– Впервые слышу, чтобы здание, построенное в шестнадцатом веке, кто-то называл новым. Я попыталась взглянуть на дом его глазами, больше того – увидеть его как часть Мэтью. Здесь он пятьсот лет назад собирался жить, а жилище может многое рассказать о своем хозяине. Дом был тихим, солидным и надежным, как Мэтью. Никаких архитектурных излишеств. – Красиво, – просто сказала я. – Теперь дом слишком велик для жилья, не говоря уж о том, как все износилось. Стоит открыть окно, и что-нибудь обязательно отваливается, несмотря на постоянный уход. Пару комнат занимает Амира, и несколько раз в неделю здесь проходят занятия. – А ты, значит, живешь в сторожке? – спросила я, пока мы шли к машине по вымощенному булыжником двору. – Всю неделю я в Оксфорде, а сюда приезжаю на выходные. Здесь спокойнее. Да… нелегко, вероятно, вампиру жить в толпе шумных студентов, чьи разговоры он слышит помимо воли. Мы доехали до сторожки. Ее, лицо усадьбы, в свое время украсили немного обильнее, чем большой дом. Я смотрела на витые трубы и замысловатую кладку. – Знаю, – со стоном промолвил Мэтью. – Каменщик дорвался-таки до этих труб. Его кузен работал в Хэмптон-Корте у Вулси[19], и мой мастер просто не желал слышать «нет». Мэтью щелкнул выключателем у двери. Золотой свет залил большую комнату с полом из каменных плит и очагом, где можно было быка зажарить. – Замерзла? Часть сторожки переделали в современную кухню, посреди которой возвышался огромный холодильник. Я старалась не думать о том, что Мэтью там держит. – Немножко. – Я поежилась в своем свитере. На дворе было относительно тепло, но я продрогла из-за того, что вспотела. – Тогда зажги камин, – предложил Мэтью. Дрова были уже приготовлены. Я взяла из старинной оловянной кружки длинную спичку и подожгла их. Мэтью поставил чайник, а я стала осматривать комнату. Хозяину явно нравились коричневая кожа и темное полированное дерево, они красиво смотрелись на фоне каменных плит. Цветным пятном выделялся старый ковер теплых красных, синих и желтых оттенков. Над камином висел огромный портрет второй половины семнадцатого столетия. Темноволосую красавицу в желтом платье писал определенно сэр Питер Лили[20]. – Моя сестра Луиза, – сказал Мэтью, заметив мой интерес (он как раз принес из кухни поднос с чайными принадлежностями). – Dieu[21], как прекрасна она была! – Что же с ней сталось? – Она уехала на Барбадос, намереваясь стать королевой Вест-Индии. Мы ей говорили, что на маленьком острове ее пристрастие к молодым джентльменам не пройдет незамеченным, но она не желала слушать. Ей нравилось жить на плантации, выращивать сахарный тростник и владеть рабами. – По лицу Мэтью пробежала тень. – Во время одного восстания соседи-плантаторы, разгадавшие ее тайну, решили покончить с ней. Отрубили Луизе голову, тело изрезали на куски, останки сожгли и свалили все на рабов. – Мне очень жаль. – Глупые слова для такой тяжкой потери. – Смерть, достойная жертвы, – чуть улыбнулся он. – Я любил сестру, но это нелегко мне давалось. Она усваивала пороки всех веков, в которые жила. Ни одна крайность для нее не была крайней. – Мэтью с трудом оторвал взгляд от холодного красивого лица на портрете. – Чай готов. – Он поставил поднос на низкий дубовый столик перед камином, между двумя кожаными диванами. Я принялась разливать, ни о чем больше не спрашивая, хотя вопросов у меня хватило бы на несколько вечеров. Под взглядом больших черных глаз Луизы я старалась не пролить ни капли на полированную столешницу – вдруг этот стол когда-то принадлежал ей. Мэтью не забыл ни о молоке, ни о сахаре. Придав чаю нужный оттенок, я устроилась на мягком диване. Мэтью вежливо взял свою чашку, но пить не стал. – Не нужно делать что-то только из-за того, что я здесь, – сказала я. – Я привык, – пожал плечами он. – А привычные движения действуют успокаивающе. – Давно занимаешься йогой? – Это совпало с отъездом Луизы. Я отправился в другую Индию, настоящую, и застрял на Гоа во время муссонов. Делать было нечего, кроме как пить и учиться всему индийскому. Тогдашние йоги были гораздо одухотвореннее большинства нынешних. Амиру я не так давно встретил в Мумбае, когда был там на конференции. Посмотрел, как она ведет класс, и понял, что она не уступает мастерством старым йогам. И не имеет предрассудков насчет дружбы с вампирами, как некоторые колдуньи. – В последней фразе чувствовалась горечь. – Понял и пригласил сюда? – Я рассказал ей об Англии, а она согласилась попробовать. Скоро уж десять лет, как она здесь, и в нашем классе всегда полно народу. Амира, конечно, еще и частные уроки дает, в основном людям. – Никогда не видела, чтобы колдуны, вампиры и даймоны занимались чем-то вместе, хотя бы и йогой, – призналась я. Существовали строгие табу на общение с другими расами. – Скажи мне кто-нибудь, ни за что не поверила бы. – Амира – оптимистка и любит преодолевать трудности. Поначалу все было совсем непросто. Вампиры отказывались находиться в одном помещении с даймонами, а первым колдунам и вовсе никто не доверял. – Я слышала по его голосу, что и он не свободен от предрассудков. – Теперь почти весь класс признает, что сходства у нас больше, чем отличий, и соблюдает правила вежливости. – Мы, возможно, и кажемся похожими, – я подтянула колени к груди, – но определенно не чувствуем себя таковыми. – Что ты имеешь в виду? – насторожился Мэтью. – Мы всегда знаем, когда рядом… не человек. По легкому касанию, по холоду, по щекотке. – Это, видимо, привилегия колдунов. Я, например, не знаю. – Чувствуешь что-нибудь, когда я смотрю на тебя? – Нет, а ты? – Его невинный взгляд тут же пустил мурашки по моей коже. Я кивнула. – Опиши свои ощущения. – Он подался вперед, и я почуяла западню. – Холод, – начала я, не зная, стоит ли говорить как есть. – Как будто лед под кожей. – Весьма неприятно, мне кажется. – Мэтью наморщил лоб. – Нет, просто немного странно. Хуже всего даймоны – их взгляды я ощущаю как поцелуи, – скривилась я. Мэтью со смехом поставил чашку на стол, уперся локтями в колени и наклонился ко мне: – Значит, колдовскими способностями ты все-таки пользуешься. Западня захлопнулась. Я потупилась, красная до ушей, меня охватила злость. – В жизни бы не открывать «Ашмол-782» и не снимать с полки тот чертов журнал! Это было мое пятое колдовство за весь год. Стиральная машина вообще не считается – без моих чар она затопила бы квартиру внизу. Мэтью поднял руки – сдаюсь, мол. – Мне все равно, Диана, пользуешься ты магией или нет. Просто я поражен тем, на что ты способна. – Не пользуюсь я ни магией, ни колдовством – называй как хочешь. Я не такая. – Щеки у меня пылали. – Нет, такая. Это сидит у тебя в крови и в костях. Такое же генетическое наследие, как голубые глаза и светлые волосы. У меня никогда не получалось объяснить, почему я чураюсь магии. Сара и Эм не понимали, где же Мэтью понять? Чай остыл. Я сжалась в комок под изучающим взглядом вампира. – Не хочу я этого, – в конце концов процедила я. – Никогда не хотела. – Но почему? Эмпатия Амиры, которая согрела тебя сегодня, – часть ее магии. Колдовской дар ничем не хуже музыкального или поэтического, просто он другой. – А я не желаю быть другой! – взъярилась я. – Хочу жить обыкновенной жизнью, как нормальные люди. – Вот именно. Не опасаясь, что тебя разоблачат и убьют. Я стиснула зубы, чтобы не выпалить это вслух. – Вот тебе разве не хочется быть нормальным? – Скажу тебе как ученый, Диана: никакой «нормальности» в природе не существует. – Его тон уже не был мягким. – Нормальность – это сказочка, которой люди успокаивают себя, сталкиваясь с неопровержимыми свидетельствами того, что почти все вокруг «ненормальное». Пусть себе говорит, я останусь при своем убеждении. Опасно быть существом иного порядка в управляемом людьми мире. – Диана, посмотри на меня. Вопреки всем инстинктам я посмотрела. – Ты отталкиваешь от себя магию. Точно так же, по-твоему, поступали ученые, о которых ты пишешь. Проблема в том, что у них ничего не вышло. Даже те из них, что были людьми, не сумели полностью изгнать магию из своего мира – это твои собственные слова. Она возвращалась снова и снова. – Это совсем другое, – шепотом ответила я. – Сейчас я говорю о своей жизни. Ею я могу управлять. – Не другое, а то же самое, – сказал он тихо и уверенно. – Ты будешь пытаться, но у тебя ничего не выйдет, как не вышло у Роберта Гука и Исаака Ньютона. Они оба знали, что без магии мир не может существовать. Блестящий Гук, умевший мыслить в трех измерениях, изобретавший приборы и ставивший опыты, так и не раскрыл полностью свой потенциал именно из-за страха перед тайнами мироздания. А вот Ньютон… столь бесстрашного ума я никогда не встречал. Он не боялся того, что нельзя увидеть глазами и с легкостью объяснить. Он принимал все как есть. Ты, как историк, знаешь, что к теории притяжения он пришел через алхимию и веру в невидимые причины роста и перемен. – Ну, значит, я Гук. У меня нет желания стать легендой наподобие Ньютона. Или собственной матери. – Страх сделал Гука желчным завистником. Он вечно оглядывался через плечо и критиковал чужие эксперименты. Так жить не годится. – Я не буду строить свою работу на магии, – упрямилась я. – Но ты и не Гук, – отрезал Мэтью. – Он был человеком, которому вражда с магией испортила жизнь, а ты колдунья. Тебя эта вражда уничтожит. От этих заманчивых речей в меня закрадывался страх. Послушать Мэтью Клермонта, нечеловеком можно быть без всяких тревог и последствий. Но он вампир, ему нельзя доверять. И насчет магии он не прав. Не может быть прав. В противном случае получается, я всю жизнь сражалась с воображаемым врагом. «Страшно тебе? Сама виновата. Приоткрыла магии дверь, вопреки собственным правилам, а следом пролез вампир со всей прочей компанией». Я вспомнила, как погибли мои родители, начала задыхаться и вся покрылась гусиной кожей. – Я умею выживать только без магии, Мэтью. Я дышала медленно, пытаясь не поддаться чувствам, но призраки отца и матери не желали уходить.