— Разобраться с парнем оказалось намного проще, чем с Альваро. Мой муж уехал, оставив Антонио ошеломленным и обессиленным. Я подошла к его автомобилю и постучала в окно. Он вышел. Что было дальше, ты знаешь. Я нанесла ему несколько ударов. — Восемь, — уточнил Мануэль. Катарина проигнорировала его замечание и продолжала: — И повесила его на дереве. Достойный конец для такого ничтожества. Сантьяго не хотел понимать, но я-то знала: это никогда не закончится, Тоньино всегда будет угрозой для нашей семьи. — Ты ошибаешься. Твой муж был прав: Видаль — не более чем запутавшийся юноша, не думавший о последствиях своих действий. Альваро удалось его вразумить, именно поэтому Антонио и не приехал на парковку у борделя. Катарина подняла брови и задумалась, анализируя новую для себя информацию. — Какая теперь разница? Долго ли парень смог бы сдерживаться? Он уже обкрадывал нас. Через несколько месяцев снова дал бы о себе знать, возникли бы проблемы… Мне пришлось убить его. Но я не думала, что Сантьяго примет это так близко к сердцу… Господи, он так слаб, аж противно! Кто-то позвонил моему мужу и сообщил, что Видаль мертв, и в результате этот спектакль в виде попытки суицида… Я и глазом моргнуть не успела, как Эрминия вызвала «Скорую», и вот над Сантьяго уже хлопотала бригада врачей, его увезли в клинику… Я ничего не могла сделать. — Как тогда, когда умер Фран. Твой муж впал в депрессию, а ты заперла его в комнате, кормила с ложечки и убеждала, что все к лучшему, что ты сделала это ради вас, ради всей семьи. Катарина удивленно посмотрела на писателя. — Господи, Мануэль, не будь таким наивным! Сантьяго хотел того же, чего и я. Иначе зачем нам вообще надо было жениться? Неужели ты веришь, что нас связывали романтические чувства? Мой муж бегал за отцом как собачка, все пытался угодить и ждал любви, а в ответ получал лишь унижения и презрение. Старик не доверял ему ничем управлять, не позволял распоряжаться деньгами. А когда в имение вернулся Фран, противно было смотреть, как папаша облизывает любимого сыночка. Потом маркиз заболел, а младший де Давила оказался в клинике, лечась от зависимости, и мы были уверены, что наследником станет Сантьяго. Но старик выбрал Альваро, паршивую овцу, отбившуюся от стада. Он предпочел его послушному и верному сыну… Впрочем, дела оказались не так уж плохи: Альваро ничего и знать не хотел о наследстве и почти не появлялся в Галисии. Но титул все же принадлежал ему. Сантьяго пришлось довольствоваться статусом брата маркиза. А Фран… Если б ты только его видел! Когда отец умер, он совсем расклеился. Наркоман, трус, ничтожный человек… Рано или поздно он умер бы от передозировки. К тому же мой муж не умел держать рот на замке, и Фран начал что-то подозревать. Он поговорил с Сантьяго, и этот придурок во всем признался. А потом, как обычно, прибежал плакать на моем плече. «Что мне делать? Какой стыд! Он же всем об этом расскажет, я такого не вынесу!» — с издевательскими нотками в голосе передразнила своего мужа Катарина. — Я надеюсь, ты не собираешься убеждать меня в том, что Франа убил Сантьяго? У нас есть доказательства, что героин покупала именно ты. — Конечно я! Ударила его головой о скамью, пока он молился. Он тут же потерял сознание, и я ввела ему наркотик. А мой муж ни на что не годен, кроме как слюни пускать. Он чуть все не испортил, оттащив тело брата на могилу отца. Оставить труп в церкви ему, видите ли, показалось кощунством, хотя встречаться там с любовником он не считал за грех. Если б этот глупец совершенно не потерял голову, влюбившись в Тоньино, и предоставил дело мне, все сложилось бы удачно. Но Сантьяго был никчемным, истеричным болваном, способным лишь на то, чтобы закатить представление. Мать говорила, он всегда был таким… Но не стоит заблуждаться, Мануэль. Мой муж хотел того же, чего и я. Разница между нами лишь в том, что ему не хватало смелости, его терзало чувство вины. Правда, недолго… Порыдав и побив себя кулаками в грудь, он словно возрождался и вовсю пользовался благами, которые для нас двоих добывала я. Ты не сможешь заставить меня пожалеть о том, что я сделала. Мне всегда было смешно, когда говорили о покаянии. Неужели я хуже своего мужа, потому что не раскаиваюсь в содеянном? Мануэль продолжал в изумлении смотреть на Катарину. Сомнений не было: та прекрасно помнила о своем происхождении. В любой