Красотка откинула с груди тонкую косу и сама же ответила: — Да, ты. Я тебя уже видела у офиса пару дней назад, Та-ня… Последнее слово она разделила на слоги и налила в чистый стаканчик водки. Отпив глоточек, будто тянула коктейль, Эля негромко продолжила: — Ну, давай познакомлю тебя со всеми, что ли. Жора. Рохля и недотепа. Марк. Алкаш и тупица. Кристина. Дура и сдвинута на пластике. Макс. Хам и неудачник. Костя. Бабник и трепло. Словно выдержки из резюме. Сухие, ломкие слова, от которых в голове начинает шуметь. Карусель чуть притормозила перед новым оборотом, и в углу стали различимы Марк и Кристина. Нет, они не расслышали обидные характеристики Эли, иначе не сидели бы так спокойно на пеньках с бутылками между коленей. Добавить ведерки с поп-корном — и будет явное 3-D, вот только она, Таня, не готова демонстрировать свою жизнь. — Ну, и мы забыли Егорку, — в интонации Эли появилась певучесть. — Красавчик, умница, да тот еще кобель. Девок меняет с завидной периодичностью, уж и не припомню всех ваших имен. И как удобно называть это бл*ство поисками идеала! — она едко засмеялась и резко осеклась. — Только в конце концов, побитый жизнью, он приползет обратно в конуру. А там буду я, терпеливая и не брезгливая… Таня рванулась в сторону, но нога ее застряла между скамейкой и стойкой стола, а перчатки свалились на пол. — Вот только меня, дорогуша, никак не устраивает, что за время своих метаний Егорка может подрастерять заработанное добро. И сейчас он думает не о проектах, а как бы тебе раздвинуть ноги. Что глаза таращишь? Эля наклонилась к самому лицу Тани, так близко, что стали видны мелкие волоски над верхней губой, и прошипела: — Ты же мешаешь ему, тянешь на дно. А его «Элит-квартал» трещит по всем швам. Что, не знала? Так я тебе расскажу. Денег у Егора не хватает. Планировал одно, а вышло все по-другому, — в смешке Эли не было ни капли жалости. — Уж как он пытался выкрутиться, одолжить и у того, и у этого… А я могу принести нужную сумму от отца хоть сейчас, только с одним условием: я Егору деньги, он мне — фамилию. Элеонора Княжева! Красота! Восторженное выражение лица Эли сменилось хищным прищуром, едва она посмотрела прямо в глаза собеседницы. — Так что отвали от Егора! Не порти ему жизнь и бизнес! Навалившись грудью на стол, Таня едва сдвинула его, но и этого хватило, чтобы высвободить ногу и отпрянуть от Эли. В избушке отчетливее запахло дымом, и за Таниной спиной раздался хмурый голос Максима: — Что, Элечка, недолго получилось притворяться? Ты всегда была никудышной актрисой. — Зато ты, Максюша, отлично с этим справляешься, — хмыкнула красотка и подбила ногой перчатки. — Я же не слепая, в отличие от Княжева, и прекрасно все вижу. Выкатившаяся на улицу Таня еще услышала размеренные аплодисменты: Марк и Кристина оценили представление. Правда, для них оно прошло в жанре немого кино: вряд ли они бы так хлопали, если бы слышали откровенно хамскую оценку Элей своих же друзей. Набрав горсть снега, Таня сжала его, пока не потекли капли, и потом ладонью тронула одну щеку, другую. Горят, просто полыхают. Но только ли от вываленных на нее гадостей или же от нарастающей злости? Молчавший червяк сомнений проснулся и больно ее куснул. Ведь и в самом деле, от нее Егору никакой помощи. Она даже не знает о его проблемах. А вот это стоит исправить, и прямо сейчас! Она резко повернулась к вышедшему вслед за ней Головину. — Это правда? — Что именно? — Что у вас проблемы с «Элит-кварталом»? Не хватает денег? — Вам лучше спросить у Егора. — А я спрашиваю у