А вот если начну действовать первым, то еще неизвестно, кто кого и под каким соусом срубает. Мне нравилось думать, что идея относительно внезапного визита на квартиру Козодоя – гениальна, и я, одним махом сто побивахом, разберусь со всеми проблемами сразу. Кто сказал, что в жизни не бывает невероятных удач? Отдельным индивидам, я слышал, удавалось даже машину в лотерею выиграть. Так почему мне – по сути, такому же отдельному индивиду – не выиграть в лотерею жизнь? Я не видел причин, которые могли помешать сделать это. Шестиствольный пулемет, над причинами появления которого я чуть было не сломал голову, к этому визиту подходил весьма. Гэбэшники, получается, не ошиблись – впрочем, я вообще слышал, что они никогда не ошибаются. Хотя лично я в такие глупости не верю. Ошибаются все, даже кукушка, когда откладывает яйца – причем, регулярно. Была у меня и машина по имени «Волга», которую я все еще не удосужился забрать и относительно которой находился в полнейшем неведении – стоит ли она до сих пор по адресу Дубовая, 73, где я ее бросил, или уже нет. Но даже если ее утащили на арестплощадку, оставался другой козырь: огромное желание испортить иерархам секты обедню. Такой вот я нехороший человек. Конечно, одного желания в любом деле мало. Но оно у меня было подкреплено шестью пулеметными стволами и другими прибабахами – менее солидными, но не менее смертельными. Так что, говоря начистоту, я представлял собой серьезную угрозу жизни и деятельности для Козодоя и его компании – даже несмотря на то, что был выпивши. Впрочем, действие алкоголя уже начало ослабевать. Но прежде, чем отправиться в путь, – не за «Волгой», а к Катаеву-Липовому в гости, поскольку, по причине незнания дороги и отсутствия ночью прохожих, у которых можно ее спросить, вряд ли доберусь до санатория «Лазурный берег» в одиночку, – я решил побриться. Уж не знаю, почему. Щетина еще не настолько отросла, чтобы бросаться в глаза или причинять сколь-нибудь значительные неудобства. Может быть, для того, чтобы проверить – порежусь на сей раз или нет. Для меня это стало вдруг очень важным, потому что неожиданно я сообразил: и первый, и второй порезы явились предвестниками не самых приятных событий. Конечно, можно вспомнить, что я и Анжелу закадрил после того, как порезался, но этот случай к настоящему делу отношения не имел. Учитывалась драка в ресторанном туалете, где я чуть не остался – хоть и не в качестве дерьма, но в качестве ненужной груды хлама, которую желательно побыстрее закопать. И учитывалась стрельба в ружинском номере, о которой даже вспоминать не хотелось. Еще Гаврила Сотников в толстых ветвях престарелого тополя, глядящий на мир через окуляр оптического прицела. Словно кто-то о чем-то предупреждал меня этими порезами, которые я поимел от прежде абсолютно безвредной бритвы. А то, что сам я до сих пор оставался цел и невредим, еще более усиливало неприятные предчувствия. Так и виделся кем-то невысказанный вопрос: доколе можно терпение испытывать? Окажись рядом, допустим, психолог, и он объяснил бы такие мысли умными словами, суть которых свел к одному: с кем поведешься, от того и наберешься. Вступив в единоборство с сектантами, я подцепил от них заразу мистицизма, которого раньше во мне ни на грош не наблюдалось. Но моя теперешняя религия все же отличалась от той, что исповедовали они, как и сам я от них отличался. Я был язычником, и мой культ был языческим. Некая новая вера в бритву-пророка, единственным последователем и жрецом которой был я сам. Так что, вынимая новоявленное божество из чехла, я с некоторой тревогой, а то и вовсе с глупым благоговением осмотрел его. Все-таки, последняя кровь, пролитая бритвой, действительно оказалась к смерти, пусть и не к моей. К бритью я приступил в мрачном настроении. Лезвием по лицу водил осторожно. Человек всегда умнее бритвы, даже если та – пророк. У человека хватит ума побриться аккуратно – пусть не слишком чисто, зато без крови. И я сделал это. Закончил ритуал, сполоснул лицо и насухо вытер его полотенцем. Отражение в зеркале явило мне мужчину в расцвете лет, пусть немного потрепанного, но вполне пригодного к дальнейшей эксплуатации. Я вышел из