Райан дернул бейсболку за козырек, натягивая ее глубже. — Похоже, вроде все ставки сняты. Типа, перешли черту. Менеджер ухмыльнулся. — Пацан, а чем, по-твоему, мы тут заняты? Это игра. Поздновато спрашивать о правилах. — Мне все норм, — сказал Райан. — Мне плевать, норм тебе или нет, — ответил менеджер, — до тех пор, пока ты не распускаешь язык. — Я перед тобой не отчитываюсь, так? — сказал Райан, подавшись к нему. — Я отчитываюсь перед боссом, а тебе это не светит. — Рад, что ты вспомнил про босса. Он хочет тебя видеть. Райан моргнул. — Сегодня? — Ну не завтра же. — Где? — А где ты думаешь? Райан выпрямился, его колени елозили под столешницей. — Чего он хочет? Менеджер встал, край стола вдавился в его живот. — Думаешь, он мне сказал? Хотя настроение у него было так себе. — А когда у него вообще хорошее настроение? — Когда все собрано, а не профукано, — ответил менеджер. Райан скривился. — Что ты слышал? — Это не мое дело. Но тебе стоит заранее подумать над оправданиями. Джо и Дейзи-Мэй смотрели, как менеджер пошел обратно к стойке, за которой сейчас стояла какая-то шестерка. Райан остался сидеть; нога отбивала ритм страха. — Похоже, мы до чего-то докопались, а? — сказала Дейзи-Мэй, когда они наконец выскользнули из кабинки и направились к выходу. Джо улыбнулся ей. — Очень хочется сказать: «Игра начинается, Ватсон». Дейзи-Мэй наморщила нос. — Иди ты на хер со своим Ватсоном. * * * Редкие морозостойкие души на морском берегу его не заметили бы, даже будь он в нескольких футах от них. Их внимание было обращено на снежную лавину, сходящую на них с асфальтово-черного неба, и убогость их жизней в целом. Он, однако, замечал их. Замечать людей — их прегрешения — было частью его работы. Не самой любимой частью, признаться. То ли дело, когда доходило до наказания за эти прегрешения… Сейчас он наблюдал за такими грешниками, выходящими из безвкусной закусочной в нескольких футах от него. Девчонка-подросток, на вид ничего особого, равно как и сопровождающий ее полицейский средних лет; но внешность бывает обманчива, когда речь идет о грехах, и эта девушка согрешила более прочих. Его работа — призывать таких личностей к ответу, и эту часть своих обязанностей он исполнял с энтузиазмом и наслаждением. В конце концов, нет законов, писаных или иных, запрещающих ему радоваться своей работе. Или оттянуть момент и наслаждаться предвкушением. Ксилофонный Человек наблюдал, как девчонка и мужчина скрылись в заваленной снегом ночи. Он мог взять их прямо сейчас, разумеется, но где тут веселье? Нет, лучше выслеживать их, ощущать их запах, гудящий в ноздрях, страх девчонки, все сильнее и чувственней, когда он подбирается ближе. Как это говорится? «Игра начинается». Глава 17 Прошло почти две сотни лет с тех пор, как Герцогиня впервые узнала о Чистилище и той роли, ради которой ее взрастили. Ей требовалось только закрыть глаза — и вот она снова в бабушкиной комнате с темно-красными стенами, толстым ковром под ногами и висящим в воздухе запахом благовоний, всегда окружавшим старуху. — Подойди ближе, дитя, — сказала Бабуля Дженки, чьи резкие немецкие гласные не испортили тридцать лет жизни в Америке, — и я расскажу тебе о нашей жизни. Девочка неохотно подошла, и не только потому, что всегда боялась Бабулю Дженки, опасливо относилась к ее волоскам, торчащим из подбородка, и акулье-черным глазам. Не прошло и пяти дней, как ее сестра легла в неприметную могилу, которую родители сочли подходящей, чтобы упокоить там девушку. Герцогине было любопытно, что же Бабуля Дженки сказала Ханне, но эта мысль пугала; какие слова могли заставить ее бойкую юную сестру лишить себя жизни? Бабуля Дженки покрутила костлявым пальцем, и Герцогиня опустилась на колени у кровати. — Рейчел, я умираю. Знаешь ли ты, почему это повод для празднования? Герцогиня не знала и не собиралась гадать. По собственному опыту она знала, что ее семья не терпит легкомыслия, зато спокойно относится к