— Думаете, я поверю, что вы вернулись ни с чем, зная, что затеял Видаль, и выслушав угрозы Альваро? — Клянусь, все было именно так. — Вы предприняли невероятные усилия, чтобы скрыть обстоятельства смерти Бердагера. И много лет думали, что у вас всё под контролем. Но когда появился я и начал расспрашивать о визите Альваро, вы все бросили и помчались к Марио Ортуньо, чтобы убедить его молчать. Хотите сказать, что не пытались заткнуть рот всем остальным? Настоятель начал было протестовать, но Ногейра поднял руку и прервал его: — Слишком многое стояло на карте. Да, насильник умер, но, вскройся правда, это обернулось бы позором для всего ордена. А вы отправились бы в тюрьму за то, что выдали убийство за суицид и стали соучастником в деле, касающемся растления малолетних. Приор застонал, закрыл лицо полотенцем и наклонился вперед. Лейтенант взглянул на него без малейших признаков жалости, затем схватил свободный край ткани и резко дернул ее, вырвав из рук настоятеля. Тот подпрыгнул от неожиданности и отодвинулся назад, инстинктивно закрыв лицо руками, словно ожидая, что его сейчас будут бить. Гвардеец смотрел на своего собеседника, не скрывая презрения и сжав губы в узенькую полоску. — Ты прав, кусок дерьма, тебе следовало бы все кости переломать, — прошептал он, непочтительно перейдя на «ты». Приор разрыдался от ужаса, невнятно что-то бормоча. Лейтенант достал сигареты и, не спрашивая разрешения, закурил, как обычно глубоко затягиваясь. — Поделюсь с тобой своими умозаключениями, — произнес он тоном, выражающим бесконечное терпение. — Думаю, что ты поджидал племянника на перекрестке в Ос Мартиньос, поехал за ним и, когда вы оказались в безлюдной местности, начал подавать ему сигналы остановиться. Да, ты пожилой человек, но нужно учитывать, что ты был очень напуган. А Антонио дохляк. Ты избил его, несколько раз ударил ножом, а потом повесил на дереве. Именно поэтому тебя не волновал тот факт, что племянник исчез. Гвардеец понимал, что поступает жестоко, хладнокровно излагая историю зверского убийства. Офелия была уверена, что отделал Видаля один человек, а колющее оружие применял другой, и Ногейра по опыту знал, что судмедэксперт ошибается редко. Но ему хотелось напугать настоятеля до потери сознания; от этого лейтенант испытывал особое удовольствие. Из всех преступников он больше всего ненавидел тех, кто издевается над детьми, и тех, кто покрывает таких уродов. Гвардеец был уверен, что если прижать приора как следует, тот расскажет ту часть правды, которую до сих пор скрывает. Настоятель рыдал, мотая головой и подняв руки кверху, всем видом показывая, что невиновен. Никаких повреждений на кистях заметно не было, но прошло уже столько дней, что они вполне могли зажить. Мысленно отметив этот факт, Ногейра продолжил: — Затем ты встретился с Альваро Муньисом де Давилой где-то на дороге в Чантаду и сообщил, что проблема решена. Но твой собеседник не собирался этим довольствоваться. Вероятно, он потребовал отдать ему заключение — я бы именно так и сделал, чтобы подобное не повторилось. Или маркиз устал от всей этой мерзости и собирался обнародовать документ, считая такой исход наилучшим. — Приор в ужасе открыл глаза. — Да, думаю, что так и случилось. Вы поссорились, и ты пырнул его ножом. Альваро, верно, не ожидал такого от служителя церкви — ты застал его врасплох. Маркиз был человеком крепким, он прыгнул в машину и уехал. Но ты хотел убедиться, что де Давила будет молчать. Поэтому поехал за ним на белом пикапе, который прячешь в гараже монастыря, и столкнул Альваро с дороги. Криминалисты подтвердили, что краска с твоей машины совпадает с той, что осталась на задней части автомобиля маркиза. Приор вздрогнул и перестал завывать. Затем