ванной. Пулемет пусть пока остается в номере. Везти его к Катаеву – не лучшее решение. Просто потому, что я буду глупо смотреться, тормозя на улице такси с такой дурищей за плечом. Лучше заехать за ним после. Вместо пулемета я решил прихватить ставшую уже привычной пару пистолетов. Тем более что обоймы от ТТ до сих пор лежали в карманах брюк. Дипломат, в котором хранился верный «оленебой», грустно сверкнул черной поверхностью, но я развел руки в извиняющемся жесте – мол, извини, брат, некуда. Да и незачем. Перед тем, как покинуть номер, я еще раз взглянул на себя в зеркало. И заскрежетал зубами: косой полосой из-под глаза по левой щеке стекала тоненькая струйка крови. Порезался-таки. Человек, конечно, умнее бритвы, но перехитрить сверхъестественное ему явно не дано. Аминь. Вытерев кровь, я вышел из номера и вывесил табличку «Не беспокоить» – слишком большой беспорядок оставлял внутри, чтобы позволить горничной увидеть его утром. Перебьется. Ключ администратору сдавать тоже не собирался. И пошел вниз, на ходу сообразив, что так и не дождался прихода машины, которая увезет Гаврилу Сотникова. Ну и черт с ними, все равно у него одна дорога из этого здания – в Контору. Администратор дремал, прикрыв свое окошко. Я мысленно пожелал человеку спокойной ночи, искренне надеясь, что больше никому не придет в голову тревожить его сон выстрелами. И вышел на улицу – на сей раз нормально, без диких прыжков в кусты. Просто вышел, обогнув воронку. Встал на обочине и принялся поджидать что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее такси. Вдруг подумалось, что это довольно странно – Ацидис обещает держать ситуацию под контролем и оставляет своих людей в моем номере и в номере Ружина. Но, когда хранитель моего сна выходит в ночь, его шлепают – я до сих пор при желании мог полюбоваться подошвами ботинок сорок шестого размера, торчавшими из кустов – и вокруг продолжают царить тишина и спокойствие. Можно попытаться оправдать такой казус тем, что выстрел был тихий и его никто, кроме самого стрелка, не расслышал, но какое же это оправдание? Разве контроль над ситуацией – это молокосос-чтец в ружинском номере? Да пусть у меня пятки шевелюрой порастут, если он контроль. Не надо смешивать божий дар с яичницей, между этими двумя понятиями существует огромная разница. Вот. А это что значит? Да то, что я, стоящий у проезжей части с целью проголосовать кого-нибудь, открыт всем ветрам, и каждый из них может принести с собой пулю. Подарок, который обрадовал бы меня меньше всего. Но я помнил, что сказал Сотников – он был один, без компании. И почему-то верил его словам. Странно, правда – доверять явному противнику больше, чем явному союзнику? Но это было так. И я остался стоять на месте, поджидая колеса, которые бы согласились стать моими. Они появились минут через десять, когда стрелки наручных часов показали половину пятого утра. А я был еще со всех сторон живой. Довольно необычная породистая иномарка подкатилась к моим ногам и остановилась. В окошко высунулось что-то, во мраке трудно различимое, но по некоторым признакам и, главное, по голосу, я определил, что это все же голова. Два глаза сверкнули во мгле, еще раз подтвердив догадку, и выжидательно уставились на меня, в то время как губы обронили всего одно слово: – Куда? – Санаторий «Лазурный берег», – сказал я. – Не-е, – вяло протянул он. – Погодь, – запротестовал я. – Сколько? – А сколько даешь? – он оживился. – А я хрен его знает, где это. Мы сами неместные. – Это далеко, – удовлетворенно кивнул водитель. – Семь сотен даешь? – Ого! – сказал я. – Наверное, и правда далеко. Ладно, поехали, – и нырнул в салон. Шофер вырулил обратно на полосу и, набрав скорость, поинтересовался: – А чего ты ночью туда собрался? – Друг посоветовал. Сказал – будешь в этом городе, обязательно в «Лазурный берег» загляни. Уж больно место хорошее. – Ничего там хорошего нет, – хмыкнул водила. – Тем более ночью. – Да? Странно. А другу понравилось. Хотя у него всегда со вкусом напряженка была. – А почему ночью-то? – не унимался бомбила. – А какая разница? Днем вокруг люди, а сейчас никто мешать не будет. Поброжу по аллеям до утра, а утром – обратно. – Какие