Вечером в субботу я твердо решил помириться и начать все налаживать. Я приготовил любимый ужин Лили. Погода стояла прекрасная, и жена, с виду совершенно спокойная (какое разнообразие), сидела на задней палубе, баюкая Лейлани на руках. – Хочешь поужинать на свежем воздухе? – спросил я, высунув голову из каюты. – Или здесь накрыть? – Я не хочу есть. Я нахмурился. – Ты за сегодня ничего не съела. – Я же не могу есть, если я не голодна! – Но тебе нужно питаться, Лили. – Ладно, немного поем. – В салоне или на палубе? Она пожала плечами. – Да без разницы. Я вздохнул и спустился раскладывать еду. Так как стульчик-колыбель и с десяток прочих детских аксессуаров мы держали в салоне, я рассудил, что легче будет поесть тут. Я расставил тарелки на столе и водрузил любимые электрокачели дочурки на жесткий диван между нами. – Лили, ужин на столе! Лили спустилась и уселась, не выпуская Лейлани из рук. Я потянулся, чтобы взять дочку, но жена резко извернулась, не давая мне коснуться ребенка. – Что за черт, Лили? Я хотел положить ее в качалку, пока мы будем есть. – Я и с ней на руках могу поесть. – Я не говорю, что не можешь, но нет никакой причины, отчего нельзя покушать нормально. Мы положим ее вот прямо между нами. – Это кресло слишком неустойчивое, оно опасно для ребенка. Что, если яхту подбросит шальная волна и оно упадет? Я нахмурился. – Какая волна, мы вообще-то у пристани, яхта пришвартована! Лили, это же бухта, да и море сегодня спокойное, как зеркало. – Ты совсем о нас не заботишься! – Ты сама знаешь, что это неправда. Я хочу поужинать с моей женой. Неужели я прошу слишком многого? Лили ничего не ответила, глядя на малышку. Я вздохнул. – Ну, давай я ее подержу, а ты ешь. Я поем, когда ты закончишь. – Нет, я ее сама подержу. Ешь. Напряжение последних недель дошло до точки кипения. – Дай мне ребенка, Лили, – теряя терпение, сказал я. – Нет! – Это просто смешно! Не только ты в состоянии о ней позаботиться, Лейлани и моя дочь, чтоб ты знала! Жена снова не отреагировала на мои слова. Я швырнул салфетку на стол и выскочил на палубу: – Ну и ужинай с нашей дочерью! Через пару часов мне стало стыдно своей несдержанности. Малютка спала в переносной люльке в нашей спальне, а Лили мылась в душе с открытой дверью, да еще и при включенном мониторе на раковине. Когда она вышла из кабинки, я сидел на кровати, собираясь извиняться, но отвлекся при виде глубоких черных провалов под глазами Лили, – и ее плеч в ночной сорочке на бретельках. Она чертовски похудела, потеряв не только набранный за беременность вес. Блин… Я взял Лили за руку, когда она хотела пройти мимо. – Иди сюда. Она с сомнением посмотрела на колыбель. Лейлани сладко спала, поэтому Лили не стала противиться, когда я усадил ее к себе на колени. – Прости, что накричал на тебя. Она покачала головой, глядя в пол. – Ничего. – Нет, это плохо. Просто я скучаю по тебе, Лили, хоть ты и рядом. – Я же забочусь о ребенке, чего ты ожидал? Я вздохнул. – Да я понимаю. Я хочу помочь, но ты не позволяешь. – Не нужна мне помощь! – Дело не в том, нужна тебе помощь или нет. Ты и одна справишься, если понадобится, но зачем же рваться на части, если я вот, рядом! Позволь и мне помогать. Мне очень хочется тоже держать Лейлани на руках и общаться с ней. И по тебе я тоже стосковался. Ты не целовала меня уже несколько месяцев – всякий раз, как я ищу твои губы, ты подставляешь мне щеку или лоб. Лили отвела мокрые глаза, нервно ломая руки. Я мягко приподнял ее за подбородок, заставив смотреть на меня. – Я скучаю по тебе, детка. Ты здесь, но будто за миллион миль. Поговори со мной, расскажи, что творится у тебя в голове… Я уже начал надеяться, что достучался до нее, пока не ляпнул эту фразу про голову. В глазах Лили точно полыхнуло пламя. Она вскочила с моих коленей. – Я, блин, не дура сумасшедшая! – Я и не намекал… – Убирайся отсюда! – Лили, я… Она заорала, выбросив руку в сторону двери: – Вон пошел! Я поднялся, подняв ладони, пытаясь ее успокоить: – Лили, перестань, я не хотел… Неожиданно завопила Лейлани – наш скандал, видимо, ее разбудил. Лили решительно подошла к колыбельке и подхватила дочь на руки. Малышка тут же замолчала, однако Лили с ненавистью заявила: – Видишь, что ты натворил? – Лили, с ней же все в порядке. Посмотри, она уже снова спит. – Уйди, Грант! Просто уйди отсюда! Я заглянул в глаза своей жене – девчонке, которую знал с четырнадцати лет, – и то, что я увидел, напугало меня до глубины души. Я искал, но не находил в ее взгляде ни капли логики и разума. Лили казалась безумной. – Я никуда не уйду без Лейлани. Глаза Лили расширились. – Ты ее больше не возьмешь! Я с силой пригладил волосы. Бесполезно было уговаривать Лили в таком состоянии, но выражение ее глаз леденило кровь. Она не отвечала за себя, и я не мог оставить с ней свою дочь. Прерывисто выдохнув, я покачал головой. – Я переночую в гостевой каюте. А утром, когда ты успокоишься, мы поговорим. * * * Спать я не мог. Полночи я ворочался, с горечью думая, во что превратились наши с Лили отношения. Но еще больше я боялся за нее. Из-за частых переездов, приютов и приемных семей она не обзавелась подругами, по возрасту уже не подлежала государственной опеке, и раз теперь моей мамы нет на свете, о Лили точно никто не позаботится. Никто, кроме меня. Это мне придется настаивать и доказывать, что ей нужна помощь, отлично зная, что, если Лили заставлять, она начнет брыкаться. В последнее время передо мной встал выбор – быть ее опекуном или мужем; совмещать эти две роли не представлялось возможным. Состояние ее ухудшилось настолько, что помощь ей требовалась больше, чем муж. Позаботиться о ней и о Лейлани было важнее, чем переживать, что Лили на меня рассердится.