Переведя дух, я вдруг сообразил, что телефон звонит, не умолкая. Это был не такой звук, как у Ружина – резкий, заставляющий вскакивать и прятаться в туалете. Это было весьма мелодичное, хоть и малоприятное по случаю механического происхождения, переливание звуков из динамика в микрофон и обратно. Как переливание из пустого в порожнее. Я подошел к аппарату и снял трубку: – Открыто, войдите. – Куда я попал? – спросил дребезжащий голос. – А куда вы целились? – в свою очередь спросил я. – Мне нужен номер некоего Николаева. Я чуть было не брякнул, что никакие Николаевы здесь не водятся, вымерли, как динозавры, еще до вторжения Наполеона, но вовремя вспомнил, что, собственно, согласно последней могучей воле родного комитета госбезопасности, или как там его сейчас обзывают, Николаев – это мое родное на данный момент рекло. Под которым меня и знают работники «Сибири». – Николаев на проводе, – сказал я. – Что у вас там происходит? – Глубокий пардон, – я даже опешил. – А с кем это я общаюсь, если, конечно, не секрет? – А-а, черт! – угрюмо сказал голос. – Все равно не до церемоний. Полковник Федеральной службы безопасности Ацидис. Так что у вас, в конце концов, происходит? Я позвонил Ружину, чтобы предупредить его – никому дверь не открывать! А потом какой-то грохот, шумовые помехи и – тишина. Вы в курсе событий? Вы же его напарник? – Ну да, – сказал я. – Только теперь, получается, бывший напарник. Вы слегка опоздали со своим звонком. Я как раз открывал дверь. Ружин мертв. – Ч-черт!.. – скрежетнул зубами невидимый полковник. – Досада какая… Я обещал Ружину при встрече, что мы со своей стороны сделаем все возможное для вашей безопасности, раз уж дело так обернулось. Но сектанты оказались расторопнее. Когда наши люди прибыли к объекту, «Вестники» уже замыкали вокруг него кольцо. Мы взяли всех, но оставалась вероятность, что кто-то проник в гостиницу. Ма-аленький такой шанс. Они им воспользовались, да? Ну, а с вами-то все в порядке? – Шиза косит наши ряды, – грустно сообщил я. – Но я пока держусь. Хотя с каждым часом шизею все больше. – Что с нападавшими? – Он был один, – сказал я. – Хотя, если вас послушать, их тут еще целое стадо может пастись. Но этого я убил. Застрелил. Пуля в лоб – и на боковую. – Хорошо, – сказал полковник. – Сидите в своем номере и ни в коем случае не покидайте его. Если в номере Ружина остались ваши следы, не беспокойтесь о них. Мы к этому делу полицию даже на пушечный выстрел не подпустим. Все расследование будем вести сами. Уже ведем. Так что сидите и ждите. Условный сигнал – два спаренных стука в дверь. Я скоро подъеду. – Вы сами? – удивился я. – Ну да, – подтвердил он. – А что тут такого? Или я по голосу – дряхлый дедушка, из которого песок сыплется? – Да нет, – соврал я. – По голосу – не сыплется. Но, мой генерал, а как же конспирация? – Мне говорили, что вы даже близко не наш, Николаев, – холодно сказал дребезжащий полковник. – Вам, вольному стрелку, такое понятие, как субординация, наверное, незнакомо. Но все-таки постарайтесь держать себя в руках. – Да, мой генерал, – я усмехнулся. – Так как на счет конспирации? – Ну, хорошо, – устало вздохнул он. – К черту конспирацию, говорю, раз игра пошла в открытую. На вас, если не ошибаюсь, сегодня тоже было совершено покушение. Так вот, скрываться больше не считаю нужным. Как говорится, карты на стол. Пусть они знают, что вы связаны с нами. Тем более что они все равно уже знают. – Круто вы загнули, – уважительно протянул я. – Сами не запутаетесь? – Не должон, – полковник нервно хохотнул. – У меня там еще одно дело есть. Ружин, в отличие от вас, машину взял не в агентстве, а у администратора. Он сам сообщил об этом. Вот я и хочу ее вернуть, чтобы накладок не было. Ну ладно, Николаев, давайте обоюдно заткнемся. Чем раньше мы это сделаем, тем раньше я буду у вас… – Жду, – сказал я и повесил трубку. А чего? Он сам сказал, что нужно заткнуться. Я подошел к окну и навалился лбом на холодное стекло. Как это он сказал? «Держать себя в руках»? Не понравилось ему, что его «мой генерал» называют. Хорошо сказал, старый пердун. Только неужели он и вправду думал, что я испугаюсь его тона или начну проявлять уважение в тот момент, когда Контора – а вместе с ней и он сам – крупно облажались, и жертвой этого лажания стал Ружин, а по гостинице, вполне возможно, носятся толпы фанатиков, таких же диких и буйных, как тот, что на моих глазах превратил в руины соседний номер? Да пошел он на хрен, этот пень с дребезжащим голосом! Мне сейчас совсем не его бояться надо. За окном, как ни странно, царили тишь, гладь да божья благодать. Если гэбэшники и вправду взяли «Вестников», пытавшихся замкнуть кольцо вокруг «Сибири», то сделали это тихо, аккуратно, без шума. Чисто. Не то, что фанатик-сектант, открывший огонь по номеру Ружина. Там ни о какой чистоте речи не шло. Вспомнив это, я метнулся к дипломату, открыл его и вынул ТТ. Береженого бог бережет. С пистолетом за поясом я буду чувствовать себя не в пример увереннее. И пусть какой-нибудь свихнувшийся попробует сунуться. Я из него решето сделаю. Хотя, учитывая силу удара пули, выпущенной из ТТ, это скорее будет похоже на порванное в клочья решето. Мной вдруг овладело состояние беспокойства. Я ни за что не смог бы сейчас усидеть на одном месте. Ибо тогда точно паду жертвой шизы. Я бегал по номеру из угла в угол, как стайер, которому нужно сделать десять тысяч и которому под это дело выделили квадрат размером четыре на четыре. А в соседнем номере в ванной комнате томился в это время пленный ментик. Ох, с каким удовольствием я задал бы ему сейчас несколько вопросов! И он бы ответил на них, никуда не делся. Иначе я применил бы к нему такие нетрадиционные методы лечения немоты, от которых даже Эйфелева башня станет болтливее телевизора. Но возвращаться в ружинский номер я не стал. Во-первых, с минуты на минуту мог нагрянуть полковник – черт его знает, откуда был звонок, может, из машины по дороге сюда. Он просил, чтобы я ни в коем случае не покидал пределов своего номера и не беспокоился о следах, которые остались в ружинском. И я, как ни странно, склонен был прислушаться к его советам в этих двух пунктах. А во-вторых, ментика скоро освободят – если уже не освободили – гэбэшники. Со слов полковника, они сами будут вести – уже ведут – это дело. Ну, не драться же с ними из-за одного обосранного гада, в самом деле! Тем более что мы, вроде как, в одной упряжке. В дверь постучали. Именно так, как и говорил полковник. Два раза – пауза – еще два раза. Я подошел и открыл. На пороге стоял пожеванного вида старикашка, который вполне мог говорить дребезжащим голосом. И когда он открыл рот, я убедился, что голос у него действительно дребезжит: – Администратор мертв, – сказал он. – Машина ему больше не понадобится. – А с этим-то что случилось? – слабо удивился я. Сильно удивляться сил уже не было. Трупы приелись. – Зарезали. Воткнули отвертку в горло. Кстати, мои ребята взяли здесь еще троих сектантов. Так что можете считать, что вы сегодня именинник. – Так и буду считать. Проходите. Вы по поводу моих именин, случайно, подарочка в виде бутылочки чего покрепче не принесли? На сей раз пришлось удивиться сильно. Потому что вместо ответа старикан вынул из кармана коричневого плаща бутылку бормотухи, гордо именовавшейся, судя по этикетке, ромом, и протянул мне. В ответ на удивленный взгляд усмехнулся: – Берите, товарищ Николаев. Я не в первый раз замужем и представляю, что требуется человеку, оказавшемуся в вашем положении. Ну, и сам глотну разок-другой. Мне, правда, много нельзя, положение не позволяет, а вы пейте – я пойму. И, если можете, напейтесь в дымину. Я принял бутылку из его руки, отвинтил пробку и понюхал. Пахло неплохо. Я припомнил, что ром, даже если он разлит в ближайшем подвале, можно – и предпочтительнее – пить именно из горла. И приложился к бутылке прямо не отходя от кассы, то есть – от полковника. Сделал глотка четыре и передал эстафету ему, прислушиваясь, как напиток Веселого Роджера скатывается по пищеводу, обжигая его, в желудок, и уже оттуда теплыми, успокаивающими волнами разливается по всему телу. Полковник тоже пару-тройку раз глотнул и вернул мне бутылку, сообщив: – Я – пас. Остальное ваше. Пойдемте пока побеседуем относительно будущего. Полагаю, эта тема вас сейчас очень интересует. – И, словно это он был хозяином номера, а не я, прошел в комнату и уселся в кресло. Я сомнамбулически проследовал за ним, на ходу делая опустошительные набеги на содержимое бутылки. И к тому моменту, когда устроился на кровати напротив полковника, уровень пойла уменьшился раза в два. – Начинайте, – сказал я, усаживаясь поудобнее. – Первым делом, Чубчик, я вам вот что скажу, – полковник впервые назвал мое прозвище, и я удивился: значит, и ему оно известно. – Будь моя воля, я выдал бы вам премиальные, удвоенную сумму и отправил в санаторий – поскольку Ружину деньги теперь без надобности. Его государство похоронит, потому что он был холост и сирота. Вы со своей задачей справились даже лучше, чем на «отлично». Вам, кажется, сам сектантский бог помогал, так что все, полагающееся по контракту, вы заслужили. – Прекрасная мысль, мой генерал! – я поднял бутылку, демонстрируя, что пью именно за это, и сделал могучий глоток. – Где же деньги? – Не перебивайте меня, – его серые глаза стали гораздо холоднее голоса. Пришлось заткнуться. – Я говорю, что это я бы так сделал. Потому что, хоть вы и считаетесь очень хорошим специалистом в одной известной сфере, в том, что здесь скоро начнется, – а, пожалуй, уже началось – вы дилетант. В этой войне у вас нет шансов остаться в живых, кроме одного – продержаться подольше. До того времени, пока вам не будет разрешено отправиться восвояси. Повторяю – это ваш единственный шанс. Но, к сожалению, не я дирижирую нашим славным оркестром, так что вы этого последнего шанса уже почти лишены. Слишком мало у вас возможностей дожить до полудня завтрашнего дня, когда придет официальное извещение, что ваша часть соглашения выполнена. Поэтому я позволю себе роскошь дать один совет: вцепитесь в жизнь зубами и ни за что не отпускайте ее до двенадцати часов пополудни. Если сумеете это сделать – считайте, что заимеете еще один день рождения. А мы потихоньку начнем отлавливать сектантов. Список у нас, слава богу, имеется. – Нелегкую вы передо мной задачу поставили, мой генерал, – я снова отхлебнул из бутылки. – В этом городе, насколько я успел заметить, слишком много фанатиков. Так и путаются под ногами. – Ну, – усмехнулся полковник. – Задача не так трудна, как кажется. Активно охотиться за вами они теперь все равно поостерегутся, потому что знают, что вы у нас под наблюдением. Но все равно лучше быть начеку. А вот на счет того, что их слишком много… Полагаете, будто чаще, чем следует по теории вероятности, сталкивались с сектантами? Ничего подобного. Вот цифры. У среднестатистического обывателя, прожившего в городе не меньше десяти лет, примерно две сотни знакомых, которых можно остановить при встрече просто для того, чтобы поболтать. Ежедневно, по принципу случайности, он может встретить