Понятно, я застыл с вытаращенными глазами и неприлично отвалившейся челюстью – все происходило слишком быстро даже для моего (правда, изрядно перегруженного напряжением последних суток), мозга, который вчера дважды продемонстрировал просто отменную реакцию. Теперь он отдыхал. И я тоже готовился к отдыху. По его милости, к вечному. Но черт подери эти последние мгновения жизни: как все в них становится ярко, почти нереально. Запахи; цвета; звуки; все – словно на ощупь пробовать можно. Самое смешное – я узнал того, кто сидел за рулем. И был бы идиотом вроде давешнего внучатого племянника Лозецки, не узнав. Потому что не далее, как вчера утром самым тщательным образом пытался запомнить физиономию. В то время как он своей увековеченной струей обссыкал шасси готовящегося к вылету самолета. Это был Засульский, собственной персоной. Действительно, рыжий, как черт, и реальный аж до нереальности. И я вынужден был смотреть, – потому что мои ноги приросли к асфальту, а в голове не было ни одной, даже самой дрянной, мыслишки, – как он приближается ко мне, такой маленький в таком большом, пахнущем железом и смертью, автомобиле. Жуткое зрелище, но мне даже обмочиться времени не хватало. Автомобиль надвигался, словно с экрана кинотеатра. Не было ни страха, ни даже любопытства. Только оторопь да оцепенение. Своим ставшим вдруг гипертрофированным зрением я рассматривал серые поры на розовом, словно у поросенка, носу Засульского, и каким-то сверхслухом слышал скрежет его зубов. Кажется, все же сумел сделать шаг в сторону. Потом еще, еще. Но этого было мало. Все равно жить оставалось доли секунды. И тут сильнейший тычок в спину сбил меня с ног и бросил на проезжую часть. И словно выключатель повернули. Мир снова вошел в привычные границы измерений. Все стало прежним – способность двигаться и скорость движений, резкость изображения и громкость звуков. Вот только цвета куда-то ушли, став тусклыми – более тусклыми даже, чем до включения предсмертного восприятия. С жестоким, неприятным визгом мимо меня, даже не задев, промчалась машина с Генрихом Засульским за баранкой. Через долю секунды завизжали тормоза с другой стороны. Я повернул голову и поднялся. В полуметре справа все еще покачивался «Лэнд Круизер» в восьмидесятом кузове – неплохо, однако, сохранившийся. Водитель высунулся из окна, – локоть и голова, ничего лишнего, как и положено человеку, сидящему за рулем такой машины, – удивленно лупая глазами. – Чего тут, к чертям собачьим, творится? – спросил он. – Кидаетесь прямо под колеса… Мимо шмыгнула серая тень в полицейской форме и, поднеся какую-то фиговину к самому носу водителя, быстро проговорила: – Здесь совершена попытка наезда на человека с целью его убийства. Прошу уступить транспортное средство для поимки преступника. Ущерб, если таковой будет, возместит государство. Я не удержался и крякнул от удовольствия. Речь – полный абзац! Можно упасть и долго валяться, услышав такой шедевр. Владелец «Круизера» тоже оказался полностью пленен ею. Вытаращил в припадке энтузиазма глаза и сказал: – Тогда я сам поведу! – Хорошо водите? – деловито осведомилась полицейская тень. – Не жаловались, – осклабился водила, получивший возможность официально полихачить. – Хорошо, – тень распахнула заднюю дверцу и исчезла в салоне. Но тут же явилась снова – уже в виде единственно головы, которая обратилась ко мне с нетерпеливым призывом: – Ну? Вы с нами? – Я с вами, – кивнул я и, поднявшись с асфальта, присоединился к экипажу. Кажется, серая тень в горячке приняла меня за своего. Грех разочаровывать – и я важно добавил: – Как же я могу быть не с вами, когда я – ФСБ, отдел по борьбе с терроризмом? Этого парня я сейчас разрабатываю. А он, выходит, меня. – Я что-то такое предполагал, – согласилась серая тень. – На простого человека под самыми стенами Управления наезжать не будут. Вы не сильно пострадали? – Похоже, вообще не пострадал, – сказал я, слегка призадумавшись – а благодаря кому, собственно? Не этот ли паренек выбил меня из-под колес повозки смерти? Ладно – позже разберемся. Сейчас нужно было думать о другом. 