аллеи? – удивился он. – Тебе что, друг не рассказывал, что этот «Лазурный берег» – просто обалденных размеров бетонная коробка, и даже хрен знает, почему ее так назвали. Кто-то грибов переел. Природы совсем никакой нет – если не считать, что сразу за воротами болота начинаются. – Что – правда? – меня его речь действительно потрясла. – А кто же эту хренотень санаторием обозвал? – Понятия не имею. Я про него только одно знаю: лечат там каких-то дефективных. Даже не знаю, каких именно. Просто кому-то бабки девать некуда было, вот и вбухали в эту дрянь. Так что, честно скажу- зря едешь. И не понимаю, что твоему другу могло там понравиться. – Вот сучара! – возмущенно прошипел я. – Это у него шутки такие. Отправить человека за тридевять земель на какую-нибудь ерунду любоваться, а самому в это время ржать втихаря. – Да он садист – твой друг. В нормальных компаниях за такие шутки морду бьют. – Били, – отмахнулся я. – Не помогает. – Ну что, назад? – Вот уж дудки! Ехать – так ехать. Хоть будет, за что морду бить. – И то верно, – согласился он и замолчал. Я откинулся на сиденье и тоже молчал. Роль сыграна, актер отдыхает. Его не вызывают на «бис», но это вовсе не значит, что сыграно плохо – судя по тому, как водитель время от времени усмехается и вертит башкой, восхищаясь шуткой моего мифического друга. Я тоже усмехался, но внутренне. Наружно принял сердитый вид и таращился вперед с заднего сиденья. Вперед – потому что по сторонам башкой вертеть было бессмысленно: вокруг все покрывала тьма. До «Лазурного берега» оказалось не так уж далеко. Во всяком случае, явно не на семьсот рублей. На пятихатку – от силы. Ее я и протянул бомбиле, выбравшись наружу и добавив на словах: – Нехорошо это – на приезжих наживаться. Сам ведь можешь приезжим оказаться. Подумай об этом. – Ну, ты, – сказал он, открывая дверцу, чтобы оказаться со мной нос к носу. – Ну, я, – согласился я, доставая пистолет и туля его в ноздрю бомбиле. – Возражения есть? Выкладывай. – Да пошел ты, – сказал он, внимательно обнюхав пушку. Других возражений не возникло, поэтому парень просто укатил, не оставив даже обратного адреса. – Вали, – хмыкнул я вслед. – Ишь, чего удумал – по три шкуры с бедных путешественников драть. Конечно, он был не прав, а я – прав. По-моему. Если кто не согласен – пожалуйста. Даже спорить не буду. Я развернулся и нашарил взглядом конечную точку поездки – санаторий «Лазурный берег». Сделать это было нетрудно по двум причинам. Во-первых, здание, как и предупреждал водила, было верхом архитектурного безвкусия – бетонный куб офигенных размеров. А во-вторых, это вообще было единственное строение в округе. Все остальное возводилось с очевидной любовью. Впрочем, надо всем остальным и архитектор поработал куда более маститый. Иными словами – природа. Сказать, что санаторий стоял на отшибе – ничего не сказать. Его построили с таким расчетом, чтобы ничто вокруг не напоминало о городе. Пожалуй, единственная здравая мысль во всей затее со строительством. Хотя гениальной ее тоже не назовешь – ежу понятно, что такие заведения должны стоять на свежем воздухе, чистом и незагазованном. Но я, отправляясь в путь, почему-то даже представить не мог, что это будет выглядеть именно так. Наверное, просто не дал себе труда поразмыслить логически. За что теперь и расплачивался. А именно – стоял перед зданием и горько сожалел о том, что не воспользовался взятой напрокат «Волгой». Потому что забраться в такую глушь – еще полдела. Рано или поздно придется возвращаться, а вот это будет уже куда сложнее. Ибо поймать здесь частника просто нереально. Мобилу же сдуру не взял – по привычке, укоренившейся еще со времен нашего с Ружиным сотрудничества. Так и не сумев придумать ничего путного по этому вопросу, я решил, что напоролся как раз на тот случай, когда проблемы решаются по мере их поступления. Если уж совсем ничего в голову не придет, пойду пешком. Ближе к рассвету, а может, и после него, машин на дороге должно стать побольше – авось, кто-нибудь да подберет. Правда, есть риск опоздать к общему сбору на квартире Козодоя – но тут уж ничего не поделаешь. Значит, не судьба. Я шагнул на подъездную дорожку и