Мокрая одежда липла к телу — Лукаса словно окатили ведром воды. Он пристально всматривался в темноту и звал Ногейру и Мануэля, но ветер шумел в ушах и заглушал его голос. Священник поскользнулся, начал падать и почувствовал, как что-то твердое впилось в его колено. Схватившись за перила, он восстановил равновесие и тут же ощутил, как металл дрожит под его рукой. Начал карабкаться наверх, не выпуская поручня и осторожно переставляя ноги, пока не оказался на плоской крыше клиники. После темноты, царившей на пожарной лестнице, фонари, освещавшие вывески на здании, ослепили его. Сделав ладонь козырьком, священник увидел фигуры трех мужчин около больших синих букв и помчался туда. В лучах прожекторов крыша напоминала взлетно-посадочную полосу аэропорта. Намокшая и прилипшая к телу больничная пижама Сантьяго казалась белой и походила на саван. Стоя на парапете, маркиз повернул голову и посмотрел на своих преследователей. — Не подходите! — заорал он, стараясь перекричать вой ветра. Мануэль понял, что находится ближе остальных, и остановился. Он обернулся, ища глазами Ногейру, но фонари светили прямо в лицо, и писатель видел лишь фигуры двух мужчин и женщины, не различая, кто есть кто. — Послушай, Сантьяго, давай поговорим, прошу тебя, — сказал Ортигоса, стараясь выиграть время. Он не ожидал, что маркиз удостоит его ответом, поэтому очень удивился, услышав спокойный голос: — Нам не о чем говорить. — Не делай этого, не надо. Из любой ситуации можно найти выход. В ответ Сантьяго рассмеялся. — Ты понятия не имеешь о моих проблемах, — произнес он. Мануэль снова обернулся, ища поддержки у друзей, и увидел, что они подошли ближе и стоят рядом с ним. Ногейра сжал губы; такого напряженного выражения писатель у него еще не видел. Лукас рыдал, это было понятно, даже несмотря на хлеставший им в лицо дождь. А Катарина… Катарина радовалась. Ошеломленный Ортигоса замер, не веря своим глазам. Легкая, почти незаметная улыбка играла на губах женщины, наблюдавшей за разворачивающимся представлением и ожидающей последнего акта, после которого опустится занавес. Мануэль сделал шаг вперед. — Сантьяго, мы знаем, что все это подстроила твоя жена. У нас есть свидетель, дилер, который продал ей героин: с его помощью она убила Франа. — Это я попросил ее купить наркотики, — безмятежно ответил маркиз. — Неправда. Ты чуть с ума не сошел, когда узнал, что брат мертв. Но расправилась с ним Катарина. Как и с Альваро. В ту ночь Висенте одолжил ей свой пикап. Она тебя выследила. — Это я убил твоего мужа. Он не хотел платить, чтобы наш секрет остался в тайне. Ортигоса сделал шаг вперед, Сантьяго тоже. Теперь маркиз стоял на самом краю крыши. — Я знаю, почему ты хочешь покончить с собой. — Ни черта ты не знаешь. — Из-за Тоньино. Лицо Сантьяго исказила гримаса боли; он согнулся, будто получил удар под дых. — Это было не самоубийство. Стало ясно, что терзания маркиза почти невыносимы. — Ты слышишь? — повторил писатель погромче. — Видаль не повесился. Сантьяго выпрямился. Судя по всему, в его душу начали закрадываться сомнения. — Ты лжешь! Мне звонил гвардеец, сказал, что парень был в отчаянии, поэтому и покончил собой. — Тот гвардеец ошибся. Тело нашли только через неделю, самоубийство было лишь первой версией. Рядом со мной лейтенант Ногейра. — Мануэль указал на Андреса. — Он может подтвердить, что во время вскрытия на теле Тоньино обнаружили такие же раны, как та, от которой погиб Альваро. Неуверенность Сантьяго крепла. Он перевел взгляд на жену. — Не обращай внимания на их слова, милый, они пытаются задурить тебе голову, — мягко сказала Катарина. — Узнав о смерти старшего брата, ты договорился о встрече с Антонио, а жена следила за тобой. Она видела, как ты его избил, а после прикончила. — Это ложь! — закричала Катарина. Ортигоса чувствовал, как внутри него все горит от боли и ярости. Дождь мочил его волосы и стекал по коже, но писатель знал, что даже всей воды мира не хватит, чтобы потушить этот пожар. В ярком свете фонарей он посмотрел себе на руки и увидел, что от ладоней поднимается пар. С невероятной ясностью писатель представлял себе, как все было на самом деле. Снова взглянул на маркиза и понял, что у того в груди тоже пылает огонь. Мануэль прекрасно знал, какие муки доставляет это пожирающее изнутри пламя, топливом для которого служат сомнения, вопросы, предательство… — Альваро погиб не в ДТП. Он вылетел с трассы, потому что истекал кровью. Катарина пырнула его ножом на парковке у борделя «Ла Роса» после того, как ты уехал. Она всегда считала тебя бесполезным идиотом, который не может ничего довести до конца. Именно это твоя жена и сделала: проследила за тобой до места встречи с Тоньино и расправилась с парнем. Слушая писателя, Сантьяго плакал навзрыд. Он тер глаза и выглядел беспомощным, как ребенок. Мануэль вдруг вспомнил впавшего в отчаяние Висенте: его слезы, плащ, револьвер, кое-как сваленные в кузове ведра, лопаты и прочий садовый инструмент. Ортигоса засунул руку в карман и достал оттуда гардению, которую подарил ему Самуэль… потому что кое-кто попросил его об этом. Чтобы стала известна правда. В сиянии прожекторов цветок казался словно ненастоящим и словно светился изнутри. Писатель почувствовал сильный аромат, и голова его закружилась, как тогда, в оранжерее. Создавалось впечатление, что ливень только усиливает запах. Мануэль повернулся к Катарине, увидел, что она как загипнотизированная смотрит на гардению, и вдруг вспомнил тот день, когда они познакомились: он держал Самуэля, и ему пришлось переместить мальчика, потому что жена Сантьяго подала ему левую руку. Ортигоса поднял цветок повыше и крикнул, чтобы маркиз услышал: — Катарина ударила Тоньино восемь раз колышком, к которым подвязывает свои гардении. Уверенность дарит лишь минутное облегчение, поскольку истина всегда невыносима. Если ее выдавать порциями, разум способен справиться, вбирая в себя реальность, как земля Галисии впитывает воду. Но если выпалить правду одним махом, она погребет тебя, как цунами, и вызовет больше мучений, чем самая неприглядная ложь. Сантьяго отвел глаза от Мануэля и взглянул на Катарину. Но он не видел жену — он смотрел сквозь нее так, как свойственно лишь тем, кого от смерти отделяют какие-то секунды, кто узрел границу между реальным и потусторонним миром, которая уже начала расплываться… Катарина, видимо, понимала это, поэтому никак не отреагировала. Она слишком хорошо знала своего мужа: он предпочтет умереть, чем проходить через унижения. Сантьяго всю жизнь притворялся, играя роль того, кем на самом деле не был. Он слишком слаб. Поэтому его жена снова улыбнулась — в последний раз. Сантьяго встал к ним спиной и пристально посмотрел на горизонт, словно ища что-то, видимое ему одному. Затем повернул голову и крикнул через плечо: — Отец Лукас! Отец Лукас! Вы меня слышите? Священник, едва справляясь с рыданиями, ответил: — Я здесь, сын мой! — Отец Лукас, я разрешаю вам нарушить тайну исповеди! — Нет! — крикнула Катарина. — Вы слышите, отец? Все меня слышат? Я разрешаю нарушить тайну моей исповеди! Расскажите им все! — И Сантьяго прыгнул вниз. Поклоны и занавес «Что ж, сеньор, вы стали экспертом по погоде в Галисии», — подумал Мануэль: дождь действительно не прекращался всю ночь. Небо до сих пор было затянуто облаками, но теперь они напоминали легкую вуаль. Ненадолго появился бледный, словно сердитый, месяц и тут же снова скрылся. Плотные дождевые тучи исчезли. Вдалеке еще мелькали вспышки и слышался гром, но буря миновала. Мерцали проблесковые маячки патрульных машин. Писатель видел, как приехала Офелия; почти сразу за ней появился кто-то из руководства. Какой-то молодой гвардеец принес ему кофе, и, потягивая горячий напиток, из-за колонн крыльца Ортигоса наблюдал, как Ногейра оживленно общается со своим начальством, или бывшим начальством — кем бы ни были эти люди… В какой-то момент Мануэль забеспокоился, не будет ли у лейтенанта проблем, но по тому, как окружающие внимательно слушали Ногейру, похлопывали его по плечу, а также по расплывшейся под усами улыбке, писатель понял, что всё в порядке. Куда больше Ортигосу волновало состояние Лукаса. В тот момент, когда Сантьяго спрыгнул вниз, священник рухнул на землю как подкошенный. Он стоял на коленях на залитой водой крыше, закрыв лицо руками, и сотрясался от рыданий так, словно внутри него какое-то другое живое существо пыталось вырваться наружу. Мануэль и Ногейра с трудом подняли его на ноги, поддерживая под руки, спустили по пожарной лестнице и ввели в здание клиники через дверь с треснувшим стеклом. Оказавшись внутри, Лукас, похоже, немного пришел в себя и успокоился. Несмотря на протесты лейтенанта, священник пошел вместе с гвардейцем и писателем к телу Сантьяго, чтобы засвидетельствовать его кончину. Лукас отказался от сухой одежды и питья, отправился в часовню при клинике и молился там до приезда Гвардии. Сейчас священник сидел в кабинете, которое руководство клиники предоставило в распоряжение стражей порядка. Мануэль расположился так, чтобы хорошо его видеть. Лукас занял один из стульев, с сосредоточенным