21 Ружин не сразу пошел в душ. После ухода Чубчика он еще целых полчаса сидел в кресле, со скрипом ворочая мозгами, хотя первоначальное желание попасть под успокаивающие струи воды по-прежнему настойчиво напоминало о себе. Но вставать было не то, чтобы лень, а просто в лом – тело требовало покоя и отдохновения. Состояние напоминало жуткое похмелье, но было гораздо хуже по двум причинам. Во-первых, обидным казалось, что страдать приходится ни за что, поскольку не пил, а болеет (лучше бы пил в таком случае), а во-вторых, голова не была настолько пустой, как это случается при классическом похмелье. Мыслей в ней кружилось множество, и неприятных ощущений они доставляли массу, хотя сами при этом неприятными не были. Но Ружин чувствовал, как они плугами вгрызаются в поверхность мозга и натужно кладут борозды – медленно, но безостановочно. Малоприятное ощущение. Олег действительно устал. Утренний приступ энергии прошел безвозвратно, напрочь опустошив резервуары души и тела. Он чувствовал себя, как выжатый лимон и с некоторой долей удивления осознавал, что впервые испытывает такие ощущения в связи с работой. Раньше до такой степени его могла утомить бурная ночь в постели или в баре, но никогда – работа. Теперь это случилось, и Ружин гадал, что бы сие значило. То ли дело пришлось не по вкусу, то ли нагрузка оказалась больше, чем он мог взвалить на себя без ущерба для здоровья? Но все, слава богу, подошло к концу. Оставалось только передать в местное отделение добытую в ночном рейде информацию и дождаться заключения. Правда, с передачей придется подождать. Ружин еще утром, когда гэбэшники вышли на него в связи с документами Чубчика, поведал им о ночном набеге. С той стороны телефонной трубки пару минут царила бурная радость, потом голос невидимого собеседника назначил время рандеву – шесть вечера, а Ружин – место, ресторан «Розовый фламинго», который, находился в паре кварталов от «Сибири» и, по его соображениям, как нельзя лучше подходил для таких встреч. Поскольку до шести оставалось еще изрядное время, Олег не торопился. Если тело не желает двигаться, не стоит его насиловать. Тем не менее, через полчаса он поднялся, так ничего и не придумав – ни хорошего, ни плохого. Мысли-плуги избороздили всю поверхность мозга, и по этой причине начинала побаливать голова. Самое обидное, что бороздование пошло псу под хвост. Никаких всходов – ни злаков, ни сорняков. Мозг вообще отказался что-нибудь выдавать, считая, что с ним поступают несправедливо – двадцатипятичасовая нагрузка, потом четыре часа отдыха, потом – все по новой?! Дудки! Ружин не стал с ним спорить. Нет – так нет. Понятное дело, мозгу тоже надо отдохнуть. Тем более что думать вдруг стало не о чем. В смысле, активно думать. Предстояло ожидание, а ждать можно и бездумно. Сойдясь с самим собой на таком полюбовном решении, Ружин прошел в ванную. Там он побрился, помылся, почистил зубы – в общем, привел себя в порядок. Делал это крайне медленно, заторможено, словно человек, впервые после долгой болезни поднявшийся с постели. Проведя полчаса в ванной, выбрался в комнату и с видом лунатика побрел одеваться. Чтобы хоть как-то встряхнуться, заказал в номер поздний обед в обычном для себя объеме. Процесс поглощения пищи его всегда возбуждал – не в сексуальном, конечно, плане, потому что это не имело с сексом ничего общего. Просто, жуя, Ружин представлял себя неким подобием космического корабля, заправляющегося горючим. В случае необходимости горючее преобразуется в чистую энергию и, преодолевая притяжение, световые годы и прочие трудности, унесет корабль хоть к черту на кулички. Мысли были в значительной мере детскими, но Ружин никакими комплексами по этому поводу не страдал. Будучи реалистом до мозга костей, он где-то в глубине