вас, Максим Александрович! Она шагнула еще ближе. Ей нужны ответы, и сейчас она их получит. Дыхание Головина стало еле слышным, а Таня впервые разглядела тоненький беловатый шрам, почти сливающийся с кожей, на подбородке. — Так что? Трудности с инвестициями? Да? Только при чем здесь я? Моя персона слишком уж мелковата для разыгрываемых партий. Почему вы молчите, Максим Александрович?! Ну, скажите, что я лезу не в свое дело! Поставьте меня на место! Вам же нравится говорить гадости, делать другим больно. Вы же вообще ненавидите всех вокруг! От беспомощности и негодования Таня не придумала ничего лучше, чем по-детски топнуть. Вдруг ее нога поехала по утоптанному снегу, и она смешно взмахнула руками. Она бы точно упала, если бы не Максим. Он подхватил Таню под мышки, но не поставил ровно, а неожиданно привлек к себе и стянул шапку с кудряшек. Он гладил их широкой крепкой ладонью и еле слышно шептал на ухо: — Какая же ты глупая! Я же себя ненавижу прежде всего. Каждый день начинаю с ожидания у окна, выглядываю тебя, а потом мчусь к лифту, чтобы поймать твой запах. Уже устал выдумывать предлоги, чтобы заглянуть к вам в отдел. Заставил тебя писать ненужные отчеты, чтобы в кабинете исподтишка любоваться тобой. Да я на могилу твоей матери хожу чаще, чем к моей Марине! Из тихого голоса Максима сочилась такая безнадежность, что Тане захотелось завыть, и в панике она отпрянула от Головина. — Я постоянно напоминаю себе, что он мой лучший друг, а ты… ты просто похожа на нее. И все чаще жалею, что долго думал, прикидывал что-то, выстраивал. Довыстраивался. — Максим расправил смятую шапку и подал ее Тане. — Простите, Таня. Не сдержался. А Егор… Да, у него есть сейчас проблемы. Да, ему нужны деньги. Только лично вы никак не виноваты в этом. От мангала потянуло едким запахом, и вслед послышалось ойканье Жоры. Тут же в сугроб полетела пластиковая бутылка с усиленным изгибом горлышка в духе Жана Поля Шене, хотя вряд ли в своей таре винодел прожигал еще и дырки. Сникший «мушкетер» на глазах преобразился в лаборанта-стажера, который отряхивал золу со своего пуховика и явно не понимал, где проводимый опыт пошел не так. — Ты зачем бутылку к горячему мангалу прислонил, кулинар?! Максим рванул к огню и сделал то, на что не решался Жора: ударом ноги опрокинул мангал в снег вместе с пропахшими химией шашлыками. Все равно их есть уже нельзя. Господи, ну почему так не везет и Жора не поджег пластик хотя бы на две минуты раньше? Тогда бы она не чувствовала себя сейчас тортом: основы-теста почти нет, зато крем свисает по краям, а его все добавляют и добавляют, размазывают, втирают, чтобы он проник внутрь, получше пропитал все изнутри. Куда уже лучше, если душа и так расползается по тарелке противными маслянистыми следами. Глава 25 С ближайшей сосны раздалось возмущенное беличье цоканье. «Правильно, мы же злимся, когда под нашими окнами орут. Вот и зверьку надоело, только в его дупле нет ставен, чтобы отгородиться от звуков. — Таня отступила к дереву и задрала голову. — Так, ищи эту рыжую красотку. Может, хоть это немного успокоит тебя и заставит выбросить из головы все сказанное». — Что там? — вопрос появившегося Егора прозвучал внезапно, но стал настоящим спасением. — Думала, что белка, но вокруг все такое серое… Вряд ли она. — Не хочется хвастаться, но в школе ты явно прогуляла уроки биологии, иначе бы точно знала, что зимой стоить искать именно серую белку. — Княжев обнял Таню, позволив опереться спиной себе на грудь, чтобы удобнее было смотреть вверх. — Вон она