— «Почти» не считается. Этому тебя учит послежизнь, если раньше не научился. Тишина между ними, ерзает на своем сиденье. — Знаешь, о чем я думаю? — спросил Джо. — Я думаю о том напутствии, которое ты дала мне за неделю до смерти. Как будто ты знала или чувствовала… Грейс подняла руку, прикрывая глаза от блеска снега в лучах восходящего солнца. — Может, я и знала, просто не понимала. — Ты спросила, считаю ли я себя хорошим человеком, и я сказал, что пытаюсь им быть. Грейс молчала. «Когда меня не станет, проживай каждый день, как будто я смотрю на тебя. Вот о чем просила меня мать, и если ты послушаешься, в твоей жизни будет больше хороших дней, чем плохих». Мне было плевать на послежизнь, и я точно в нее не верил. Каждая грязная сделка, каждая сломанная кость, каждая замученная девочка, от которой я отворачивался, — и все это время ты смотрела… — Да, — ответила Грейс. — Так и было. Джо уставился себе под ноги. — Ты никогда не выдавала свои мысли, мама. — А ты всегда жил только по собственному разумению, Джо. Не стану притворяться, будто не стыжусь того, что ты делал все эти годы. Да, стыд мой — бессмысленное, жалкое, эгоистичное чувство. Но впустую растраченная жизнь — твоя. — Она сжала его руку. — Еще не поздно это исправить. — Давай начнем, — сказал Джо. — Давай начнем, — согласилась Грейс. Они помолчали, не желая тревожить тишину; наконец Джо нарушил ее. — Прежде чем мы этим займемся, объясни мне кое-что. Ты вела безупречную жизнь; как же вышло, что ты оказалась среди неудачников из «Отряда мертвых»? Я думал, тебя направят прямиком в рай… Бог знает, ты это заслужила, вырастив меня. Так почему ты здесь? Совсем рассвело, и их затопил свет. Грейс встала, протянула руки, обнимая его. — Я давно не видела такого восхода. Любого восхода. — Мам, это не ответ. Грейс закрыла глаза, отгораживаясь от солнца. — Потому что я его не заслужила. Я видела, что ты сделал со своей жизнью, и думала, что это моя вина. Не целиком, но достаточно. Я видела, во что превращался твой отец, как он не смог выстоять там, где должен был, как глубоко пал с тех пор, как я умерла и покинула вас обоих. Нам всем нужно искупить вину и понести наказание, и я пока не исполнила ни того, ни другого. Джо встал с бревна, на котором устроился, и потянулся. — Поэтому ты здесь? Чтобы убедить меня посвятить послежизнь искуплению вины? Грейс открыла глаза и протянула руку. — Джо, пройдись со мной. Мы в любом случае видимся последний раз, так давай постараемся, ладно? * * * На полпути вниз в лощине было место, будто специально отведенное для наблюдений за природой. Прикрывшись с двух сторон кучками деревьев и пристроившись, чтобы снизу их не заметили, Джо и его семья провели здесь немало летних дней; они перекусывали на траве и отмечали животных в списке, который заранее готовила его мать. За все эти поездки они ни разу не видели лису (Джо всегда шутил, что их нужно искать в Ноттингеме) — но сейчас лиса стояла и с прохладцей глядела на них, недостаточно пугливая, чтобы сбежать. Они молча присели на корточки и смотрели на зверя, пока тот не учуял нечто неприятное или, наоборот, очень интересное, и спокойно порысил прочь. — У меня осталось мало времени, — сказала Грейс, встревоженно подглядывая на осколки белого в небе. — У тебя тоже. Я задам простой вопрос: ты хочешь исправить дело? Хочешь искупить преступления, которые совершил на Почве? Джо посмотрел себе на руки. — Тот человек не похож на меня. Человек, которым я стал, когда умер. — Он посмотрел на мать, глаза его вспыхнули. — Почему? — Разные души дадут тебе разные ответы. Есть официальная версия — когда душа переходит на ту сторону, она начинает с чистого листа; это перерождение во всех смыслах. Новое начало. Это делает ад адом; те, кто отправляются туда, не помнят о своих преступлениях и заново переживают их, вечно, каждый раз узнавая о них впервые. Именно это терпит сейчас твоя подружка Дейзи-Мэй. Джо изучал