ситуации она разыгрывала из себя аристократку, словно ни скандалы, ни мерзость, ни грязь не могли к ней прилипнуть. Великолепная актриса. Ортигоса вспомнил, как Катарина вытирала слезы после беседы с мужем в тот день, когда он приехал в Ас Грилейрас и познакомился с ней, обрывок ее разговора с Висенте, свидетелем которого он случайно стал в оранжерее… Отличный спектакль, рассчитанный на определенный эффект. Эта женщина настолько самоуверенна, что даже упрекнула писателя в том, что он подслушивал. В ее душе не было ни капли сомнений, она считала себя королевой и шла с гордо поднятой головой, не выдавая своих чувств и спокойно глядя прямо в лицо собеседнику. Мануэль снова подумал, что отдал бы что угодно, лишь бы увидеть страх в глазах Катарины. Он уже вышел из машины и собирался закрыть дверь, когда вдруг все-таки решил спросить: — Скажи, оно того стоило? Не сомневаясь ни секунды, она медленно кивнула. — Разумеется. Рано или поздно я выйду из тюрьмы. Кроме того, я стану матерью будущего маркиза де Санто Томе. — Катарина опустила глаза и посмотрела на небольшой бугорок, едва угадывающийся под рубашкой, а затем снова взглянула на писателя, гордая и довольная. Ортигоса замер, его губы скривились. Женщина это заметила и изменилась в лице, когда поняла, что Мануэль улыбается. — Полагаю, Сантьяго стоило немалых трудов заняться с тобой сексом. — И все-таки он смог, — ощетинилась Катарина. — Это не его ребенок, — сказал писатель, тоже глядя на ее живот. — Официально — его. — Сантьяго тебя раскусил, поэтому, когда ты объявила о своей беременности, отправился разговаривать с матерью. Катарина невозмутимо смотрела на писателя. — Но старуха лишь в очередной раз поиздевалась над сыном. — Моя свекровь умела расставлять приоритеты. Великая женщина… Ортигоса с грустью посмотрел на собеседницу. Неужели она не способна ни на какие эмоции? — Твой муж хотел иметь детей. Он правда этого желал. И его очень беспокоило, что ты никак не можешь забеременеть. А когда у тебя случился выкидыш, у Сантьяго по какой-то причине зародились подозрения. Он удивлялся, почему ты столько «работаешь». Его сомнения крепли, и твой муж кое-что вспомнил. А Эрминия, к которой Сантьяго обратился со своим вопросом, все подтвердила. В шестнадцать лет он заразился свинкой. Это детская болезнь, и чем старше пациент, тем тяжелее он ее переносит. У подростков часто бывает лихорадка, а еще воспаление яичек, которое может привести к бесплодию. Этот эпизод почти стерся из памяти твоего мужа, пока у вас не возникли проблемы с зачатием. Поэтому после выкидыша Сантьяго обратился к врачам и прошел обследование. Наконец-то Мануэль увидел страх в глазах Катарины. — Ты врешь! — выкрикнула она. — Я бы знала об этом. — Результаты исследования отправили Эрминии. Твой муж доверял только ей. Писатель захлопнул дверь и взглянул на женщину через стекло. Теперь сомнений не осталось: она была в ужасе. Домой Внизу блестела река. Писатель обнял Самуэля, поставил его на землю и ощутил пустоту в груди, видя, как мальчик карабкается по склону к матери. Элиса смеялась над тем, что сказал Даниэль. Ортигоса подумал, что эти двое неплохо ладят. Он устроился рядом с Лукасом на нагретой солнцем каменной стенке и оглянулся. В голове звучали слова управляющего в день их знакомства: «Ты не поверишь, поначалу я возненавидел это место». Писатель глубоко вздохнул и улыбнулся, вспомнив о том, как сам заблуждался. — Ты уже решил, что будешь делать с имением? — спросил священник. — Еще нет, но мне нравится идея оставить его открытым для экскурсий. Так мы сможем сохранить весь персонал. Эрминия и Дамиан продолжат там жить, они не против. В любом случае никаких радикальных мер я предпринимать не собираюсь. В конце концов, Самуэль — будущий маркиз. Возможно, однажды он захочет поселиться в доме своих предков. — А ты? Тебе не приходило в голову, что ты тоже можешь сюда переехать? — Нет. — Мануэль улыбнулся. — Альваро никогда не считал это место своим домом. Он не чувствовал себя комфортно в Ас Грилейрас, как и я. За исключением, может быть, сада. Мне нужно что-то тихое и маленькое, где можно закрыться и закончить работу над романом. Ногейра упоминал, что рядом с ним продают небольшой дом. Возможно, заеду посмотреть… — Погоди, не меняй тему. Ты сказал, что дописываешь книгу? Ортигоса улыбнулся и кивнул. Ему и самому в это не верилось. — Так и есть. Я частенько слышал истории о людях, пишущих роман за несколько недель. И всегда считал, что это из области научной фантастики. Или что авторы придумывают такие истории, чтобы вызвать к себе интерес. Но вот и со мной это случилось. Слова как будто… — Мануэль запнулся, подыскивая подходящую формулировку, — лились на бумагу, словно кровь из глубокой раны. Сравнение получилось мрачным, Ортигоса умолк и задумался. Лукас уловил его настроение и решил поговорить о другом: — Вот как, поедешь посмотреть дом… Значит, ты всерьез подумываешь здесь остаться? — Не уверен. Но с каждым днем я все лучше понимаю, почему Альваро нравилось в Галисии, и хочу здесь задержаться. — Писатель поднял бокал с вином, и красноватый отблеск упал на его лицо. На лозах уже не было темных, словно покрытых изморозью кистей, которые украшали склон еще месяц назад, а виноградные листья окрасились в бордовый цвет — почти такой же, как получающийся из них напиток. Легкий ветерок шевелил их, и казалось, что вся Рибейра Сакра охвачена пламенем, пожирающим изогнутые стебли, медленно умирающие, чтобы снова ожить к следующему сезону. Подошел Даниэль, неся бутылку с приметной белой этикеткой, на которой красовалось одно слово — «Героика», написанное твердым и уверенным почерком Альваро. Мануэль и Лукас подняли бокалы, куда управляющий долил искрящуюся красную жидкость, и, не слезая с теплой стены, наблюдали за появившимся на винодельне Ногейрой. Он приехал с женой и дочками и остановился у крыльца, чтобы поболтать с рабочими, которые выкладывали мясо на гриль. Увидев Антию, Кофеёк, мирно лежавший у ног хозяина, подпрыгнул и помчался ей навстречу. Девочка приветствовала его громкими криками, а стоящая на склоне Шулия помахала им. Даже отсюда писатель и священник видели, что Ногейра с Лаурой держатся за руки. — Похоже, они наконец-то поговорили, — улыбаясь, сказал Лукас и поднял свой бокал. — Да, — ответил Мануэль, повернувшись, чтобы снова взглянуть на лейтенанта и его жену. — Очень похоже. Когда гвардеец наконец подошел к ним, в руках он уже держал бокал, который Даниэль заботливо наполнил. Сел рядом с приятелями и достал из внутреннего кармана куртки небольшой пакет, завернутый в подарочную бумагу. Верный себе, он проигнорировал вопросительные взгляды друзей и кивнул в сторону катера, покачивающегося на волнах внизу, у подножия склона. — Мне придется часто одалживать у тебя лодку. Как выяснилось, моей жене очень нравятся речные круизы, она считает их романтичными. — В любое время, — с улыбкой ответил Ортигоса и указал на пакет. — Так ты покажешь, что там? Или подождешь, пока мы умрем от любопытства? Лейтенант протянул сверток. Писатель развязал ленточку и принялся разворачивать бумагу. — Вообще-то меня ужасно раздражает, — произнес гвардеец, явно наслаждаясь недоумением на лицах приятелей, — признавать, что ты был прав, пусть даже и отчасти. Мануэль наконец разобрался с оберткой и теперь держал на ладони небольшую коробочку. В ней оказался портативный навигатор, который исчез из автомобиля Альваро. — Я весь участок перевернул, всех на уши поставил. И, как и сказал, в одном ты не ошибся: кое-кто унес эту штуку. Ортигоса поднял брови. — Нет, не из числа моих коллег, — поспешил добавить Ногейра. — Водитель эвакуатора. Он проработал всего две недели, его уволили за воровство. — Спасибо, — писатель улыбнулся. — Но ведь и я был прав. Я же говорил, что никто из гвардейцев не мог его взять. Среди нас нет воров. Все трое рассмеялись. Даниэль крикнул с террасы, что мясо готово. Ортигоса собрался встать со стены, но лейтенант его остановил: — Погоди. Я всю ночь заряжал прибор, чтобы ты мог сразу его включить. Я же говорил, что эта штука поможет нам узнать, куда направлялся Альваро, когда вылетел с трассы… Писатель посмотрел на темный экран, и в его душе зашевелились мрачные чувства, с которыми он боролся весь последний месяц. — Может, лучше не… — Давай, — настаивал гвардеец. Писатель нажал на кнопку, и высветилось меню. Мануэль выбрал историю маршрутов, и на экране появилась карта с надписью, состоявшей всего из одного слова: «Домой». На глаза Ортигосы навернулись слезы. Он почувствовал, что кто-то — наверное, Лукас — положил руку ему на плечо, и услышал голос Ногейры: — Когда Альваро понял, что умирает, он не мог поступить иначе. Он ехал домой, Мануэль. К тебе.