– Тебе не обязательно отвечать – я знаю, письма не твой конек, но обещай мне одну вещь. – Какую? – Ты мне напишешь, если влюбишься в другую, и подробно все расскажешь. Тогда я пойму, что ты счастлив, и перестану писать. Иначе я буду слать тебе письма до конца жизни. Я широко улыбнулся и поцеловал Лили в нос. – Договорились. Договор обещал стать чисто фиктивным. Я был уверен, что мне не придется написать ни единого письма. * * * Мне еще не приходилось сталкиваться с людьми, страдавшими галлюцинациями. Моя мамаша-наркоманка ближе к концу спала по многу часов кряду, а то и по несколько дней, если была на приходе. Но даже в худшие дни она не слышала голосов в голове. Это было второе воскресенье, когда я приехал навестить Лили, и первое, когда ее мать оказалась дома. По выходным Роза подрабатывала официанткой и в прошлый раз была на работе, но в это воскресенье в кафе ее можно было разве что волоком оттащить. Роза лежала на диване, куря такую крошечную сигаретку, что огонек наверняка обжигал ей пальцы. Губы ее непрерывно шевелились, но я не мог разобрать ни слова. Перехватив мой взгляд, Лили потянула меня за руку к себе в комнату. – Но… – замялся я и договорил шепотом: – Она же обожжется? Лили вздохнула, подошла к матери, вырвала у нее окурок и бросила в стакан с водой на журнальном столике, где уже плавали с десяток огрызков сигаретных фильтров. Роза вроде бы ничего не заметила. Я сел на кровать Лили, и она забралась мне на колени. – Я так понимаю, таблетки она уже не пьет? – Допила пузырек неделю назад и не пошла за новым. Я вовремя не проверила и не сразу заметила. Но я позвонила в аптеку, можно забрать хоть сегодня. – И долго она такая будет? Лили вздохнула. – Не знаю. И ведь так хорошо держалась… Я жил нормально уже больше десяти лет, но до сих пор мне помнилось детское разочарование от того, что моя мать такая засоня, и страх, потому что в квартире постоянно болтались зловещего вида типы. Легко было забыть, что когда-то я жил не лучше Лили. – Может, позвонить куда-нибудь? Ну, хоть в опеку? Глаза Лили испуганно расширились. – Нет! – Ты же хотела жить у нас! Если ее застанут в таком состоянии, тебя у нее немедленно отберут и передадут нам! Лили нахмурилась. – Я хочу этого больше всего на свете, но нельзя же оставить ее в таком состоянии! Я ей нужна. В больнице ее закормили сильными лекарствами. – Так ведь непохоже, чтобы она поправилась! – Когда она принимает свои лекарства, честное слово, она почти нормальная. Мне все это не нравилось, но я хорошо понимал желание позаботиться о родной матери, пусть даже ей на тебя наплевать. – Ну, как хочешь, – вздохнул я. Лили обняла меня за шею. – Ты мои письма получил? – Получил. Ты правда не хочешь, чтобы я отвечал? На каждый день меня не хватит, я бы не знал, о чем писать, но раз-другой в неделю… – Не надо. Когда я увижу в почтовом ящике письмо от тебя, у меня разобьется сердце, потому что это будет означать наше расставание. Я не собирался спорить, тем более что ненавидел писать вообще и письма в особенности. Мне и без писем было чем заняться. Я перекинул волосы Лили за спину и подался к ней для поцелуя. – Я соскучился за неделю. – А мне одиноко по ночам. Я без тебя плохо сплю. Я уже привыкла засыпать под стук твоего сердца. – Даже если ты его не слышишь, оно все равно принадлежит тебе. Мы с Лили пробыли в ее комнате, пока мне не пришло время возвращаться. Мама заезжала за мной на машине, и я предпочитал ждать ее у калитки, чтобы она не поднялась и случайно не увидела Розу. Мы с Лили нехотя разжали объятия, поправили одежду и вернулись в гостиную. Лили несколько раз выходила проведать мать, но я не видел Розу несколько часов. Она уже не лежала на диване, а нервно металась по комнате, бегая от стены к стене. Когда детство проходит среди торчков и пьяниц, быстро учишься распознавать, в себе ли взрослый: для этого достаточно одного взгляда в глаза. Мамаша Лили сейчас была где угодно, только не в себе. Заметив, что я смотрю на нее, она остановилась и уставилась на меня. Ее лицо исказилось от ярости, и она пошла на нас. Я заслонил собой Лили. Взгляд у Розы был безумный. – Я знала, это ты им сказал! Я нахмурился. – Кому? – Врачам! Это все твоя вина! – Миссис Харрисон, простите, но я вас не понимаю. Не успел я спросить, о чем она вообще, как Роза развернулась и с размаху закатила мне оплеуху. – Лжец! Лили выскочила между нами и оттолкнула мать. – Мам, ты сдурела, что ли? Ты чего? – Он стучит на меня врачам, – Роза наставила на меня палец и принялась им медленно покачивать. – Он все рассказывает! – Мама, – Лили обняла мать за плечи и повела на диван, – ты путаешь. Ты перестала принимать свои таблетки и снова заболела. – Они присели. – Я сейчас схожу за лекарством в аптеку. Роза начала плакать. Ярость исчезла с ее лица, сменившись безумной печалью – это была самая пугающая трансформация, какую я видел. Несколько минут Лили ее успокаивала, и когда она наконец встала, Роза лежала на диване, совсем как несколько часов назад, и курила сигаретку в почти кататоническом состоянии, что-то шепча про себя. Лили проводила меня до двери и заговорила, только когда мы оказались в коридоре. Она осторожно погладила меня по щеке. – Прости, пожалуйста. Тебе больно? У нее… галлюцинации, и каждый раз про врачей. Господи!.. – Мне не больно, но тебе нельзя здесь оставаться. – Я ее в таком состоянии не брошу. Она без меня пропадет. Я покачал головой. – Лили, слушай, с ней фигня какая-то. Откуда тебе знать, что она тебя не изобьет? – Нет, меня она не тронет… Пожалуйста, никому ничего не говори. Мне страшно не хотелось уходить и оставлять Лили одну, но я знал, что такое жгучее желание любой ценой помочь родительнице, лежащей в отключке. Я своей в пять лет жрать готовил. – О’кей, но сегодня же начни давать ей таблетки. Если к той неделе ей не станет лучше, тебе надо будет отсюда уезжать. Айрленд Я гадала, придет ли он сегодня. Я общалась с бывшими коллегами, которых не видела несколько лет, когда получила ответ на мучивший меня вопрос. Случайно взглянув на другой конец зала, я вдруг потеряла нить разговора. Грант Лексингтон, в классическом черном смокинге, беседовал там с пожилым джентльменом, и я не упустила возможности вдоволь налюбоваться нашим генеральным: высокий и широкоплечий, но без громоздкости, узкая талия, небрежно лежавшая в кармане брюк рука – и внутренняя уверенность, угадывавшаяся даже на расстоянии. Некоторые мужчины окружены некой начальственной аурой, которая меня буквально покоряет. Пресловутое мужское начало делает обыкновенного мужчину необыкновенным в моих глазах. И наоборот, красавец, тянущий на десять очков, но при этом мямля, получит, по моей внутренней оценке, не больше пяти. Мистер Самоуверенность поднес ко рту бокал, который держал в левой руке, но даже не пригубил. Будто что-то почувствовав, он оглядел зал. Когда Грант поймал мой взгляд, медленная многозначительная улыбка появилась на его лице. Извинившись перед собеседником, он решительно направился ко мне. Тело закололо невидимыми иголочками, пока я завороженно смотрела на его решительную походку, отвернувшись от компании коллег.