души все же оставался отчаянным романтиком, верящим в светлую любовь, силу разума и высшую миссию человека. Поэтому к заправке себя топливом относился чрезвычайно серьезно. Чтобы исполнить предназначение, ему понадобится чертова уйма энергии, и никак нельзя допустить, чтобы та иссякла в открытом космосе. Пусть лучше останутся излишки в виде жировых прослоек. От них нетрудно избавиться, отмотав лишний десяток кругов вокруг планеты назначения. Ну, или сделав десяток лишних выжиманий штанги в спортивном зале. Это даже пойдет на пользу. Однако и этот своеобразный ритуал нынче не взбодрил. Он действительно выдохся. Возможно, на несколько лет вперед. Это произошло так неожиданно, что застало его врасплох, отчего лицо Олега надолго застыло в маске недоумения. До этого момента он склонен был считать себя двужильной личностью, которая сможет все, а потом еще немножко, поэтому утром и поднапрягся. Как показало время, напрасно. Чубчик, сволочь, был разумнее – расходовал себя прагматичнее, сразу после набега отправившись спать. Причем, Ружину пришлось проводить его до самых дверей номера, иначе тот растянулся бы, где стоял, и задал храпака. Приведись – даже на пороге гостиницы. Нужно было последовать его примеру, но Ружин, у которого в этот момент открылось второе дыхание, махнул на отдых рукой и принялся за сортировку изъятых бумаг. Три толстенных папки с фотографиями возможных врагов секты, списки членов, списки гэбэшников, списки храмов – православных, мусульманских, буддийских. Списки, списки, списки… И во всем этом добре – ни намека на систематизацию. Сектантов она, кажется, совсем не заботила. Возможно, потому, что все было продублировано в электронном виде. Внесли свою лепту в бумажную неразбериху и сами налетчики, когда ночью беспорядочно, на скорую руку, сбрасывали бумаги в пакеты. Поэтому Олегу пришлось поутру провозиться с сортировкой без малого пять часов, глотая бумажную пыль и ни на секунду не расслабляясь. А Чубчик в это время сперва дрых без задних ног, а потом трахал свою шлюху, как добрый бык-производитель. И Ружину, ко всему прочему, приходилось выслушивать яростные стоны страсти, доносящиеся из-за стены. Не удивительно, что в итоге он оказался так отчаянно измотан. Олег долго сидел над обедом, без всякого аппетита ковыряясь в разных вкусностях, в которых не мог себе отказать, когда позволяли финансы. В любой другой день ему хватило бы четверти часа, чтобы сложить содержимое восьми заказанных блюд в желудок. В любой день – но не в этот. Нынче трапеза закончилась, когда часы показывали аж половину шестого и пришла пора идти на встречу. Собрав в папку то, что показалось ему наиболее важным, включая объемистый перечень всевозможных храмов, Ружин положил в карман флэшку и вышел из номера. Остальные документы, в которых ФСБ нуждалась не так остро – к тому же, скорее всего, еще и продублированные в электронном виде – он рассчитывал передать тем же путем, как ему и Чубчику было передано оружие, то есть – засунув под ложное дно кровати. О чем и собирался сообщить на встрече. Если брать по крупному, рассуждал Олег, спускаясь по лестнице, то наибольшую выгоду от всего этого предприятия поимел Чубчик. Приглашая его в партнеры, Ружин исходил из того, что дело получится на редкость сложным, что казалось вполне естественным, если даже госбезопасность о него все свои зубы обломала и решила воспользоваться чужими. Но ничего подобного не произошло; опасения не оправдались. Чубчик получил свое отпущение грехов, не прикладывая особых усилий. Грохнул Цехового, когда вполне можно было обойтись без убийства; слегка поиграл в тир в подвале, нашел медвежатника – но даже вкупе все эти достижения едва ли тянули на последнее пике Николая Гастелло. Задницу явно не надрывал, хотя, надо признать, идиоту-гению заплатил из своего кармана. Все-таки процесс пищеварения и на сей раз сослужил добрую службу. Мозговые процессы в ружинском черепе стали