вскочил на ноги и, хватая воздух ртом, словно рыба, принялся расшвыривать бумаги, лежащие в лотке на столе. — Нет-нет, вы ошибаетесь! У меня есть доказательства, — бормотал он, вороша документы, в результате чего большая часть из них оказалась на полу. Настоятель хватал листки, бросал беглый взгляд, отшвыривал их и продолжал поиски, пока наконец лицо его не просветлело. — Вы видите? Видите? — Приор с таким воодушевлением тряс бумагой перед лицом лейтенанта, что тот не мог ничего прочитать и просто выхватил документ: это оказалось заполненное извещение о ДТП. — Альваро действительно приезжал ко мне и был очень рассержен. Он сказал, что платить не собирается, даже если все всплывет; мол, ему все равно и эта история бросает тень только на меня. Но если я согласен, он готов найти способ заткнуть рот Тоньино. Он уже уезжал, но, когда сдавал назад, врезался в пикап, который кто-то припарковал перед гаражом — мы ездим на этой машине за продуктами. Сеньор де Давила хотел решить проблему на месте. Он и брат Альсельмо заполнили бланки извещений, монах потом принес их мне и отдал на хранение. Мы ждали звонка из страховой, поэтому не отдавали автомобиль в ремонт. — Настоятель был близок к истерике, так что голос его звучал визгливо. — Полагаю, теперь этим никто заниматься не будет… — Почему вы прятали пикап? — Не знаю. Заметили, что вы крутитесь рядом, но не понимали, что вам нужно. Ногейра вздохнул, одновременно пытаясь привести мысли в порядок. — Ты угрожал Видалю. Говорил, что так продолжаться не может и что Антонио не знает, с кем связался. Приор замотал головой. — Я просто хотел предупредить Тоньино. Я имел в виду Альваро, будучи убежден, что тот начнет искать встречи с моим племянником. Де Давила хотел увидеть Антонио, но я не дал ему адрес. Маркиз был в бешенстве и продолжал настаивать, пока я не сообщил ему телефон Тоньино. Мой племянник вообще-то человек неплохой, просто импульсивный и не особо умный. Я пытался донести до него, насколько серьезно обстоит дело, но Антонио даже не подошел к двери, так и прятался за юбкой сестры. Эта информация не была для лейтенанта новой: он уже знал, что Альваро звонил Видалю во второй половине дня. Интересно зачем. Чтобы сообщить, что не будет платить, или чтобы назначить встречу, пообещав принести деньги, и покончить с проблемой, убрав шантажиста? Представив себе эту картину, гвардеец кое о чем вспомнил. — Ты сказал, что тебе позвонили, когда ты был у дома сестры. В монастыре что-то случилось… — Да, я как раз хотел объяснить. У брата Насарио — он один из самых старых монахов, ему девяносто три года — закружилась голова. Ничего особенного, давление, но он упал и сломал себе нос. Это тоже не так страшно, но пострадавший, опасаясь сердечного приступа, принял средство против свертывания крови; кровотечение не останавливалось, и нам пришлось отправить Насарио в больницу. Я всю ночь провел с ним в отделении неотложной помощи, монаху сделали переливание. Если хотите, можете с ним побеседовать, его выписали три дня назад. Ногейра перечитал извещение о ДТП. Все было в порядке: указаны дата и время, подробно описан характер происшествия. По-видимому, бланк заполнен рукой Альваро — по крайней мере, нет повода в этом сомневаться. — Мне нужна копия этого документа, — сказал лейтенант. Настоятель энергично закивал. — А еще я проверю историю о Насарио, — продолжал гвардеец. — И если ты мне соврал, упеку тебя за растление малолетних. Таких в тюрьме особенно «любят», — добавил он, глядя на дрожащего приора и наслаждаясь произведенным эффектом. Зазвонил мобильник лейтенанта. Тот ответил и, получив копию извещения, вышел из кабинета, даже не удостоив настоятеля устрашающим взглядом. Затем скрепя