелось продолжить разговор. Лукас замешкался с ответом, и Ортигоса вдруг понял, почему Катарина не работает, а в поместье так мало машин. Он совершенно забыл, какой сегодня день, а ведь только утром сетовал, как быстро они пролетают. — Воскресенье, почти полдень. Мне пора на мессу. Мануэль был благодарен священнику за деликатное молчание о том, о чем подумали они оба: прошла ровно неделя со дня смерти Альваро. Целлофан Ногейра припарковался перед домом. Внутри горел уютный свет, но лейтенант не торопился выходить из машины и сидел, глядя на входную дверь. Он не работает всего неделю, но эта перемена в жизни уже кажется ему невыносимой. Гвардейцу было пятьдесят восемь лет, и последние два года он был вынужден выслушивать постоянные упреки жены, которая хотела, чтобы он оставил работу. В принципе, Ногейра мог уйти на пенсию по выслуге лет и проводить больше времени с дочерьми. Может быть, хотя бы отношения с младшей не будут такими натянутыми, как со старшей. Подписывая документы, Ногейра уже понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но все же уступил Лауре. В конце концов, учитывая ситуацию, он перед ней в долгу… Лейтенант вытащил из кармана свою маленькую черную книжку, чтобы еще раз просмотреть записи, и продолжал размышлять о том, что с ним будет, когда расследование закончится. Он решил подумать об этом позже. Убрал блокнот в карман, бросил взгляд на обручальное кольцо и покрутил его на пальце, словно ища более блестящую сторону. Снова посмотрел на входную дверь, вздохнул, неохотно вылез из машины и направился к крыльцу. Внутри его встретил запах свежеиспеченного лимонного пирога и приглушенный звук работающего телевизора, доносившийся из маленькой гостиной. — Я дома, — объявил лейтенант, снимая куртку. Ответа он не ждал — и не получил. Гвардеец два часа колесил по городу и проголодался, поэтому первым делом отправился на кухню. Там, как всегда, царила безупречная чистота. Никаких крошек, немытых тарелок и приборов или даже мисок с остатками еды в холодильнике. На всякий случай Ногейра заглянул в духовку. Она еще была горячей и источала вкусный аромат, но никаких следов пирога обнаружить не удалось. Лейтенант открыл хлебницу и нашел небольшой круглый каравай отвратительного на вкус бессолевого хлеба: неестественно белого, словно долго подвергавшегося воздействию радиации. Ногейра полез в холодильник, но и его содержимое не порадовало: кусок галисийского сыра, немного колбасы, немного лакона[24], хамон. Похоже, эта ведьма особенно постаралась, закупая продукты. В контейнерах лежало нечто напоминающее тушеное мясо и шарики с сыром и ветчиной в сливочном соусе, которые он так любил. Ногейра уже стал экспертом по распознаванию блюд по упаковке. Его жена, словно терпеливый паук, оборачивала еду в несколько слоев целлофана — лейтенант был уверен, что с единственной целью: чтобы он никогда не добрался до съестного. Иногда гвардейцу доводилось наблюдать, как жена готовит и убирает в холодильник разные вкусные вещи. Лаура не возражала против его присутствия на кухне, но стоило ему тронуть хоть что-то, тут же об этом узнавала — так по дрожанию паутины ее хозяин понимает, что добыча попалась в сеть. Чтобы проверить эту теорию, Ногейра протянул руку и взял контейнер с сырными шариками, но даже не успел вытащить его. Из гостиной, перекрывая бормотание телевизора, раздался голос: — Не смей ничего брать, твои овощи на ужин почти готовы. Если не можешь подождать, съешь яблоко. Лейтенант покачал головой. Невероятные способности жены в этой области его удивляли и пугали. Он закрыл холодильник и с тоской уставился на вазу с яблоками — красными и блестящими, словно из сказки. Затем направился в гостиную. Он уже знал, какую фразу сейчас услышит, и живо представлял улыбку на ее лице: — Или выпей травяного чаю. Ногейра заглянул в комнату. Перед телевизором стояли кресла; в одном из них сидела Лаура, поприветствовавшая мужа кивком головы. Дочки лежали на диване. Младшая встала, чтобы поцеловать отца. Он хотел подольше подержать ее в объятиях, но девочка высвободилась. Старшая едва взглянула в его сторону и вяло махнула рукой. В другом кресле, где обычно сидел лейтенант, разместился тщедушный долговязый подросток, которого гвардеец возненавидел с первого взгляда — похоже, парень старшей дочери. Юноша не поздоровался, и Ногейра решил, что так, пожалуй, даже лучше. На журнальном столике стояли пустые чашки и блюдо с половиной пирога, который лейтенант учуял, едва войдя в дом. Никто не пек лимонный пирог так, как Лаура, и гвардеец его просто обожал, хотя за последние шесть лет ему не было дозволено съесть ни кусочка. Девочки смотрели один из малосодержательных американских сериалов; жена читала под зажженным торшером, держа книгу на коленях. Ногейра увидел фото на обложке и сказал: — Мануэль Ортигоса. Удивленная Лаура подняла голову, и лейтенант внезапно ощутил себя значимой персоной. — Я его знаю. — Жена заинтересовалась еще больше, и гвардейца было уже не остановить. — Мой друг. Помогаю ему с одним дельцем. — Шулия[25], — обратилась Лаура к старшей дочери, — подвинься и дай отцу сесть. Польщенный лейтенант устроился на диване, а жена сказала: — Не предполагала, что ты знаком с Мануэлем Ортигосой. — Ну как же, мы с ним закадычные друзья… — Шулия, — снова обратилась Лаура к дочке. — Сходи на кухню и принеси тарелку и вилку. Возможно, папа захочет угоститься пирогом. Девушка помчалась на кухню. Скелеты в шкафу Последние посетители винодельни прощались и уезжали, звуки моторов затихали вдали. Через окно Мануэль наблюдал, как управляющий оживленно беседует с теми, кто еще остался. Слов писатель не слышал, но, судя по довольным лицам, сделка удалась.