возвращаться к привычному активному режиму, и, если еще не кипели, то были уже вполне горяченькими на ощупь. Спустившись в холл, Олег кивнул администратору, у которого накануне взял машину, поднял вверх правую руку, демонстрируя ему большой палец, и покинул гостиницу. Вместе с треском захлопнувшейся двери к Ружину окончательно вернулась бодрость. Внезапно он осознал, что для него тоже все складывается как нельзя лучше, что они с Чубчиком оказались на высоте и, даже если это было достигнуто легкой ценой, в том большей частью их заслуга, ну и, чуть-чуть, игра случая. Но везет достойнейшим. Получается, Ружин с Чубчиками были теми самыми достойнейшими. И, улыбнувшись этой мысли, он шагнул с крыльца. И сразу уши его отказались что-либо слышать, заложенные мощным взрывом. Где-то сбоку полыхнуло пламя, слегка затушеванное мельчайшей пылью и большими кусками мрамора, в которые превратилось заурядное секунду назад крыльцо гостиницы. Одна из мраморных ступеней спасла Ружину жизнь, плашмя ударив в плечо и сбросив в ближайшие кусты. Удар был силен, его последствием стало то, что правая рука временно отказалась нормально функционировать – к примеру, подниматься выше пояса. Бицепс так раздуло от прилившей крови, что рубашки ружинского гардероба грозили на какой-то период выйти из моды, уступив место эластичным футболкам. Но обошлось без перелома. Больше того – ударившая в плечо каменная плита на пару мгновений стала щитом, прикрывающим голову от попаданий мелких осколков, а потом и вовсе избавил от необходимости изображать мишень. Когда затих то стук, то шелест падающих осколков, – смотря куда они попадали, возвращаясь из своего кратковременного полета, – когда отзвенело осыпающееся стекло прозрачного фасада гостиницы, Ружин поднялся и, скособочившись, по-прежнему прижимая к себе папку левой рукой, заспешил в сторону. Черт бы подрал этих «Вестников»! Каким-то образом они добрались до него, и очень не вовремя. Хотя каким образом – более или менее понятно. Наверняка вчера кто-нибудь из трех ублюдошных сектантов, пытавшихся с ним расправиться, запомнил номер улепетывающего со всех колес – если так можно выразиться – автомобиля и выяснил, чей он, где находится в данный момент, и прочая, и прочая. Но до чего же не ко времени прозвучал этот взрыв! Встреча назначена на шесть часов, и она должна состояться во что бы то ни стало – слишком мало времени осталось до начала операции «Пирл Харбор». Если Ружин надолго задержится у крыльца с целью объяснить интересующимся, – среди которых, понятное дело, уже очень скоро окажется полиция, – что с ним ничего плохого не случилось, но это вовсе не значит, что сам он имеет какое-то отношение к взрыву, то эта бодяга растянется очень надолго. Ружин не мог допустить такого. Пока информация не передана, миссия завершенной не считалась, и его целеустремленную натуру это коробило. Поэтому он решил, что сейчас не самое удобное время подавать пример законопослушания, подобрал ноги в руки и поспешил в «Розовый фламинго». Если полиции будет угодно искать его, то пусть поиски закончатся не раньше, чем он передаст документы пришедшему на встречу человеку. Ему удалось благополучно скрыться за углом, но от этого путь к ресторану сделался вдвое длиннее, потому что теперь требовалось обойти гостиницу по кругу. Быстро двигаться Ружину было трудно, – правая сторона тела налилась неподъемной тяжестью, – но он стиснул зубы и пошел-таки быстрее, потому что часы на запястье не пострадали и показывали уже без четверти шесть. К означенному времени он успел. Даже с запасом в две минуты. Подковылял к стойке бара и хрипло бросил: – Стакан пива! Бармен выполнил заказ, не сводя удивленного взгляда с ружинского лица. Оно, изрытое мелкими кровавыми точками, – следами мраморной шрапнели, причем только с одной стороны, – и впрямь выглядело весьма занимательно. Но самому Ружину не было никакого дела ни до своего побитого каменным градом лица, ни до удивленного взгляда. Взяв полулитровый заказ, он прохромал к окну и уселся за столик. Почти сразу же рядом примостился плюгавенький старичок, осведомившийся: – Это, случайно, не вы вчера ночью в одно известное место наведались? По просьбе известного вам друга? Ружин решил, что такая размазня ему сейчас совершенно ни к чему, а потому конкретизировал свой вопрос-ответ донельзя: – Вы из госбезопасности? – Молодой человек! – плюгавый старец помотал своей лысой головой, отчего стал неприлично похож на еврея, отвергающего невыгодную сделку. – Если уж быть до конца точным, то я полковник Федеральной службы безопасности. Но зачем же сообщать об этом во весь голос? – Вы меня извините, – Ружин не принял укоризненного тона престарелого полковника и продолжал держаться довольно агрессивно, – просто меня заколебала эта конспирация. Во всяком случае, на сегодня. Когда я выходил из гостиницы, какой-то придурок подорвал крыльцо. Не знаю, почему я остался жив. Меня звездануло камнем, который весит раза в три больше, чем вы во всей вашей зимней амуниции; меня сильно пришибло и лицо посекло осколками. Так что поймите меня правильно – мне сегодня не до конспирации. – Да? – удивился полковник. – Это сектанты отметились? – У вас есть другие предположения? – Ружин сообразил, что вопрос вышел довольно грубым, и добавил, уже мягче. – Я вчера каким-то образом прокололся в слежке и они, кажется, взяли меня на заметку. Может быть, хотели одним махом уничтожить и свеженького врага, и похищенные документы. Ну, им не повезло. Повезло мне. – Да уж, – пробормотал полковник. – Повезло. Значит, говорите, документы целы? Ружин уставился на него пристально, словно пиявка. Его вдруг охватило подозрение. Легче легкого, увидев, что взрыв пришелся мимо цели (смешно, правда? Анна Каренина промахнулась и паровоз прошел мимо), увязаться за оставшейся в живых жертвой и вешать ей лапшу на уши до тех пор, пока, вся увешанная лапшой, жертва окончательно не перестанет соображать и не отдаст добровольно то, что сперла полсуток назад. Потом встать и удалиться. Оперативник, пришедший на встречу, в это время к столику не подойдет, опасаясь засветиться. А потом, может статься, ситуацию исправлять будет уже поздно. Полковник понял, какие мысли бродят в ружинской голове. Склонившись над столиком, он прошептал: – Вам привет от Геннадия Васильевича. Интересуется, как прошел полет? Сектанты могли узнать за сутки многое. В какой гостинице остановились подозреваемые, под какими именами. Но узнать, что они прибыли в город на самолете и что их провожал некто Геннадий Васильевич, полковник госбезопасности, они явно не могли – при всей своей расторопности. Ружин сразу успокоился и словно оплыл по краям изображения. – Полет прошел нормально, – он выложил на стол папку и полез в карман за флэшкой. – Вот документы. А здесь, думаю, продублировано все, что находится в папке, но на всякий случай я подстраховался. В бумагах – список всех мечетей, церквей, синагог и пагод, которые попали им на заметку. Так что можете не тратить время на распечатку, а сразу садиться на телефон. – Понятно, – кивнул старик. – Хорошая работа. – Когда ждать ответа? – Завтра к обеду. Ночью наши ребята поработают с носителем, так что ответ получите завтра к обеду. Вы больше ничего не нашли? – Мы взяли все, что представляло какой-то интерес, – сказал Ружин. – Небольшая часть осталась в номере. Я положил эти бумаги в тайник с оружием. – Хорошо, – кивнул гэбэшник. – Кстати, как оно – пригодилось? – Мне – нет, – усмехнулся Ружин. – А вот моему напарнику – очень. Хотя, по совести, я тоже туда залез – взял жучки. – Еще раз спасибо за работу. И будьте осторожны. Мы, со своей стороны, примем меры. Старый полковник встал и направился к выходу. Ружин остался сидеть, глядя в его сутулую спину и прикидывая, что, встретив на улице, даже он, сам из бывших, никогда бы не рискнул назвать этого человека сотрудником ФСБ.