после второго сна Вере значительно труднее открыть глаза. Сон длился всего сорок минут, теперь время завтракать. Но Вера встает. – Варя, – не очень громко зовет Вера, стоя над соседкой с Долли на руках. – Завтрак! Варя хрипло стонет, тяжело переворачивается на спину, поправляя одеяло, чтобы не сползло с попы и живота. – Спасибо. Я не пойду, – не открывая глаз. – Я-никогда-не-ем-с-утра. Вера завтракает. Отделение, на котором она лежит, – сборное, сводное. Здесь лежат подростки с инсультами, и подростки с эпилепсией, и дети с травмами головы, и почему-то – подростки и дети «с гинекологией», после операций или чего-то подобного. Вера узнает об этом, мельком заглянув в журнал, лежащий под кругом лампы на отделении. Она даже видит несколько фамилий с диагнозами. Некоторых Вера узнает в столовой, за кашей. Девочка с инсультом прижимает к себе руку и волочит ногу. Странно, что все они чуть младше Веры, но она здесь как «мама», а не как они – дети. Светает. В какой-то момент Варя, пошевелившись, открывает глаза и тянется за айфоном. – Доброе утро, – с готовностью говорит ей Вера, которая давно уже сидит на краешке койки. (Долли спит, а Вера снова не может уснуть.) – Ага, – хрипло отзывается Варя, – доброе. Вера видит теперь: вокруг Вариного запястья обмотан бинт. Ты здесь по этому делу? – Вера показывает на запястье. Нет, – объясняет Варя, и, видно, не в первый раз. – Это меня ножом в драке зацепили. Мой парень подрался, а я стала их мирить. А лежу я из-за выкидыша, – это Варя говорит вполне равнодушно. Вера чувствует ужасный жар в голове и поднимает руки ко лбу. – Блин, – говорит она. – Я тебе ужасно, ужасно сочувствую!.. Ее первая мысль: вот сволочи, положили ее, счастливую мать с ребенком, в одну палату с человеком, у которого такое… – Ага, – говорит Варя. – Я вообще-то из детдома. Это очень плохая больница. Меня в первый раз привезли позавчера еще. Воспитатель очень ругался, что пришлось приехать. А меня не взяли, типа там с бумажками что-то не то. И мы поехали обратно. А потом уже кровь потекла, и ночью скорую вызывать пришлось. – Кошмар, – говорит Вера. – Я тебе жутко сочувствую!.. А тебе сколько лет? А давно ты в детдоме? – Пятнадцать, – говорит Варя. – Неа, не очень давно, года два. Просто мама умерла, а потом мой папа со мной не справлялся. – Что значит «не справлялся»? – Ну, я плохо себя вела, не училась, там, всякое такое… Это мне папа все принес, – Варя кивает на тумбочку. Теперь Вера разглядела ее как следует: плотная, со сжатым ртом, кустистыми бровями, с красными пятнами на щеках, со странными мизинцами на ногах, похожими на мышей под кроватью – тапки Вари обычно тапки похожи характером на владельцев Варины тапки – это совершенно новые, нетоптанные тапки с рынка, куски фиолетового пластика но Вере кажется, что они похожи на Варю в них и что-то мертвенно спокойное, и что-то разбойничье что-то от иной породы, а порода не зависит от того, где человек растет эта иная порода представляется Вере как нечто несдерживаемое такое, что не может себя сдержать чешет и чешет, лижет и лижет, льется сильным потоком, струей вот и волосы у Вари густые, тугие, и все ее лицо такое же и ноги – все это обилие, сила, не сознающая себя и так странно-равнодушно она говорит обо всем, что с ней происходит Вере это странно, а ведь не должно быть странно ведь сама Вера и вовсе не упоминает о том, что происходит с ней каковы обстоятельства ее жизни, родов ее чувства или приключения Вера вообще как будто забыла о них она как будто зависла в пространстве, время для нее как будто не идет * * * Кстати, если уж говорить о тапках то у Веры тапок нет и вовсе и когда их с Долли, а точнее, Долли с нею вызывают на различные процедуры, то Вера ходит по всей больнице в носках причем все глядят на ее ноги, а она сама на них совершенно не глядит, а, пританцовывая, шагает по линолеуму, плитке, шероховатому бетону со светской полуулыбкой: мне так удобнее Процедур назначено много. Хотя Варя и отозвалась о больнице плохо, врачи тут кажутся Вере добросовестными. Они проверяют ее куклу всесторонне и при этом совершенно отстраненно, как будто действие, которое началось вчера вечером с визита скорой, должно быть завершено и уже не зависит ни от чего привнесенного извне. Они делают Долли ЭЭГ, нацепив на маленький пушистый орех нашлепки с прищепками; берут на анализ кровь и «писы»; нервная худая УЗИстка в хипповских бусах долго ворочает и крутит намыленную гелем рукоятку, водя ею по младенческому родничку. Все в порядке, и Вера начинает слабо шевелиться. – Я не хочу сидеть здесь неделю, – говорит она врачу. – Я хотела бы написать отказ. – Вы уверены? Ладно, – отвечает молодой хирург. – Только у меня операция, я не смогу к вам зайти скоро. Я буду у вас между двумя и четырьмя. Ждите.