Ногейра бросил на писателя косой взгляд. — Да, на которой увез мою семью… Мог бы и предупредить. Ортигоса сел в машину, подождал, пока лейтенант к нему присоединится, и только потом сказал: — Надеюсь, что мой поступок тебя не задел. Я быстро управился в монастыре, погода стояла хорошая, жаль было тратить впустую такой день. Мне захотелось покататься на лодке, и я подумал, что твоим женщинам эта идея понравится. Тебя дома не оказалось… Гвардеец промолчал, но когда писатель завел двигатель, спросил: — Ты ничего не забыл? — Если ты о собаке, я заберу ее на обратном пути. Твоя дочка от него без ума, и я думаю, что их чувства взаимны. — Как поживает наш друг настоятель? — Не знаю, что и сказать, — уклончиво ответил Мануэль в духе Ногейры. — Его не было в монастыре. Мне сообщили, будто он уехал по личному делу. Остальное обсудим позже, когда встретимся с Лукасом. Думаю, он может оказаться весьма нам полезен. А пока держи вот что. — И Ортигоса протянул лейтенанту целлофановый пакет с рулоном скотча, на который налипли белые кусочки. — Полагаю, собранных частичек хватит, чтобы сравнить их с образцами, оставшимися на автомобиле Альваро, и понять, та же это краска или нет. Лейтенант задумчиво кивнул, рассматривая добытые улики через прозрачную пленку. — Продолжай в том же духе, и из тебя получится неплохой детектив… Завтра снова поедешь в монастырь? — Не вижу смысла. — Писатель пожал плечами. — Боюсь, я все испортил, потому что спросил про Тоньино. Я сразу это понял и попытался исправить ситуацию, но монах, с которым я общался, наверняка передаст информацию настоятелю. * * * Улыбающийся Лукас уже ждал их, сидя у камина. После безоблачного дня к вечеру начало быстро холодать. Парковка находилась в ста метрах от ресторана, и Мануэль надел куртку Альваро, чтобы дойти до входа. Он возил ее с собой с тех пор, как получил от Даниэля. Ортигоса отметил удивление на лице священника, но промолчал. Ему не терпелось подробно рассказать о своем визите в монастырь, так что писатель не стал дожидаться, пока им принесут еду. — Приора на месте не оказалось. Как мне передали, он был вынужден срочно уехать по личному делу. Зато я познакомился с Хулианом, молодым библиотекарем, который вот уже два года занимается оцифровкой бумаг, касающихся школы. Как мы и ожидали, монахи с радостью провели мне экскурсию по территории монастыря и выразили готовность оказать любую помощь. Я полагал, что будет сложно избавиться от Хулиана, чтобы что-то разнюхать. Но тот объяснил мне, где находятся документы, и уступил свое место за компьютером. Поэтому мне удалось посмотреть личные дела Альваро, Сантьяго и твое, Лукас. А ты был красавцем… Священник улыбнулся и покачал головой: — Боюсь, ты мне льстишь. — Табель с оценками в деле Альваро заполнен до тринадцатого декабря. Далее следует запись о его переводе в другую школу. Теперь самое интересное: когда я просматривал документы медицинского характера за тот же день, то обнаружил свидетельство о смерти брата Бердагера. В нем, вопреки нашим предположениям, написано, что покойный совершил суицид. — Получается, никто не пытался скрыть этот факт, — резюмировал Лукас. — Вероятно, версия о смерти во сне была придумана специально для учеников. — Я помню, ты говорил вчера, что Альваро провел несколько часов в лазарете, после того как нашел труп монаха. — Да. Похоже, он обнаружил тело ночью. Его поместили под наблюдение врача, а на следующий день сообщили родителям. К столу подошел хозяин заведения и принес несколько тарелок с мясом, картофелем и салатом, но троица даже не притронулась к еде. Мануэль вытащил мобильник, нашел фотографию, которую сделал в монастыре, и показал ее собеседникам. — Если б я попросил библиотекаря распечатать этот документ, то выдал бы нас с головой. Это заключение врача из лазарета. Как видите, можно разобрать только имя, время и дату, еще первую фразу — «У ребенка наблюдаются явные признаки…» — и какие-то обрывочные слова, которые не проливают ни малейшего света на состояние, в котором находился Альваро. Лукас и Ногейра изменились в лице. Гвардеец взял телефон и увеличил