сердце направился в район Ос Мартиньос. Бессонница — Здравствуйте, капитан, — поприветствовала Ногейру соседка тетки Тоньино еще до того, как он успел постучать в дверь. Гвардеец живо представил старуху на своем наблюдательном посту у окна — в точности как одна из ее кошек. — Лейтенант, — поправил он. — Капитан, лейтенант — какая разница! Простите пожилую вдову, которая не разбирается в званиях, — сказала хозяйка и посторонилась, пропуская гостя. На лице Ногейры отразилась смесь отвращения и недоверия, и он отвернулся, чтобы старуха не заметила: ему почудилось или эта мегера вздумала с ним кокетничать? Гвардеец был в этом почти уверен: прошло уже больше часа с того момента, как соседка ему позвонила, но она до сих пор разгуливала в ночной сорочке, выглядывавшей из-под наброшенного поверх халата, демонстрируя бледную, покрытую старческими пятнами кожу. Ногейра сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и тут же пожалел об этом: в нос ударил запах печенья и кошачьей мочи, как и в прошлый его визит сюда. Лейтенант обернулся и посмотрел на хозяйку дома, намереваясь как можно скорее отделаться от нее. — Так в чем дело? — Вы сказали связаться с вами, если я что-нибудь вспомню… — Да, вы это уже сообщили. Так что такое? Вместо ответа старуха прошла мимо гостя и уселась на диван у окна. — Сначала расскажу вам предысторию, чтобы вы поняли, почему я об этом забыла, и удостоверились, что я не лгу. — И соседка жестом предложила гвардейцу сесть рядом. Тот с неохотой повиновался. — Меня мучает бессонница, капитан. Я еще не так стара и весьма активна, поэтому приходится принимать таблетки, чтобы заснуть, но иногда я забываю это сделать. И если такое случается, начинается настоящее мучение. Я ложусь в кровать и немедленно засыпаю, но не проходит и часа, как пробуждаюсь и уже не могу сомкнуть глаз всю ночь. Ногейра сдержанно кивнул, надеясь, что будет вознагражден за свои страдания. — Вчера именно так и случилось. Я не выпила таблетку, отключилась, а в час ночи, как обычно, уже вовсю бодрствовала и встала, чтобы принять лекарство. Оно лежит здесь. — Старуха указала на комод, на котором дремал кот. — Проходя мимо окна, я бросила взгляд на улицу и тут сообразила, что в субботу, когда пропал Тоньино, я тоже забыла выпить снотворное и, когда встала и пошла за ним, видела машину Видаля. Лейтенант оживился: — Вы уверены? Соседка, как и в прошлый визит, приняла оскорбленный вид и кивнула. — Абсолютно. Просто я должна была рассказать про бессонницу, чтобы вы поняли, почему я не упомянула об автомобиле раньше, а вспомнила о нем, лишь когда ситуация повторилась. В субботу это не показалось мне подозрительным — что необычного в том, что машина Тоньино стоит перед домом? Я, конечно, только проснулась, но хорошо ее разглядела. И скажу вам больше: я приняла лекарство и снова легла, но заснула, как обычно, не сразу. Так вот, я слышала, как завелся мотор и автомобиль уехал. Ногейра посмотрел старухе в глаза. — Во сколько? Это очень важно. Соседка гордо улыбнулась: — В час ночи, капитан. Я хоть и в возрасте, но голова и прочее у меня работают как часы. Тайник Мануэль подался вперед и посмотрел сквозь лобовое стекло. Небо было все так же затянуто тучами, как и на рассвете. Создавалось впечатление, что солнце через них никогда не пробьется. Но тишина и спокойствие первых утренних часов сменились порывами ветра, срывавшего первые листья с деревьев. Пока писатель ехал в имение, начался дождь. Из-за тоскливой погоды, ритмичного шуршания стеклоочистителей и отсутствия рядом собаки Ортигоса пребывал в весьма мрачном настроении. Он вдруг снова представил себе, как Антия обнимает Кофейка. Мануэль оставил машину у ворот, там же, где и накануне. Сантьяго