толкнул калитку. Она отворилась – беззвучно. Все-таки водила был неправ – дворик здесь наличествовал. Другое дело, что назвать этот закуток двориком язык не поворачивался. Участок земли, посыпанный толстым слоем песка, сквозь который лишь кое-где пробивалась жиденькая травка. Размер участка – что-то около шести метров по диагонали. Это притом, что чуть не половину его занимало какое-то основательное, хоть и весьма приземистое строение – то ли сарай, то ли сторожка. Во всяком случае, с окнами. Правда, свет в них не горел, как должен гореть в любой уважающей себя сторожке. Но ведь нравы-то нынче испортились, это поветрие и сторожей коснулось – дрыхнут на работе, как сурки. Поэтому я решил на всякий случай проверить помещеньице на предмет присутствия там Катаева-Липового. По-прежнему сжимая в руке пистолет, подошел к строению и попробовал дверь. Та подалась. Тогда я шагнул вперед и быстро прикрыл ее за собой, чтобы напрасно не рисковать. Даже в самую темную ночь человеческий силуэт достаточно четко виден в дверном проеме. Если, конечно, смотреть изнутри. Но шифровался я напрасно. Дело не в том, что внутри никого не было – с этим как раз, оказалось, полный порядок, даже более чем. Просто стоило двери закрыться у меня за спиной, как комнатушку залил-таки яркий свет и голос, раздавшийся справа, спокойно произнес: – Трах-тибидох. Падай, ты убит. – Тебе – дох, тебе и трах, – ответил я, автоматически повернувшись к обладателю голоса. – А я еще, как дедушка Ленин – живее всех живых. – Думаю, это не надолго, – ответили мне, причем совсем не оттуда, откуда поступило предложение падать. Пришлось какое-то время изображать теннисного болельщика, переводя взгляд из одного угла конуры в другой, от первого источника голоса ко второму, и обратно. Конечно, он был здесь. Но, не окажись я заранее подготовлен к маскараду – ни за что бы его не узнал. На фотографиях, которыми нас с Ружиным снабдила госбезопасность, Катаев был в костюме – хоть и сидел за баранкой, пиджак и галстук намекали именно на это. Кроме того, там он был горбоносый блондин с двухнедельной бородкой, этакий секс-сон американок и прочих капиталисток. К тому же с дохлыми глазами, которые часто свидетельствуют о затишье на умственном фронте и постоянной готовности к постельным битвам века, но никогда – наоборот. В общем, пламенный самец, заслуженный членоносец Российской Федерации. То же, что находилось сейчас передо мной, под указанную характеристику никак не подпадало. В засаленной фуфайке, непонятного цвета штанах и с мордой штатного пропойцы. Если у этого существа когда и был член, то он давно променял его на глоток опохмелиться. Так, во всяком случае, должна была решить всякая баба, увидав это чудо. Никаким самцом-производителем от него не пахло. Скорее – самцом-потребителем. Причем, потребителем не абы чего, а именно спиртного. Мастер конспирации, не иначе. И, понятное дело, Толик Липовый был здесь не один. Сам сидел за столом, а напротив расположился тип вполне цивильной наружности. Костюм, физиономия, хаер – все на уровне. В бомжеватом обществе такой персонаж смотрелся, мягко говоря, странно. Впрочем, как и второй, который был точной копией первого, но прятался за дверью, поджидая меня. До моего прихода они играли в домино. Катаев с парнем, что сидел напротив, до сих пор сжимали в ладонях кости. Пайка третьего – шесть камней – лежала рядом. Их не затруднило прервать партию и вырубить свет, чтобы встретить визитера. Гостеприимные – аж до ужаса. Полагаю, охрана заступала на дежурство не раньше, чем полностью стемнеет. Ну, не вписываются два личных телохранителя в образ сторожа-забулдыги, так удачно исполняемый их шефом. Впрочем, это неважно. Меня сейчас больше волновало другое – что со мной собираются сделать и как я этому могу помешать. Хотя, судя по раскладу, шансов сделать последнее было очень немного. – А я тебя еще вчера ночью ждал, – сообщил Катаев, сунув в рот сигарету. – Ну и как? – поинтересовался я. – Не дождался? Стоявший сбоку охранник, недовольный такой наглостью, решил проверить крепость моей почки, но промазал. Потому что я подозревал, что случится нечто подобное, и легко увернулся. Переживет.