выглядывает, хитрюга… Его рука еще только начала аккуратное движение вверх, а Таня уже разглядела черные смородины глаз и кисточки на ушах, смахивающие на дразнящие рожки. Конечно, обманула Таню, как маленькую девочку. «Маленькую девочку…» Из-под коготков зверька оторвался кусочек коры и начал планировать вниз. Как вагончик на американских горках: после сигнала остановиться уже нельзя, можно только лететь вперед. Пора и ей. — Егор, помнишь, ты просил быть честной с тобой? Так вот ты должен знать: у меня… не может быть детей. Ничего не изменилось: руки Егора по-прежнему обнимали ее, с той же самой силой, он все еще смотрел вверх. Но потом макушкой Таня почувствовала тепло, будто ей намеренно с силой подышали сквозь шапку, и Княжев обыденно уточнил: — С чего ты это взяла? То, что в предыдущем браке у тебя не родился ребенок, ничего не означает… Чтобы выставили подобный диагноз, нужно сдавать кучу анализов, проходить длинное обследование, и то… — Егор, ты не понял, — Таня повернулась к нему лицом. — Речь не идет о бесплодии. У меня не может быть детей, потому что внутри я… пустая, там нет ничего… — Объясни понятнее. В солнечном заснеженном лесу светло-карие глаза Егора казались янтарными. Боже, она в них тонет, вязнет, как мушка! А сейчас ей нужно собраться, чтобы сказать нужное и не выплескивать застарелую боль, настоявшуюся, подобно вину. Шаг в сторону — и под рукой оказалась шершавая кора, забивающаяся под ногти и царапающая ладонь. — Не знаю, зачем я тогда вышла замуж за Влада. Безумной любви не было ни у него, ни у меня. Наверное, просто решили не отставать от друзей. И на внезапную новость о ребенке отреагировали спокойно так, без лишнего восторга: а пусть будет! Чтобы все, как у других. — Пальцы Тани бегали по трещинкам на дереве. — Только нельзя так, про запас, заводить кого-то. Наверное, Влад понял это раньше меня. Как и то, что наш брак превратился в общежитие: чужие люди делят комнату, по очереди ходят в ванную, иногда сталкиваются на кухне. При этом я ничего не замечала и бесконечно гладила округляющийся живот, сюсюкала с ним… — ее голос дрогнул, и в такт дернулась рука. — А кончилось все в пять минут. Р-раз — и нет больше ничего. В повисшей тишине особенно отчетливо стали слышны смех и возгласы, вырывавшиеся из избушки. Голос же Егора был негромким: — Что он сделал? — Правильнее спросить, что он НЕ сделал, — Таня вскинула голову и шумно набрала воздух через рот. — Влад просто не поймал меня. Когда я летела с обледенелой лестницы вниз. Не дернул рукой, даже инстинктивно, как бывает, когда тело реагирует быстрее мозга. Я пересчитывала животом ступеньки, как перекачанный резиновый мяч, а он стоял и смотрел. Даже «скорую» не вызвал… Через час какой-то парень вышел погулять с собакой, он-то и вызвал бригаду. Ребенка не спасли. От меня как от женщины оставили лишь оболочку, одно название. Ты, наверное, из-за темноты не увидел шрамы. Потом я краем уха слышала, как шептались санитарки, что у меня был разрыв матки, а врач, к которому я попала на стол, едва справился с кровотечением. — Несмотря на мороз, Таня облизнула губы, и их сразу неприятно стянуло. — Исполосовали так, что трудно было ходить несколько недель. Даже на первое заседание суда не смогла прийти. Влад же сразу подал на развод, указав, что не готов жить с существом, не способным родить наследника. Никто так и не узнал, что за минуту до происшествия муж рассказывал, как месяцами изменял мне. Красочно так описывал все похождения, мартовский кот обзавидовался бы. Зачем рассказывал, я