той боли, которую готова причинить своим детям. — Родословная нашей семьи уходит на тысячи лет назад. Мы никогда не были богатым семейством — нас никогда не занимала такая пустая чепуха, — но мы, возможно, самое важное семейство в истории. Что ты об этом думаешь, дитя? Герцогиня думала, что ее бабушка наполовину выжила из ума и просто бредит, что ее всегда шаткое восприятие реальности слабеет с каждой секундой. Однако она знала со всей определенностью, что ее сестра мертва, и не знала почему, — и поэтому держала рот на замке. Отсутствие ответа не остановило Бабулю Дженки. — Наша семья была взращена ради одного, и в этом нет ничего земного. Когда уходим, мы отправляемся не на небеса или в ад, а в чистилище. Что тебе известно об этом месте? — Только то, что говорит нам Библия, — ответила Герцогиня; какой еще ответ она могла дать? Бабуля Дженки рассмеялась — звук каркающего грача. — Руководство для идиотов. У нас есть другие тексты, которые ты в свое время выучишь. Но ни один не содержит мысли более важной, чем эта: чистилище есть центральная ось, поддерживающая существование. Моя работа — твоя, когда придет время, — в том, чтобы править этим королевством. Ты призовешь нескольких из этих существ, чтобы спасти прочих, чтобы дать им место на небесах; но большинство — просто лишенные, тупые животные, которых следует держать в Загоне. — Как фермер, — сказала Герцогиня, не веря ни слову, но желая развеселить лишенного чувства юмора матриарха. Ее слова вызвали у старухи полуулыбку. — Фермер… Я никогда не думала об этом с такой стороны, но да, так оно и есть. И как у фермера, если только он не держит свое стадо в порядке, все хозяйство превратится в хаос. Поля опустеют, естественные ресурсы истощатся. В Загоне содержатся неисчислимые триллионы — и лишь одна ты с горсткой своих людей, — но если этих животных не усмирять, все сущее превратится в сумятицу и руины. Это будет твоей работой, малышка Рейчел: позаботиться, чтобы такого не случилось. Она коснулась заскорузлой рукой мягкой щеки Герцогини и улыбнулась. — Твоя сестра, моя Ханна, была рождена для этой роли. Посвящена ей. Однако, узнав о своей судьбе, она не смогла дождаться. Лишила себя жизни. Но она была не вправе решать. — Куда она ушла? — спросила Герцогиня. — Что с ней станет? Бабуля Дженки сердито посмотрела на нее, потом сплюнула в судно, скрытое слева от кровати. — Какая тебе разница? После сегодняшнего дня ее имя больше никогда не произнесут. Знай одно: ни один человек в здравом рассудке не сможет представить себе ее страдания. Старуха протянула руку, схватила Герцогиню за запястье и подтащила к себе с обескураживающей силой. Герцогиня заглянула в глаза Бабули Дженки — в болота безумия. — Как вторая по старшинству сестра, ты примешь роль Стража. Это высочайшая честь, за которую тебе следует благодарить навечно проклятую душу своей сестры, поскольку эта роль избавляет от страха смерти. Для таких, как мы, моя герцогиня, это всего лишь начало нашей подлинной жизни. «Подлинная жизнь» бабушки началась через пару дней, и Герцогиня отдала должное старухе, которая пребывала в эйфории до самого конца. Для оставшейся семьи похороны были не столько периодом тихой скорби, сколько трехдневной попойкой. Оглядываясь в прошлое, было трудно уловить момент, когда Рейчел поверила в семейное дело. Возможно, такого момента вовсе не было, возможно, настоящая жизнь работает по-другому, возможно, это происходило день за днем и капля за каплей, пока она не перестала сомневаться, а просто приняла это как религию. Ханна убила себя не из-за невероятности своей роли, не из-за страха, осознала теперь Герцогиня. Она убила себя, потому что не могла дождаться естественного конца своей жизни и мантии стража. Это был соблазн власти. Он довел Ханну до безумия на Почве — и он же вел ее сейчас в послежизни. «Она недостойна возглавить Загон, — подумала Герцогиня. — Каждый, кто так сильно жаждет власти, недостоин ее».