- Нет. Говорит, поживу пока один, а потом позову. Темнит он что-то. Если бы была нужна, то сразу бы взял, мошенник окаянный.- Давай еще по стопашке, - предложила Мотька. Отказаться я уже не мог. Ни о каком долге или даже осторожности не задумывался, было легко и весело. А Мотька продолжала говорить о Митьке, о его обещаниях и подлости и еще о чем-то… В голове у меня все закружилось… Очнулся я от настойчивого, глухого стука - кто-то стучался в дверь. Сначала не мог сообразить, где я. Рядом почувствовал чье-то теплое, мягкое тело. Стал припоминать прошедшие события и с ужасом вспомнил - Мотька! В голове звенело. Я попытался встать, но Мотька придавила рукой мою голову и тихо, зло шепнула: - Лежи. Она встала и, чертыхаясь, пошла к двери. - Кто там? - послышался ее дрожащий голос. - Открой, это я, Митрофан. Мотька некоторое время молчала, затем тихо, жалобно сказала: - Не обманывай, Митька на Ундурге. - Открывай, говорю, - послышался требовательный голос, - а то разнесем дверь! Я лежал ни жив ни мертв. Что же делать? Ах, как позорно и по-дурному влип! Мотька подкралась ко мне и тихо шепнула: - Сбрось один матрац, подушку, одеяло и ложись на пол. Я так и сделал. В комнату ввались двое. Слышно было, как они молча сели на табуретки. В комнате стоял полумрак, но вдруг стало светлее, видно, подвернули фитиль лампы. - Ты с ним это тут пировала? - спросил Лапушенко. - А я тебе что? - ехидно откликнулся визгливый голос. Я уже слышал его однажды ночью в избушке стариков Зайцевых и узнал бы из тысячи других. Значит, это и был тот последний бандит, которому удалось от нас вырваться. Теперь он наверняка меня узнает и тогда… Что делать? - Кто это? - с дрожью в голосе спросил Лапушенко. - Так, один геолог, - ответила Мотька. - А-а, - понимающе протянул визгливый, - понятно. С минуту стояло молчание, потом Лапушенко сказал: - Сначала выпьем. Забулькала в стаканах самогонка. Потом снова наступила пауза. Вдруг наступившую тишину прорезал властный голос Мотьки: - Не трогайте его! Не вздумайте! Я понял, что мне угрожает опасность, отбросил одеяло, вскочил. В это время зазвенело стекло: кто-то сшиб лампу со стола, и стало темно. Я бросился к двери, но налетел на Мотьку, больно ударив ее головой в живот, отчего она неистово закричала. Меня пытались схватить, потом ударили чем-то твердым по спине. Я тоже бил кулаками в темноту, но цели не достигал. На меня навалились, сбили с ног, ударили по голове, и я потерял сознание. Очнулся, когда меня волокли по земле. Ноги, бедра и спину саднило. Вначале я не мог понять, кто и куда мекя тащит, но потом вспомнил драку в избе Мотьки и Митрофана с визгливым. Это они тащили меня сейчас. Но куда? Зачем? Не успел я осмыслить происходящее, как бандиты остановились, выпустили мои руки. - Хорош, - проговорил визгливый, - тут и кончим. - Надо бы еще оттащить, а то близко, - сказал Лапушенко. - Тебе чего бояться? - Мне-то нечего. Мотьку заподозрят, а она выдаст нас. Где-то совсем далеко, на окраине села, послышался скрип тележных колес и пофыркивание лошади. Впрочем, мне это могло и показаться, так как в голове стоял звон. Руки и ноги онемели, отказывались повиноваться. Я понимал, что меня собираются убить, но предпринять что-нибудь не мог, все тело болело, я не мог шевельнуться. Однако слух не подвел меня. - Стой, Сеня, кто-то сюда прет, - испуганно шепнул Митька.- Надо смываться. - Лягавого надо прикончить, - настойчиво сказал Сеня. - Уходи вперед, я прикончу и догоню. - Нож есть? - Нету. - У, черт! Возьми вот пугало. - Придется шумнуть, беги. Сеня удалился. Я услышал выстрел и торопливые шаги Лапушенко. Я был в сознании и хорошо слышал выстрел, но боли не почувствовал. Неужели промазал Лапушенко? Я попробовал двинуться и снова погрузился в черную бездну. Днем приехала на двуколке Тася, на той самой двуколке, на которой ездил Витюля. Нас она нашла у Ефима Чернова и в предчувствии чего-то неладного быстро вошла, вернее вбежала, в избу и бросилась к моей постели. - Что с ним? - спросила она у деда, сидевшего у постели. - Побили его чуток, а ты не убивайся - пройдет. Девушка положила ладонь мне на лоб, стала осматривать голову, перебирая слипшиеся от крови волосы. - Как же это случилось? Кто его? - Не ведаю, дочка, - виновато ответил дед. - Пошел он говорить с народом по этому случаю, а меня черт дернул утащиться на могилку Мироныча. Ждал его до ночи, а потом поехал искать. Среди ночи услышал выстрел там вон, вверху, возле болотины, поехали туда и наткнулся на него. Хоть я и пришел в сознание с момента появления Таси, но заговорить с ней мне было стыдно. Что я ей скажу? Ну, конечно же, надо говорить правду, но что будет, когда я все расскажу? Поймет ли она меня? Ах, в какое нелепое положение я попал! Ну как я мог довериться Матрене! И только теперь я со всей ясностью осознал, что жизнь моя могла бесславно закончиться в болоте. Однако почему они не кончили меня в доме Мотьки, а поволокли в болото? Видимо, она не дала, боясь подставить себя под удар. Теперь, уверенные, что со мной покончили, сидят, наверное, в зимовье и пьют самогонку за упокой моей души… При воспоминании о самогонке тошнота комом подкатилась к горлу, и, чтобы удержаться от рвоты, я попросил пить. Дед вышел в сенцы, принес ковш ледяной воды. Я выпил и взглянул на Тасю. Она низко наклонилась ко мне. Ее локон коснулся моей щеки, и Тася тихо спросила: - Тебе плохо, Федя? Я не ответил, только пожал плечами, мол, ничего. А поборов волнение, спросил: - Ты помнишь тех двоих, что приходили тогда ночью к Зайцевым? Девушка удивленно посмотрела на меня, поправила локон. - Помню. - Это хорошо, что ты их помнишь. - Они? - Один из них, тот, визглявый. - Ясно. Это правая рука главаря. Где тебя избили? Я знал, что Тася задаст этот вопрос, и был готов на него ответить, но, когда она спросила, растерялся. Девушка ждала моего ответа, не подозревая, что вопрос этот мне неприятен. - Там, у Мотьки Звягиной, - с дрожью в голосе наконец ответил я. В глазах девушки я прочитал недоумение, она задумалась, а потом сказала: - Я схожу туда, разберусь. Удерживать ее я не стал. Если она решила, то обязательно настоит на своем. Дед Евлампий засобирался с ней. Когда девушка вышла, я попросил: - Деда, ты одежду мою принеси оттуда. - Ладно, - буркнул он и поспешно вышел, прихватив с собой берданку. Вскоре дед вернулся, положил мою одежду на сундук, молча сел на корточки у печи и стал набивать трубку. - Ну что, деда? - спросил я. - Ничего. Нету их - сгинули, а Мотька во хмелю валяется. - Надо бы парнишку расспросить. - Судачили с ним, но он ничего путного не сказывает, запугали мальца.