так и не поняла. Долго гадала потом, перебирала причины: хотел уйти, унизить меня своими победами, просто позлить… Не знаю. Я бы отпустила его и так, заикнись Влад об этом. А оно вон как вышло: я забыла про ступеньки и всего лишь отвернулась… И сейчас Тане хотелось повернуться к миру спиной и зажмуриться, чтобы выдавить из тела ощущение себя на больничной койке. Тогда она пришла в сознание и долго рыдала, что не может распахнуть окно и шагнуть с подоконника. Не может, потому что в мыслях внизу непременно будет стоять мама с застывшим отчаянием в глазах. Тот единственный человек, который готов был принять ее любой: здоровой, больной, искалеченной, лишь бы живой. Да еще Лилька, которая без пространных объяснений поняла самое главное — Тане плохо. Остальным, соседям и просто знакомым, скормили версию про несчастный случай, особо не заботясь в ее правдоподобности. Падение с лестницы словно разделило Таню на две половины. Веселая осталась там, в страшном декабре, а из больницы вышло молчаливая, подавленная «недоженщина», считавшая себя чуть ли не обрубком без права на счастье. И никто, как казалось Тане тогда, не способен был ее переубедить… На рукав упала крупная снежинка с невыносимо правильными лучами. Таня накрыла ее ладонью и растерла образовавшуюся капельку. Все. — Прости, надо было рассказать тебе давно. — Надо было, — неожиданно согласился Егор. — А может… ну, есть же альтернативные способы завести ребенка: ЭКО, суррогатное материнство… — Есть, но для них все равно нужны клетки матери, и совсем не те, что можно взять из пальца. Княжев то ли озадаченно, то ли просто задумчиво потер подбородок и шагнул вперед, чем вынудил Таню спиной прижаться к сосне. Вынырнувшее из-за его спины солнце душевно улыбнулось — и глаза Тани сузились до невразумительных щелок и все равно заслезились. — Знаешь, Танюша, а поехали-ка мы домой. — Слова прозвучали четко, но их смысл не сразу дошел до нее. — Они здесь прекрасно обойдутся и без нас. Скользнувшая по щеке Тани капля не добежала до губ: ее остановил палец Егора. А потом будто тень упала на Танино лицо, и она открыла глаза. Молчащий Княжев напомнил ей галку, пристально изучающую кормушку, прежде чем опуститься на нее: так смешно была повернута набок голова. И лишь через пару секунд Таня сообразила, что Егор всего лишь старался не позволить солнцу слепить ее. Таня вытащила ладони из карманов и коснулась ими рукавов Княжева. — Я тебя… не стою. И тотчас ее руки оказались подхваченными и спрятанными в карманы куртки Егора. Тане пришлось почти вывернуть кисти, но с чувством неудобства пришла и невероятная защищенность. — Поехали домой, Таня. Княжев нырнул в избушку и что-то сказал на прощание, на что остальные ответили взрывом хохота и веселыми пожеланиями удачи. Пока автомобиль сдавал назад в поисках достаточного места для разворота, Таня бросила последний взгляд на поляну. А ведь эти люди в лыжных костюмах похожи на восковые фрукты для рисования: такие невыносимо красивые, что всегда находится смельчак их откусить, но к зубам пристает противный парафин… Таня перевела глаза на выкручивающего руль Егора. Он снял шапку, и челка смешно прилипла ко лбу, как у мальчишки после безудержного катания на горке. Почему она так уверена в его честности и открытости без тени притворства? Может, она просто придумала идеальный образ и повесила на него? Что она знает о Княжеве, кроме того, что рассказал он сам? И если из обвинений Эли вытащить злость и обиду, не останется ли в них и правда? Хоть часть, хоть одно слово?