еще был в больнице; Катарина, возможно, поехала к нему. Но вот с Вороной писателю встречаться не хотелось — пусть лучше не знает о его визите. Ортигоса накинул капюшон и направился в сторону кухни вдоль живой изгороди из гардений. Черный кот привычно дежурил у голландской двери с распахнутой верхней половиной. Ни Эрминии, ни Сариты на месте не оказалось, но Мануэль предположил, что они где-то рядом и занимаются домашними делами, потому что в печи пылал огонь, в помещении было тепло и приятно пахло свежим деревом. Писатель немного помедлил, раздумывая, сообщить ли о своем прибытии или сразу отправиться на поиски того, за чем он приехал. Остановился на втором варианте. Он быстро поднялся по лестнице, чувствуя себя чужим в этом доме. Сегодня, в пасмурную погоду, в холл не проникали лучи солнца, заворожившие Мануэля во время первого визита сюда. Серый свет, падавший из окон, делал мрамор похожим на олово, из-за чего особняк казался еще более неприветливым. Писатель два раза посчитал двери в коридоре, чтобы удостовериться, что не ошибся. Он решительно взялся за холодную ручку, повернул ее и оказался в роскошно обставленной комнате. Из нее, как объяснила Элиса, можно было попасть в соседнюю. Детская с дорогой мебелью, которая прослужит много веков, выглядела словно покои какого-нибудь средневекового принца — слишком торжественно для такого живого мальчика, как Самуэль. Во второй спальне, напротив, царил беспорядок: тут и там валялись мягкие игрушки, пожарные машины, а на туалетном столике выстроилась целая коллекция мотоциклов. Похоже, мальчик ночевал в комнате матери с тех пор, как вырос из колыбели, и первое помещение было скорее декорацией, соответствовавшей духу аристократического семейства. На комоде Ортигоса обнаружил коробочку, в которой на голубом шелке покоился украшенный сапфирами серебряный ключ с инициалами Самуэля. Писатель вздрогнул, дотронувшись до металла, такого же холодного, как и дверная ручка. Немного подержал ключ на ладони, любуясь его красотой и ощущая какой-то первобытный страх из-за того, что прикасается к объекту, которому предназначено быть похороненным вместе с владельцем, потом сунул семейную ценность в карман. Посчитал ящики комода точно так же, как до этого считал двери, чтобы случайно не открыть не тот, и выдвинул нужный. Внутри обнаружилась папка с подшитыми результатами анализов на наркотики сеньоры Элисы Баррейро — всего примерно двадцать листов со штампом частной клиники. Самые старые приходились на период беременности, а последний был сделан месяц назад. Старая маркиза была весьма скрупулезна, и исследования проводились на все виды психотропных веществ — от героина и марихуаны до кокаина и транквилизаторов. Результаты всех анализов оказались отрицательными. Писатель закрыл глаза и выдохнул, со смесью облегчения и стыда вспомнив тот тяжелый взгляд, которым наградила его Элиса вчера вечером. Накинув на голову капюшон куртки Альваро, он поспешил укрыться от дождя и чужих взглядов на обсаженной деревьями тропинке, ведущей к церкви. Тут его не заметят — по крайней мере, до тех пор, пока не придется пересечь открытое пространство перед входом в храм. Сначала Мануэль не мог открыть замок и уж было испугался, что семейная ценность — не более чем символ. Он вставил ключ до конца, нажал посильнее, и старинные пружины со щелчком поддались. Прежде чем войти, писатель обернулся и увидел Альфредо, старого садовника и по совместительству могильщика, который шел по тропинке под большим черным зонтом. Тот поднял руку — одновременно и в знак приветствия, и прося его подождать. Ортигоса прикрыл дверь, убедившись, что она не захлопнется, и убрал ключ Самуэля в карман. Садовник подошел и поздоровался: