— Доброе утро, сеньор. — Просто Мануэль, прошу вас. — Писатель протянул Альфредо руку, которую тот крепко пожал. — Хорошо. У вас найдется минутка, чтобы поговорить? — Садовник обернулся и бросил взгляд на тропинку и на окна второго этажа особняка, видневшиеся над кронами деревьев. — Я хотел побеседовать с вами еще в день похорон, когда вы стояли у могилы… Ортигоса кивнул. Он вспомнил, что у него действительно возникло ощущение, будто старик хочет что-то сказать, но потом писатель просто забыл об этом. Альфредо снова посмотрел на дом и указал подбородком на вход в церковь. — Может быть, поговорим внутри? Мануэль толкнул дверь и сделал садовнику знак войти, ощущая себя немного странно: он приглашал собеседника туда, где ему самому не место. Старик запер дверь изнутри. Хозяйским жестом Ортигоса предложил Альфредо сесть рядом с ним на последней скамье. Вероятно, из-за царившего в церкви торжественного полумрака садовник начал свой рассказ шепотом, но голос его звучал твердо: — Я знал Альваро с детства. Точнее, все мальчики выросли на моих глазах, но со старшим братом у нас сложились особенно хорошие отношения. Сантьяго относился ко всем так же высокомерно, как его отец, а Фран был неплохим малым, но не шибко общительным. А вот Альваро всегда находил минутку, чтобы поболтать со мной, и даже предлагал помочь, если я был очень занят. Писатель кивнул. Он начал подозревать, что садовник всего лишь хочет выразить соболезнования. — Я много чего делаю в имении, и большинство моих обязанностей приятные, но самое тяжелое — выполнять роль могильщика. В тех печальных случаях, когда это требуется, я тружусь не один, а приглашаю еще людей. Мы работаем вместе, но именно я слежу за тем, чтобы все было сделано как надо. Когда хоронили старого маркиза, Фран не вернулся в особняк. Остался на кладбище и, пока я закапывал яму, сидел рядом на земле. Я отослал своих помощников, а сам долго не уходил, не желая оставлять парня одного. Он не возражал. Наверное, понимал, что я все равно не уйду. Фран больше не плакал. Перестал, как только гроб опустили в могилу. Жаль, лучше б он плакал. Не знаю, как объяснить, но я смотрел на него, и у меня сердце разрывалось на части. Затем я увидел на тропинке Альваро. Он сел на землю рядом с братом; несколько минут они молчали, затем Альваро заговорил. Он сказал Франу такие прекрасные слова, каких я в жизни не слышал. Я высоким слогом не владею и, боюсь, не смогу повторить в точности его речь. Он рассуждал о том, что значит быть сыном и всегда находиться рядом с отцом; о любви, которая превыше всего и вечно будет с тобой. А еще прибавил, что жизнь дает Франу замечательный шанс — самому стать папой и подарить своему ребенку такую же любовь и заботу, какими младший брат всегда был окружен. Альваро говорил, что малыш — это знак свыше, возможность изменить свою жизнь. Мануэль медленно кивнул: именно эти слова Фран повторил позже, беседуя с Лукасом. — Постепенно, слушая старшего брата, несчастный парень приободрился. Наконец он сказал: «Думаю, ты прав». А потом добавил: «Я рад, что ты здесь, Альваро. Я очень волнуюсь, ведь в нашей семье происходит нечто страшное, и я не могу избавиться от чувства вины, потому что, в конце концов, именно из-за меня появился этот демон». В тот момент начался дождь, и Альваро предложил брату продолжить разговор в церкви. — Альфредо замолчал и посмотрел в сторону алтаря, тускло блестевшего в скудном сером свете, проникавшем через крошечные окна под самой крышей. Затем он взглянул на Мануэля в упор и добавил: — Я рассказываю это вам, потому что теперь вы познакомились с их семейством. Несмотря на слухи и все, что говорят по этому поводу, вы должны знать, что Фран не собирался кончать жизнь самоубийством и Альваро не имеет никакого отношения к смерти брата. Изумленный писатель широко распахнул глаза. Ему на секунду показалось, что всем каким-то образом стало известно о подозрениях, которые зародились у него в отношении мужа. — В тот день, когда Альваро направил на отца ружье, свидетелями происшествия стали все работники имения, — продолжал садовник. — Но самое страшное то, что именно родители распустили слух о том, что мальчик опасен. Что тут скажешь, если маркиз при всех назвал сына убийцей? Что касается Франа, старик его обожал. Маркиза же терпеть не могла младшего сына. А уж когда тот вернулся с беременной девушкой, окончательно взбесилась. Слышали, как она называет внука? — Мануэль закрыл глаза и с мрачным видом кивнул. — Когда Фран начал так странно вести себя после смерти отца, мы все испугались, что мать мигом вышвырнет его из дома или что еще похуже. В имении нет никаких секретов, все сразу становится известно. Что касается меня, из моего рассказа вы уже поняли, что я терпелив, умею слушать и обладаю прекрасной памятью. Мануэль распрощался с Альфредо у выхода из церкви, посмотрел, как садовник пошел по направлению к дому под своим черным зонтиком, вернулся внутрь и хорошенько запер дверь. Пока писатель шел к алтарю, звук его шагов по каменному полу гулко отдавался под сводами. Перед распятием горела красная лампадка. Мануэль включил фонарик в телефоне и принялся рассматривать убранство храма. Изображение на центральной части алтаря было посвящено святой Кларе Ассизской — возможно, имение раньше называлось как раз в ее честь Санта-Кларой. Справа и слева на подставках с четырьмя ножками возвышались старинные серебряные канделябры высотой чуть больше метра. Писатель слегка толкнул один из них, но подсвечник даже не шелохнулся. Сбоку от алтаря располагалась небольшая дверца, ведущая в сакристию, полностью отделанную деревом — даже потолок здесь облицевали красивыми панелями, несомненно из каштана. Окон не было, но в распределительном щитке, чья серая крышка так не сочеталась с обстановкой, Мануэль обнаружил рубильники с надписями, к какому помещению каждый из них относится. Он повернул тот, где было помечено «сакристия», и на всякий случай высунулся в дверцу, чтобы проверить, не включился ли свет где-то еще. В центре комнаты стоял массивный стол, окруженный обитыми красной тканью стульями. Вдоль стен располагались невысокие шкафчики, на которых стояли репродукции изображения с алтаря. Писатель один за другим исследовал их содержимое, хотя некоторые из ящиков выдвигались с большим трудом. В одном шкафу обнаружились восковые и парафиновые свечи, которые, несомненно, берегли для особых случаев, а также спички, лампадки и целая коллекция старинных колпачков для гашения свечей. В другом оказались картинки с сюжетами религиозного характера, требники и разные Библии — небольшие, для личного пользования, и для официальных церемоний, — а также алтарная ткань в прозрачных пакетах. В следующем хранились стеклянные графины. Последний шкафчик оказался пустым, но Ортигоса сразу заметил, что он не такой глубокий, как остальные. Писатель опустился на колени и обнаружил, что задняя стенка на самом деле была дверцей. Свежие царапины вокруг замка указывали на то, что ее открывали недавно. Мануэль попробовал потянуть деревянную панель на себя, но она не шелохнулась. Он двинулся дальше и исследовал внутренности внушительных размеров шифоньера, где лежало облачение для священников, несколько казул, а в верхнем отделении — аккуратно сложенная яркая стола[30]. И больше ничего. Ортигоса снова встал на колени перед шкафчиком с двойной задней стенкой и легонько постучал костяшками пальцев: судя по звуку, за ней было пусто. Писатель поднялся на ноги и вышел из сакристии. Несколько минут он тщательно, метр за метром, изучал среднюю часть храма, пока не оказался у алтаря. Убрал мобильник и очень осторожно положил канделябр на пол, чтобы поискать клеймо ювелира, которое обычно ставят там, где оно не будет заметно. Этот мастер остановился на варианте в виде звездочки-астериска, концы которой по форме напоминали лезвие топора. Ортигоса выбрал на камере телефона режим макросъемки и сделал несколько фотографий. То же самое он проделал и со вторым подсвечником, посмотрел снимки и набрал номер Гриньяна. Юрист почти мгновенно снял трубку и жизнерадостно поприветствовал Мануэля: — Доброе утро, сеньор Ортигоса! Чем могу помочь? Писатель улыбнулся, в то же время упрекая себя за то, что так легко покупается на добродушную манеру общения собеседника. — Я помню, вы рассказывали, что недавно из церкви кое-что украли… — Да. И куда катится этот мир? Стоило отвернуться, как кто-то вынес из храма два старинных серебряных канделябра. Мы не знаем, когда точно это случилось, но пропажи хватились накануне мессы в честь святой Клары, нашей покровительницы. Как я уже говорил, богослужения проводятся лишь по особым случаям. — Да, я в курсе… И вы упомянули, что Сантьяго всех на уши поставил, чтобы отыскать похожие. — Верно. Он немедленно сам занялся этим вопросом и нашел похожие, хотя, конечно, настоящие стоили намного дороже. — Откуда вы знаете, что новые подсвечники дешевле? — Я сам проводил оплату; они обошлись не больше, чем в пару сотен евро. Старинные экземпляры представляли не только историческую и художественную ценность. Одно серебро стоило больше трехсот евро за килограмм, а вес у них был приличный. — Предполагаю, украденные канделябры были застрахованы? — Да, и уже давно. Мы пристально следим за всеми произведениями искусства, которые находятся в имении. Раз в два года проводится инвентаризация, а каждое новое приобретение вносится в реестр. — Значит, у вас должны быть фотографии пропавших предметов, чтобы вы могли обратиться за выплатой. — Да, вот только в тот раз мы никуда не обращались. Дон Сантьяго побоялся, что увеличится стоимость полиса — ведь за несколько месяцев до этого он потерял часы и контактировал с компанией, чтобы получить возмещение. — Вы не знаете, заявляли ли о пропаже? — Ну… полагаю, что да. Мануэль немного помолчал, обдумывая ситуацию и чувствуя нетерпение собеседника на другом конце провода. — Послушайте, Гриньян, хочу попросить вас об одолжении. Только об этом никто не должен знать… — Последнюю фразу писатель добавил скорее из предосторожности, но по тону юриста понял, что тот правильно все воспринял. — Разумеется. — Пришлите мне фотографии украденных канделябров и документы о приобретении новых. Последовало молчание, и Ортигоса готов был биться об заклад, что у Гриньяна на языке вертится вопрос, но юрист лишь сказал: — Я лично займусь этим прямо сейчас. Правда, мне, вероятно, потребуется некоторое время. — Я в долгу не останусь, — ответил Мануэль и положил трубку. Он точно знал, что человек на другом конце провода сейчас улыбается. Писатель подошел к подсвечникам, вернул их в исходное положение и вдруг, повинуясь внезапному побуждению, снова направился в сакристию, подошел к шкафчику с двойной задней стенкой и вставил в замочную скважину ключ Самуэля. Тот легко вошел в отверстие и без труда повернулся. Ортигоса услышал щелчок, и дверца отворилась. Мануэль посетовал, что не додумался до этого раньше: было очевидно, что предмет, с таким пиететом вручавшийся каждому мужчине в семье, должен открывать любые замки в храме. Писатель убрал ключ в карман и вставил пальцы в щель, потому что ручка отсутствовала. Из шкафа выскользнуло шелковое полотно. Увидев красную блестящую ткань, Ортигоса было подумал, что это шторы, но, потянув за нее, увидел молнию и понял, что перед ним спальный мешок. Также в тайнике обнаружились презервативы, два бокала, пара закупоренных бутылок вина, которые кто-то заботливо положил набок, чтобы пробка не высохла, и аккуратно сложенный кусок ткани, который Мануэль сразу не признал, но, взяв в руки, понял, что это рубашка, которую Сантьяго прижимал к лицу, когда рыдал в церкви. Писатель поднес до сих пор влажную от слез ткань к носу — она пахла потом и мужским парфюмом. Ортигоса разложил все предметы из тайника на полу и сфотографировал под разными углами. Затем убрал все на место. Немного поразмыслив, достал из соседнего шкафчика алтарную ткань, вынул ее из пакета, поместил туда рубашку и, аккуратно расправив сверток, засунул его под одежду. Потом застегнул куртку, закрыл дверцу, выключил свет и вышел из церкви. Делишки Из-за дождя температура воздуха снизилась, стало почти холодно. Несмотря на это, Мануэль решил подождать снаружи. Он уселся за один из столиков на террасе отеля, защищенной от непогоды частично крышей и частично выцветшим зонтиком, открытым в любую погоду. Писатель надеялся увидеть Элису и Самуэля, но хозяин сообщил, что приезжал молодой человек и мать с сыном уехали с ним. Когда Ортигоса поднялся в номер, дверь, соединявшая его комнату с соседней, оказалась открыта. В воздухе витал едва ощутимый аромат мыла и детской косметики, и Мануэль впервые со времени своего прибытия в Галисию почувствовал себя как дома. Это ощущение усилила и оставленная на стуле дорожная сумка с детскими вещами, и маленькие кроссовки, аккуратно поставленные у окна. Но больше всего его умилила лежащая на кровати записка: девушка сообщила, что они увидятся позже, а внизу нацарапала: «Целуем. Элиса и Самуэль». На столе перед писателем лежал мобильник, и Ортигоса уже раза три проверил, не выключен ли звук. А еще стояла тарелка с неизменной закуской — сегодня ее роль играла эмпанада с мясом, — а также дымящаяся чашка с кофе, который быстро остывал. Наконец появились Лукас и Ногейра. Священник сел рядом с Мануэлем, а лейтенант направился в бар за едой и напитками. Когда все собрались за столом, гвардеец вытащил документ и протянул его писателю. — Что это? — растерянно спросил тот, узнав почерк Альваро. — Извещение о ДТП. Настоятель утверждает, что когда твой муж собрался уезжать после своего визита в монастырь, то случайно задел припаркованный перед гаражом пикап. Несколько монахов готовы подтвердить его показания под присягой. Это похоже на правду. Если бланк действительно заполнен и подписан Альваро, это объясняет, как следы белой краски оказались на его автомобиле. Мануэль кивнул, не отрывая глаз от извещения. — Почерк и вправду его… И тем не менее приор имел возможность убить своего племянника и моего мужа. Ты сам говорил, все могло произойти в любом порядке… Прежде чем ответить, Ногейра прожевал кусок эмпанады. — Когда настоятель осаждал дом сестры, ему позвонили. Детализация это подтверждает. С одним из пожилых монахов случилась неприятность. Он всю ночь провел в больнице, и приор был с ним. Это публичное место, там установлено множество камер, так что не составит труда выяснить, говорит ли настоятель правду. Как ты знаешь, Лаура работает там же. Я попросил ее узнать у медсестер — так вот, приор действительно был там с пяти вечера до следующего утра. — И?.. — И это означает, что, если не появится дополнительной информации, настоятеля можно исключить из числа подозреваемых в смерти Альваро… и Тоньино, — вздохнув, закончил лейтенант. — Мне казалось, что точное время гибели Видаля установить невозможно, — вставил Лукас. — Мне только что звонила Офелия. В автомобиле юноши криминалисты нашли пакет из «Бургер Кинга». Есть одно такое заведение недалеко отсюда, работает круглосуточно. Внутри пакета оказался чек, на нем пробито время: половина третьего ночи. — В это время Альваро был уже мертв! — воскликнул Мануэль. — Эксперты сейчас изучают записи с камер видеонаблюдения из ресторана, чтобы убедиться, что еду купил именно Антонио, а не кто-то другой. В таких местах обычно ставят хорошие системы, опасаясь грабителей. Если подтвердится, что в «Бургер Кинге» был Видаль, Альваро можно вычеркивать из списка подозреваемых. — Ты сказал «кто-то другой»? — переспросил сбитый с толку Лукас. — Я редко бываю в подобных заведениях, но, по словам коллег, заказ делался на двоих: два гамбургера, две порции картофеля, два напитка… — Тоньино был не один? — Это самое логичное предположение. Но не будем гадать — дождемся, когда криминалисты изучат записи. Священник улыбнулся Ортигосе: — Вот видишь? Я же говорил: доверяй своим инстинктам. Альваро не убийца. Ногейра не разделял энтузиазма Лукаса. — Я снова пообщался с соседкой Розы Марии. Она вспомнила, что вставала в час ночи в субботу, чтобы принять снотворное, и видела машину Видаля, припаркованную у дома. А вскоре автомобиль уехал. Таким образом, мы точно можем исключить Альваро, но получается, что и Тоньино не имеет никакого отношения к смерти сеньора де Давилы, если только старуха ничего не напутала. Парень не мог находиться в двух местах одновременно. От дома тетки Видаля до того места, где Альваро вылетел с дороги, более пятидесяти километров. Думаю, нам стоит нанести еще один визит Розе Марии. Сегодня ее не было; услужливая соседка сообщила, что тетушка провела ночь в морге, прощаясь с племянником. Похороны сегодня. Полагаю, после них мы можем заглянуть к сеньоре и поинтересоваться, почему она скрыла, что Антонио вернулся ночью и вскоре снова уехал — возможно, на встречу с убийцей. — Может, она просто спала и ничего не слышала, — высказал предположение Лукас. — Что-то я сомневаюсь. Парень ведь как раз поссорился с дядей и внезапно уехал. А Роза Мария говорила нам, что не может найти себе места, если беспокоится о племяннике. Так что вряд ли спокойно отправилась на боковую.