изображение, чтобы рассмотреть документ получше. — Заключение почти полностью вымарали, — удивленно сказал он. — Как вы думаете, что там было написано? Что такого ужасного могло произойти? Неужели врач посвятил целую страницу описанию состояния напуганного ребенка? — спросил Мануэль. — Вот уроды! — воскликнул Ногейра, не отрывая взгляда от экрана. Лицо Лукаса было бледным как мел. Он как будто хотел что-то сказать, но лишь не переставал качать головой, глухо повторяя: — Господи! — Но самое интересное то, — продолжал Ортигоса, — что в тот же день, тринадцатого декабря, брат Марио Ортуньо, который заведовал лазаретом, покинул монастырь по собственной воле. Настоятель объяснил это «кризисом веры». — Лукас, ты помнишь этого монаха? — спросил гвардеец. — Да, — тихо ответил священник, явно мысленно погрузившись в прошлое. — Он не вел уроков и в какой-то момент действительно покинул монастырь. Правда, тогда я не связал его уход с отъездом Альваро. Я решил, что Ортуньо отправили в другую обитель, это довольно распространенная практика среди монахов. — Вы обратили внимание, во сколько Альваро поступил в лазарет? В четыре утра. Вам не кажется странным, что ребенок бодрствовал в столь ранний час? Не знаю, как вы, а я, когда мне было двенадцать, уставал так, что спал как убитый. Ты сам рассказывал, — Мануэль повернулся к Лукасу, — что Альваро был очень спортивным и не мог усидеть на месте. В предрассветный час он должен был быть в кровати. Священник грустно кивнул. — Что делал Альваро в келье брата Бердагера в такое время? Вопрос был риторическим. Троица обменялась взглядами, невысказанные мрачные предположения повисли в воздухе. — С этим монахом тоже что-то не так, — продолжал писатель. — Никто в монастыре не скрывает, что Бердагер покончил с собой, как написано в свидетельстве о смерти. Сегодня я общался с братом Матиасом, одним из самых пожилых тамошних обитателей. Он пояснил, что орден единогласно решил похоронить покойного на монастырском кладбище, невзирая на обстоятельства его гибели. Старик сказал, что Бердагер долго болел, отказался от лечения и испытывал невыносимую боль, потому и принял такое решение. Другие монахи его не оправдывают, но и не осуждают, считая, что это прерогатива Господа Бога. — Примерно о том же я вчера и говорил, — отметил Лукас. — Да, но здесь что-то не вяжется, — ответил Ортигоса и достал из внутреннего кармана куртки несколько фотографий, отобранных из отпечатанной братом Хулианом пачки. Бердагер то принимал участие в соревнованиях, то позировал с трофеями. Мануэль нашел ту, где монах играл в баскскую пелоту. — Вот, — писатель показал снимок остальным. — Согласно данным с камеры, это изображение было сделано одиннадцатого декабря, всего за два дня до того, как боли настолько измучили монаха, что он принял решение уйти из жизни. Не знаю, как вам, а по мне, так Бердагер не производит впечатления человека, давно страдающего от смертельного недуга. Напротив, — Ортигоса провел пальцем по фотографии, — он прямо-таки пышет здоровьем. Лукас и Ногейра кивнули, и лейтенант озвучил то, о чем все думали: — Мне не хотелось бы предполагать, что кто-то в монастыре мог совратить мальчика, хотя в своей работе я сталкивался с подобными случаями постоянно. Не будем сбрасывать со счетов и другой вариант: Альваро увидел то, чего не должен был. Из опыта могу сказать, что убийства часто пытаются замаскировать под суицид. А заявления о том, что Бердагер отказывался лечиться, прекрасно объясняют тот факт, что мы не найдем никаких медицинских документов, которые позволили бы пролить свет на это дело. Замаскированное убийство. Но кто мог его совершить? Весь день Мануэль задавал себе этот вопрос и отказывался принимать напрашивающийся ответ. Но он звучал в голове, сопровождаемый рассказом Мей и настойчивым голосом того, кто звонил из телефона-автомата. Того, кто предупреждал Альваро, что над ним нависла серьезная угроза. Кто-то знал, что муж писателя совершил убийство, и располагал доказательствами. Эта информация, которой Ортигоса ни с кем не делился, жгла ему душу. Он посмотрел на тех, кто сидел с ним за одним столом, чувствуя себя одновременно и сообщником и предателем. Но, несмотря на то что подобные мысли сводили Мануэля с ума, он не хотел озвучивать их. Особенно сейчас, когда все догадывались, что той ночью в церковно-приходской школе случилось нечто ужасное. Вероятно, — по крайней мере, писатель убеждал себя в этом, — те страшные события заставили Альваро замкнуться в себе и отгородиться от мрачной части своего прошлого. Ортигоса цеплялся за эту возможность. Вот если б только он мог перестать спрашивать себя, кого же все-таки убил Альваро… Собственного брата Франа? Монаха Бердагера? Обоих? * * * Взяв телефон Мануэля, Лукас молча рассматривал сфотографированный документ, замазанные черным фразы, подпись внизу. — Думаешь, Тоньино обнаружил именно заключение? — Нет, когда я спросил брата Хулиана, наведывался ли племянник настоятеля в библиотеку, монах чуть со смеху не покатился и объяснил мне, что Антонио красил пару номеров в гостинице и кабинет дядюшки. — А там и нашел этот документ, — сделал вывод Ногейра. — Вот только не в таком виде, я полагаю, — добавил Ортигоса, указывая на фотографию. — А полную, невымаранную копию. И парень должен был быть в курсе той старой истории, иначе счел бы врачебное заключение бесполезной бумагой. Думаю, Тоньино наткнулся на информацию, которой не хватает в нашем экземпляре. Учитывая серьезность ситуации, неудивительно, что настоятель хранил документ у себя в кабинете. И я сильно сомневаюсь, что приор знает о существовании его «двойника», который оказался среди кучи отсканированных приглашенной фирмой личных дел. — Гвардеец кивнул в сторону мобильника, который Лукас все еще держал в руках. — Находка Тоньино проливала свет на тот давний случай. Парень не мог обратиться к Альваро, поэтому направился к Сантьяго и потребовал триста тысяч евро в обмен на документ. Такая сумма, как справедливо заметил его друг Ричи, позволила бы Антонио кардинально изменить жизнь. Сантьяго тоже не знал, как связаться с братом, поэтому набрал Гриньяну и придумал эту чушь про лошадь, прекрасно понимая, что Альваро немедленно ему позвонит. Старший де Давила тут же приезжает в Галисию, отправляется прямиком к настоятелю, и тот складывает два и два. Как только Альваро уходит, дядюшка едет к племяннику и закатывает у его дома скандал, свидетелем которого становится старуха-соседка. Когда приор ретируется, Тоньино уезжает на своей машине — тоже, кстати, белой, как и пикап со вмятиной на переднем крыле, что стоит в гараже монастыря… Лукас выключил экран мобильника, осторожно положил телефон на стол и посмотрел прямо в глаза Ногейре. — Думаешь, Антонио мог убить Альваро? Лейтенант задумался: — Я давно знаю этого парня. Он раньше не проявлял агрессии и не производит впечатления человека, готового ринуться в бой. Тоньино скорее из тех, кто в случае опасности убегает. Но все указывает на то, что де Давила был в ярости. Если он столкнулся с юношей, конфронтация была неизбежна и могло случиться что угодно. «Не смей мне угрожать» — тут же всплыло в памяти Мануэля. Получается, Альваро получал угрозы от Антонио Видаля? Это Тоньино звонил из телефона-автомата? — А как в эту картину вписывается пикап из монастыря? — Это нам пока неизвестно. Но, по словам соседки, настоятель кричал, что все это может плохо для него кончиться. Если Альваро ему угрожал… Кто знает, на что способен человек, доведенный до отчаяния? Хозяин ресторана с озабоченным видом подошел к их столику. — Сеньоры, что-то не так? Вам не нравится еда? Принести другие блюда? Троица посмотрела на тарелки с нетронутыми картошкой и салатом. — Простите, сеньор, — извинился Ногейра. — Мы так увлеклись разговором, что обо всем забыли. — И гвардеец положил себе мяса. Хозяин нахмурился и потянулся за тарелками. — Все уже остыло. Подождите минутку, я принесу свежую порцию. Только, пожалуйста, ешьте сразу. Жаль переводить продукты — ведь таких блюд, как у нас, вы нигде не найдете! Он ушел, но вскоре вернулся с горячей едой и стоял рядом, пока не убедился, что гости отдали должное его стряпне. Мануэль первым нарушил воцарившуюся тишину: