Его восхищенную думу прервала реплика Козодоя, которой тот завершил свое выступление. – Так что жизнь просто-напросто должна быть мерилом всего, – подумал и утвердительно произнес: – Да, всего. – И добавил: – Но не смерти. Потому что смерть сама является мерилом жизни. «Во загнул, – не преминул усмехнуться Ружин. – Красиво! И, главное, одной фразой под свою концепцию веры базис подвел. Прямо как мину под синагогу или там еще куда». Именно в этот момент Козодой решил, что ему тоже пришло время уходить. Попрощался со своим собеседником, которого Ружин так и не поимел счастья идентифицировать, и заторопился прочь. Припав к экрану приемника, новоявленный следопыт дугой выгнул бровь и закивал головой, словно говоря: «Да-да, вот видите! А ведь я предупреждал». Никого он, конечно, не предупреждал, но и без того догадаться было несложно – да, собственно, и догадываться не стоило, в пояснительных документах, переданных госбезопасностью, об этом говорилось недвусмысленно – из центра декан уходил совсем не той дорогой, какой пришел. Ружин мог утверждать это наверняка: сигнал, приплыв с юго-запада, теперь уплывал на север. Ничего страшного в этом не было, не считая того, что придется объезжать заштрихованный участок, чтобы не упустить объект. Зато теперь все сомнения отпадали: к месту собраний сектантов ведет много тропинок, и те с большой охотой пользуются всеми. – Конспирация, конспирация и еще раз конспирация, – вздохнул Ружин, заводя машину. – Так нас учил великий Ленин. Он, правда, слегка отстал от жизни. Что бы он, к примеру, сделал, если бы ему жучок подсунули? Да, времена меняются и прогресс не стоит на месте. С этой потрясающей по своей глубине и правдивости мыслью, Ружин вырулил на трассу и принялся быстро вносить коррективы в свое местоположение, поскольку оно его в данный момент не устраивало – выбравшийся из подвалов (подвалов? черт, конечно подвалов!) – Козодой окажется вне зоны видимости. И если ему в этот момент приспичит сесть в поджидающую машину – а таковая, без сомнения, будет – и махнуть шоферу, мол, изобрази-ка, родной, «Формулу-1», то Ружин окажется не при делах, поскольку не сможет проследить дальнейший путь клиента. Ведь радиус действия маячка, как ни крути, поменьше радиуса передающего центра радиостанции «Маяк». Проехав полтора квартала, Ружин свернул за угол и принялся ждать. Судя по всему, именно с этой стороны заштрихованного прямоугольника и должен был появиться Козодой. Определить, опять же, было несложно: четкость границ Бермудского прямоугольника, в котором исчезали религиозные вожди – пожалуй, единственное упущение в конспиративной политике «Вестников Судного дня». Впрочем, это выглядело так, словно некто, поселившись на девятом этаже, поставил на свою железную дверь кучу замков с секретами, забрал плотной металлической решеткой все окна и вроде бы начисто обезопасил себя от нашествия воров, да вот беда – забыл, что у него печное отопление и в дом можно проникнуть через дымоход. С одной стороны, слабое звено, но, с другой – кто полезет в узкую и пыльную трубу? А вот Ружин полез. Козодой вполне оправдал ожидания Ружина, явившись именно с этой стороны. Все такой же импозантный, как и несколько часов назад. Тонны религиозной чуши, что он выдал на-гора за прошедшее время, на его самочувствии никак не отразились. Он, правда, выглядел слегка пришибленным, но Ружин мог понять и даже оправдать такое состояние. Все-таки, известие о гибели Цехового при всем желании к разряду приятных не отнесешь. Во всяком случае, с точки зрения Козодоя. Он вышел из подъезда жилого дома – факт, слегка озадачивший Ружина. Если его догадка верна, и хлюпающие звуки шагов – результат передвижения Пресвятого Декана по подвальным помещениям, то теперешнее его появление внесло разлад в аккуратный строй прежних ружинских мыслей. Насколько он знал, типовые пятиэтажки не имели привычки соединяться с другими строениями подземными переходами. Как-то упустили архитекторы этот момент в своих планах. Но Ружин видел то, что видел, и сомневаться в своем зрении оснований имел не больше, чем в здоровье своего желудка – ни то, ни другое сбоев пока не давало. Щурясь на вечернее солнце, декан и по совместительству пастырь постоял несколько секунд, дожидаясь, пока битый жизнью «Жигуленок» с Еремеичем на капитанском мостике подкатит поближе, после чего уселся на заднее сиденье и голосом пустым, как осеннее солнце, приказал: – Домой, Еремеич. Ружин позволил «Жигулю» слегка оторваться, понимая, что ничего при этом не теряет. Пока среди одежек Козодоя остается его сюрприз, можно со спокойной совестью отпускать преследуемых на пару кварталов, не опасаясь их потерять. Тем более что в информационном плане в этот вечер ждать от них уже нечего. Вряд ли Еремеич входил в число посвященных. Скорее всего, он был тем, кем был – обычным престарелым водилой, который за пределы рабочего места выбирается только для отправления естественных нужд – еды, сна, облегчения кишечника и мочевого пузыря. Хозяин поверяет ему свои секреты, но не все, а лишь те, делиться которыми считает разумным. Обычная практика – поддерживать у водителя иллюзию особо доверительных отношений, в действительности постоянно соблюдая определенную дистанцию. Судя по тому, что выдавал приемник, Ружин в своих предположениях не ошибся. Первые три минуты эфир вообще был пуст, лишь однажды Козодой разорвал тишину, удивленно воскликнув: – Ну надо же! И непонятно, чем это восклицание было вызвано: то ли он все еще не мог успокоиться по поводу безвременной кончины раба божия Леонида Цехового, то ли кто-то попытался подрезать старенькую «шестерку», то ли гипотетический порыв ветра задрал юбку у не менее гипотетической представительницы слабого пола, обнажив срам. Все это было равновероятно, и Ружин даже не стал ломать голову относительно причины. Тем более что после короткой реплики Козодоя эфир снова наполнился бессодержательной пустотой. Правда, пустотой шуршащей, но Ружин благополучно списал шуршание на радиопомехи. Проследив на экране приемника пару зигзагов, выписанных маячком, он двинулся следом. Запас порядочный, теперь-то его точно не обнаружат, как серьезно ни будут настроены на обрубание хвостов. – Ну ты посмотри, а? – снова нарушил тишину Козодой. – До чего додумался! – Научно-технический прогресс, – хмыкнул в ответ Еремеич. И опять для Ружина остался загадкой предмет их восхищения. И опять он даже не стал пытаться вникнуть в смысл, понимая бесполезность этого занятия. Пять минут спустя маячок на экране замер. Ружин заметил это с некоторым опозданием, но все же достаточно скоро для того, чтобы не выскочить из-за поворота пред светлые очи Козодоя и его водителя. Приняв вправо, он остановился у обочины и стал ждать. Ожидание внезапно затянулось. Прошло пятнадцать минут, потом полчаса, час, другой. Ружин начал заметно нервничать. Все это время из динамика не доносилось ничего, кроме звуков проезжающих автомобилей. Очень явственных звуков. В вечернем воздухе все отчетливей стали проявляться намеки на сумерки. И Ружин понял, что проиграл этот раунд оглушительным нокаутом. Каким-то образом Козодою удалось обнаружить жучок и избавиться от него. Иначе чем объяснить бушующую в эфире тишину – не считать же звуками рев моторов! – и более, чем двухчасовую неподвижность маячка? Вывод напрашивался сам собой. Его провели, переиграли – там, где он всегда привык быть в выигрыше. Плюнув на осторожность, Ружин завел машину и выехал на соседнюю улицу. Его подозрения полностью подтвердились. Никаких «Жигулей», ни потрепанных, ни самых что ни на есть новейших, здесь не было. Маячок вел себя все так же пассивно, сдвигаясь только сообразно движению самого Ружина. – Черт! – Олег долбанул обеими ладонями по баранке и попытался вычислить местонахождение жучка. Это было нетрудно. Козодой, оказалось, обладал незаурядным чувством юмора. Во всяком случае, своеобразным. Жучок он посредством катыша пережеванной жвачки прилепил на фонарный столб, обвешанный объявлениями. И послание Ружину тоже оставил – в виде объявления, так что оно мало выделялось из общей массы исписанных лоскутков бумаги, облепивших столб. Ружин вылез из машины, подошел поближе и прочитал текст. «Это ты шлюх за двести баксов снимай. Я не шлюха. Ты сильно ошибся». И подпись. Лаконично донельзя. «То есть, его сумма не устроила? – угрюмо подумал Ружин. – Он не шлюха, он элитная проститутка и стоит не меньше десяти килобаксов за ночь? Блин, почему я в гостиницу не вернулся? Ведь понятно было, что узнать больше, чем узнал, не получится. Жадность, жадность…». Он колупнул ногтем жвачку, освобождая жучок, и услышал за спиной гнусавый голос, который сообщил: – А мы уж заждались. Это прозвучало так неожиданно, что Ружин чуть не выронил добычу. Резко обернувшись, он увидел перед собой – вы только не смейтесь, потому что ему самому вдруг стало совсем не до смеха – увидел перед собой давешнего пердуна, лже-хиппаря, надзиравшего за обстановкой на улице во время послеобеденного ружинского бдения. Того самого, которому Олег исхитрился воткнуть жучок едва не промеж ягодиц. «Какие уж тут совпадения», – непонятно к чему подумал Ружин, машинально отмечая, что за спиной джинсового сектанта маячат еще две фигуры довольно мрачного вида. Обстановка явственно запахла грозой. Олегу Ружину вдруг стало жутко тоскливо. 14 Мент нудно и настойчиво пытался мне что-то объяснить, но половину слов я не расслышал, а вторую – просто не понял. У меня наступила реакция: башка отказывалась соображать, руки тряслись, в глазах мелькали пьяные мошки. Столкновение было не из самых серьезных, хотя, как и любое другое, неприятным. «Волга», впрочем, не особо пострадала, лишь бампер съехал слегка насторону. Запас прочности у русских автомобилей, надо отдать им должное, впечатляет. Зато боковина махонькой «Мазды» была похожа на консервную банку после того, как на ней сплясал чечетку отбойный молоток. Водила – молодой парнишка – был очень огорчен, хотя все еще не потерял способности бегать кругами, размахивать руками и материться. Через несколько минут он сядет на свое водительское место, сожмет ладонями голову и желудок у него скукожится до размеров наперстка. Это будет означать, что у него тоже наступила реакция и смысл происшедшего до парнишки наконец дошел. Хотя сомневаюсь, что осознание принесет какую-то радость. Ему повезло, что он ехал один – будь с ним пассажир, тому бы не удалось отделаться легким испугом. Впрочем, в этом смысле повезло и мне – за травмированного пассажира наказывают куда строже, чем за искореженный бок какой-то «Фамилии». – Я на эту тачку два года бабки копил! – митинговал тем временем парнишка, нависнув над дверцей ментовской машины. – А теперь что? Три стекла – вдрызг, две дверцы – тоже, стойку уже не вытянешь. Весь кузов менять придется! Где я такие бабки возьму? – Да этот твой говнодав оптом на три штуки баксов не потянет, – флегматично заметил гаишник, склонившийся над бумажкой. Он заполнял протокол дорожно-транспортного происшествия, и роль отца-исповедника, которую желал навязать ему потерпевший, была менту не по нраву. Я начал приходить в себя и постепенно осознал, что шоковое состояние к данной аварии вряд ли имеет отношение. Скорее, меня, хоть и с некоторым опозданием, настигла реакция на бойню в туалете ресторана «Москва». Впрочем, чем бы это ни оказалось, а я уже более или менее оклемался. И даже смог сообразить, что мои документы каким-то образом оказались у мента, и тот начал с увлечением заносить паспортные данные в свой кондуит. Настоящие данные – совсем не те, какими наделили меня работодатели, вселяя в гостиницу. – Гость города? – с некоторым оттенком презрения поинтересовался он. – Да, – я кивнул, чувствуя, что все еще не до конца избавился от шока. – Хорош гость, – усмехнулся он. – Не успел приехать, уже местный автомобиль на абордаж взял. Как думаешь, нужны нам такие гости? Он явно относился ко мне без симпатии. Я вдруг подумал, что в салоне «Волги» лежат два пистолета и дипломат с «оленебоем». Причем «оленебой» уже сто лет находится в розыске, как орудие многочисленных преступлений. Да и пистолет Цехового вряд ли чист. А если даже чист, то достаточно будет обнаружить на нем пару отпечатков пальцев прежнего владельца, чтобы начались ненужные вопросы. Ведь труп с расколотой башкой наверняка скоро найдут – если уже не нашли. Мне светила малоприятная перспектива оказаться за решеткой. Даже если обратиться за разъяснениями в местное отделение ФСБ, все равно пройдет немало времени – день, два, а то и больше – прежде чем меня снова выпустят на волю. А на это время я окажусь вне игры, что есть нехорошо – бросать Ружина один на один со всей этой фанатичной сворой было несерьезно. Вряд ли он выдержит такое испытание. Оставалось молить бога, – не того, которого молили «Вестники Судного дня», а другого, нормального, – чтобы гаишнику не пришло в голову провести досмотр машины. К счастью, он к этому не особо стремился. Был слишком занят – корпел над бумажкой. – Машину в прокате взял? – поинтересовался между делом. – Да, – кивнул я. – В нем самом. – На три дня? – он сверился с квитанцией. – Значит, в наш город мимоходом, мимолетом? Ненадолго? – Да, – снова согласился я. – А с какой целью? На гастроли? – Я не артист, – я сыграл в идиота. – У меня здесь особое поручение. – Чего? – удивился он. Я и сам понял, что сморозил глупость, но исправлять ошибку было уже поздно. Да и подозрительность его, начни я придумывать что-нибудь новое, только усилилась бы. Этакая профессиональная черта: если проверяемый заикается, значит, имеет на душе какое-то черное пятно. Которое лежит и ждет, когда его раскопает какой-нибудь особо дотошный блюститель порядка. Поэтому я поведал ему кусочек правды, ввергнув гаишника в легкий шок: – От нашего ФСБ – вашему ФСБ. Что-то вроде курьера. – Ага, – закивал он, собирая документы в кучу и складывая их в планшетку. – ФСБ, значит. А покажи мне, будь добр, что у тебя в багажнике. Вот и приплыли. Вряд ли он остановится на багажнике. Доберется и до пистолетов с винтовкой, и тогда мне небо с овчинку покажется. А придумывать что-либо для предотвращения этой неизбежности было уже поздно. Зря я про ФСБ ляпнул. Чертов шок! Теперь точно влип. И понимал это прекрасно. А потому, не тратя времени на пререкания (старая хохма «раньше сядешь – раньше выйдешь» вдруг приобрела для меня буквальное значение) спокойно прошел к «Волге» и заглянул в кабину. Ключ зажигания торчал в замке, и я понял, что для меня еще не все потеряно. Отнюдь. Дернув рычаг, открывающий багажник, я высунулся наружу и сказал гаишнику, нырнувшему туда буквально с головой: – Я, по-честному, и сам не знаю, что там. Как взял машину в прокате, так и не открывал его. – Сиди, – отмахнулся тот. Я последовал его совету и целиком забрался в салон. Внимания на это никто не обратил. Мною занимался только один, но он сейчас торчал задницей из багажника. Второй гаишник выпытывал что-то у хозяина «Мазды», и оба были так поглощены беседой, что я для них перестал существовать. Других представителей власти на обозримом пространстве не было видно. Бригада, прибывшая первой, поработала рулеткой, сделала необходимые замеры на асфальте и убралась восвояси с четверть часа назад. Страховые комиссары привычно изображали свистящих раков на горе и к месту происшествия не торопились. Так что передо мной открывалось необозримое поле деятельности. Правда, при этом оно было на редкость узким. Но оно было. И я повернул ключ зажигания. – Эй! – заорал гаишник, выскользнув из-под крышки багажника. – Заглуши двигатель! – Пошел ты! – сказал я, правда, одними губами. Двигатель завелся сразу, и это внушало надежду на общий успех. Впрочем, я сразу был уверен, что до умопомрачения щелкать ключом в замке не придется: промасленный парень в «Ангаре» показался достаточно подкованным. По крайней мере, для того, чтобы находящиеся под его началом техсредства не подводили своих многочисленных временных владельцев. И я не ошибся. «Волга» рванула с места с таким треском, что «Мазда Фамилия» сдохла бы от зависти, кабы могла. Но она не могла, а потому осталась в живых. Ну и фиг с ней. Резко вписавшись в поворот, я взял курс на какие-то закоулки, с невыразимым злорадством наблюдая в зеркальце заднего обзора за растерянными ментами. Да и хозяин «Мазды» выглядел не лучше. Только спустя секунд десять гаишник, ковырявшийся в багажнике «Волги», стал лапать себя за ляжку, на которой болталась кобура (надо думать, с пистолетом), а его рот при этом как-то странно и даже страшно кривился. Наверное, изрыгал проклятия в адрес меня и вообще всех гостей этого прекрасного города. Но десять секунд – это много. К тому же кобура никак не хотела открываться, пистолет – выниматься, а жизнь – улыбаться. Так что я уже свернул за угол, а он все дергал непокорную кобуру, пытаясь достать оружие. Я уходил, и уходил безвозвратно. Они, конечно, могли похвастаться тем, что знали номер сбежавшей машины, но больше им похвастаться было нечем. Места проживания не знали, и не знали имени, под которым я остановился в «Сибири». Это уже был огромный плюс в мою пользу. Хотя бы в смысле выигрыша во времени.