трех из них. При этом он не ищет встречи. Вот такой расклад. А сектантов – три тысячи. Тем более, вы их активно искали. Тем более добрая половина из них теперь сама жаждет общения с вами. К тому же вы провели на улице гораздо больше времени, чем среднестатистический обыватель, а это значительно повышает вероятность контакта. – Та-та-та, полковник, – сказал я, приканчивая бутылку. – Какие же выводы мне делать из сказанного? – Решайте сами. Можете оставаться здесь, можете поменять место жительства – и то, и другое в равной степени безопасно… Или небезопасно. С одной стороны, сюда они уже вряд ли сунутся, а с другой, если приспичит, вас и на новом месте найдут. Но одно скажу твердо. Возьму на себя смелость сказать. На свой страх и риск, потому что вы спасли не одну тысячу жизней и заслужили это. На время до двенадцати часов завтрашнего дня даю вам карт-бланш, Николаев. При встрече с сектантами поступайте так, как сочтете нужным. До двенадцати часов завтрашнего дня. И это было последнее, что я помню. Потому что ром и нервное напряжение взяли верх. Я не провалился в пьяное забытье, потому что до самого последнего момента разум оставался ясным. Скорее, это было похоже на потерю сознания. Вот сидит полковник Ацидис, а потом его – хлоп! – и выключили. 26 Вот так оно и ведется от основания мира – одни умирают, другие рождаются. Но вся соль в том, что сам процесс ни на минуту не прекращается. Кто-то уходит, оставляя начатое, кто-то приходит продолжать его дело, и этот процесс бесконечен. Так строился Кельнский собор, так писался «Гаргантюа и Пантагрюэль». Так делалось и наше с Ружиным дело. Его убили, но остался я, и мне предстояло довести начатое до конца. Если, конечно, сумею. Я проснулся, когда на часах было двенадцать. Судя по темноте за окном, ночи. До часа «Ч», объявленного «Вестниками Судного дня», оставались сутки. Но я надеялся, что ввиду чрезвычайных обстоятельств этот час вообще отменят к чертовой матери. Голова не болела. Бутылка рома и нервное перевозбуждение взаимоликвидировали друг друга. Я сел на диване и обвел комнату мутным взглядом. Мутным не с перепою – со сна. Что я ожидал увидеть – не знаю, но увидел все равно совсем не то, что ожидал. В кресле, там, где прежде сидел полковник, сейчас устроился огромный детина с румяным лицом. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся и участливо спросил: – Вы проснулись? – Ну… – неопределенно протянул я. – Похоже на то. – Полковник попросил, чтобы я приглядел за вами, пока спите. – И вы согласились? – я недоуменно вздернул бровь. – Я бы ни за что не согласился. У вас что, семьи нет, которая вас дожидается? – Меня полковник попросил, – со значением напомнил толстомордый, сразу сделавшись похожим на кожаных спутников Цехового. – Он сказал, что сектанты могут повторить попытку убрать вас. – Ну, наверное, могут, – согласился я. – А вы что – суперспециалист по сектантам? – Глупо хвастаться, – резонно заметил детина, – только это я вчера обезвредил троих, пробравшихся в гостиницу, – и простодушно добавил: – Я сильный. – Я вижу, – кивнул я. – И что вы теперь собираетесь делать? – Домой пойду. У меня там жена и маленький ребенок. Поздновато, на мой взгляд, он вспомнил о них. Но лучше поздно, чем никогда – так давным-давно решил великий и могучий русский народ, а народ, как учили меня в школе, есть явное большинство. Большинство же не может ошибаться. С чем я его, большинство то есть, и поздравляю – оставаясь, однако, при своем мнении: данный случай был исключением из правил. Румяному здоровяку следовало вспомнить о жене и маленьком ребенке много раньше – в тот момент, когда верноподданнически соглашался выполнить просьбу полковника Ацидиса.