свои руки, не поднимая взгляда на мать. — Ты спрашивала, готов ли я искупить вину? Ответ — да, я готов. Чего бы это ни стоило. Грейс печально кивнула. — Твой ответ может измениться, когда я расскажу, что это значит. Она играла с браслетом на запястье; такой браслет она никогда не надела бы при жизни. «Я выдумал себя хорошим парнем, — подумал Джо. — Если уж мне позволена такая крайность, моя чистая, как снег, мама заслужила дурацкую штуковину из «Эксесерайз». — Ты спрашивал, почему я осталась в чистилище, когда своими поступками обозначила себя для иного. Ты не задавал себе такой же вопрос? Джо нахмурился. Нет. По крайней мере, до сих пор. — Что тебе сказала Герцогиня, когда отправила сюда? — спросила Грейс. — Что именно она сказала тебе сделать? — Раскрыть мое убийство. — Верно. Вместе с девушкой, в чьей смерти ты косвенно виновен. — Тогда я этого не знал, — сказал Джо. — У меня забрали эти воспоминания. — Теперь они вернулись, и я могу сказать, что подлинные намерения Герцогини были в другом. Ей был абсолютно безразличен любой результат твоих изысканий. — Хорошая работа, у нее получилось. Но зачем говорить мне обратное? — Потому что Герцогине совсем небезразлична эта девушка, и именно девушке нужно было узнать правду, так или иначе. Герцогиня видит в Дейзи-Мэй свою преемницу, которая уравновесит то, что не смогла уравновесить она. — Дейзи-Мэй? Нет, правда? Дейзи-Мэй? — Правда, — ответила Грейс. — И она не сможет принять этот пост, пока не узнает правду о своей смерти. И о твоем участии в ней — тоже. — Почему? — спросил Джо. — Чем это так важно? — Помазав Дейзи-Мэй на царство, Герцогиня отказывается от тысячелетней традиции, — сказала Грейс. — Сложить полномочия, как она намерена… ну, такого просто никогда не делали. Роль стража Загона несет с собой гигантский психологический груз, к которому помазанную личность готовят всю жизнь. Не говоря уже о некоторых членах семьи Герцогини, которые придут в ярость, узнав о ее решении. Иметь с этим дело, не пройдя исцеление истиной о своем прошлом? Такое не вынесет никто. — И Герцогиня считает, что Дейзи-Мэй подходит? Несмотря на всё? — спросил Джо. — Да, — ответила Грейс. — Тебе предстоит принять решение, и Герцогиня рассудила, что вопрос лучше задать мне. — Паршивый должен быть вопрос. — Так и есть. Наихудший вопрос, который мать может задать своему сыну. Зарокотал гром; на небе проявлялись трещины света, сливаясь с красными лучами утреннего солнца. — Это как-то связано, да? — спросил Джо. — В Загоне что-то происходит? Грейс кивнула. — Поэтому Клэр могла тебя видеть, разговаривать с тобой. Лишенные штурмуют стены Загона, и если эти стены падут, миры живых и мертвых сплющатся друг о друга. По какой-то причине Дейзи-Мэй связана с полудушами. Она способна с ними говорить, успокаивать. Судя по тому, как все идет, без нее существование обрушится. Джо покачал головой. — Что может изменить в этом безумии одинокая ноттингемская девчонка из бедного района? Грейс улыбнулась. — Джо, ты всегда плохо учил историю. Один человек способен изменить целый мир. — Она глубоко вздохнула, словно в кислороде, который ей больше не требовался, содержалась храбрость. — И это привело меня к тебе. — Я так и думал. — Когда Дейзи-Мэй вмешалась в баре — а потом еще раз, в общественном центре, — она прокляла себя, — сказала Грейс. — Бескорыстие ее поступков ничего не значит, ни здесь, ни там; эти законы старше времени и такие же нерушимые. Сейчас она гниет в Яме; перед ней раз за разом прокручиваются все сделанный ею ошибки, все совершенные оплошности. Это вечные муки, от которых нет спасения. Или почти нет. — Ага, вот оно что… Грейс кивнула. — Некто, ответственный за смерть другого, — а это ты, пусть косвенно, — может, в целях искупления грехов, предложить поменяться местами с душой в аду. Для тебя это будет означать вечность боли, страданий и невероятных тягот, но она будет свободна от Ямы. Джо рассмеялся.