видом пил маленькими глотками воду из стакана и спокойно и последовательно излагал хронологию событий одному из стражей порядка, будто рассказывал о чем-то совершенно обычном. Со своего места Ортигоса также прекрасно видел Катарину. Закованная в наручники, она сидела в гвардейской машине под охраной сотрудника. Ее волосы высохли и начали виться, придавая лицу естественное очарование, отчего супруга покойного казалась моложе своих лет. В отличие от Лукаса Катарина переоделась в сухую белую рубашку, а кто-то накрыл ее плечи термоодеялом. Мануэль подумал, что даже сейчас эта женщина невероятно красива. Внезапно рядом возник Ногейра. — Тебе разрешили поговорить с задержанной, но не больше пяти минут. И ни в коем случае не прикасаться к ней. Я буду тебя сопровождать. — Лейтенант положил Ортигосе руку на плечо и пристально посмотрел в глаза. — Я передал слова своих коллег, а теперь добавлю от себя: мне кажется, это плохая идея, но если ты твердо решил, то помни, что я за тебя поручился. Не подведи. Ногейра приблизился к гвардейской машине, перекинулся парой слов с сидевшим внутри сотрудником и отошел. Он попросил дать ему возможность поговорить с Катариной под влиянием минутного желания, думая, что все равно никто этого не позволит. Встретив ее взгляд, он совершенно растерялся: сеньора де Давила спокойно и безмятежно смотрела на него, и в ее глазах писатель не заметил ни капли сожаления. В эту минуту он отдал бы что угодно, чтобы увидеть эту женщину испуганной, чтобы хоть какие-то эмоции исказили черты этого непроницаемого лица. Мануэль в упор посмотрел на Катарину, и она выдержала его взгляд, не двинув и бровью. Та, которая, как все считали, прекрасно знает свое место в семье де Давила. Подобная непробиваемость раздражала Ортигосу, ему хотелось вывести жену покойного маркиза из себя. — Не знаю, может быть, тебе уже сообщили: твоя свекровь мертва. Несколько часов назад в поместье приехал Висенте и застрелил старуху. А потом вышиб себе мозги. Катарина едва заметно вздрогнула. Ей не сказали. Она глубоко вздохнула, прежде чем ответить: — Маркиза была уже стара. Она прожила славную жизнь и в последнее время сильно мучилась от артрита. А что касается Висенте, он из тех, кто не знает свое место. К сожалению, я слишком поздно это поняла. Следовало отказаться от его услуг раньше. Мануэль в изумлении покачал головой. Катарина реагировала так спокойно, словно ее свекровь мирно скончалась в своей постели, а с Висенте у жены Сантьяго был всего лишь мимолетный роман. — А как же Альваро? Собеседница писателя не отвела взгляда, после чего ненадолго закрыла глаза, словно давая понять, что ей тяжело вспоминать об этом. Однако голос ее по-прежнему звучал ровно. — Я не стану говорить, что мне очень жаль, — это прозвучит нелепо. Но я действительно не собиралась убивать Альваро. Он стал неожиданным препятствием, которое мне пришлось удалить на ходу. Если б Сантьяго сразу мне все рассказал, его старший брат даже не узнал бы о шантаже. Но мой идиот влюбился в этого мальчишку, идеализировал его… — Она улыбнулась, вспоминая. — Он пытался оправдать Видаля, можешь себе представить? «У него за душой ни цента, отец умер, мать бросила, и бедняга живет теперь с престарелой теткой». — Катарина покачала головой, словно рассказывала об упрямом ребенке. — Я пыталась объяснить ему, что шантажист не остановится, им всегда хочется большего. Да и Антонио мигом промотал бы эти триста тысяч. Но было слишком поздно. Сантьяго уже сообщил обо всем Альваро, в полной уверенности, что тот заплатит выкуп. Твой муж примчался сюда и сразу же заподозрил, что его брата и Видаля связывает нечто большее, чем денежные вопросы. Той ночью я проследила за ними до парковки у борделя и слышала, как Альваро отказался платить и заявил, что ему надоела ложь и он будет только рад, если та старая история всплывет. Сантьяго бросил брата и уехал, чтобы поплакать дома в подушку, как обычно. Я заметила колышки в багажнике, схватила один из них и подошла к твоему мужу. Увидев меня, он слегка удивился, но не настолько, чтобы не обняться на прощанье. Катарина умолкла и пожала плечами, давая понять: Мануэль и сам знает, что потом произошло. Писатель в ужасе отшатнулся, глаза его наполнились слезами. — Альваро уехал. Я вернулась в рощу и стала ждать Тоньино, но его все не было. Я поняла, что он так и не появится, и вернулась в поместье. — А когда Сантьяго сообщили, что его брат мертв, маркиз решил, что Видаль как-то причастен к этому и договорился о встрече с любовником. А ты их выследила.