Когда я пытаюсь уснуть ночью. Она никогда ничего не говорит, никогда не улыбается, не смеется, не плачет или кричит. Просто стоит и смотрит на меня. Девушка, которая мертва уже четыре месяца, девушка, которую отравила моя жена, а я отволок умирать в тайник, — преследует меня, и я не знаю, что с этим поделать. Я пробовал поговорить с Клэр, понять, не переживает ли она то же самое, — но, конечно же, нет, и она быстро затыкает меня. Впечатляет, насколько эффективно ей удается разложить по ячейкам разные части жизни, засунуть убийство в контейнер и не доставать, пока не потребуется. «Мы делаем то, что делаем, сейчас, чтобы нам не нужно было это делать потом, — так говорит Клэр. — Такие, как мы, не играют по правилам общества, потому что правила общества не играют с нами. Или, по крайней мере, играют нечестно». Я соглашаюсь с ней. Я всегда с ней соглашаюсь. По крайней мере, до той девушки. Дейзи-Мэй — в присутствии которой я провел три часа — что-то во мне сломала. Нет — то, что мы с ней сделали, что-то сломало во мне. И Клэр знает. Она знает, что я изменился, и не в смысле «вижу повсюду мертвую девушку». Мое сердце больше не лежит к бизнесу «графских трасс». Мое сердце больше не с Питом. Даже, похоже, не с Клэр. Вот почему я так обрадовался, когда она согласилась уехать со мной. У нас хватит денег на две жизни, а Пит будет управлять трассами сам. Или бросит их, мне без разницы. У него будет свой мир, а у меня — свой. Мне просто кажется, что в солнечной Калифорнии примириться с собой будет намного легче, чем в слякотном Линкольншире. На горизонте виднеется ферма. Я смотрю в зеркало, Дейзи-Мэй там уже нет. Может, она тоже примирилась с собой. «Дорогой, она умерла от яда в запертой комнате, — произносит в моей голове голос Клэр. — Звучит не слишком мирно, а?» Я отбиваю этот голос, потому что он принадлежит не той Клэр, которую я знаю. Включаю поворотник, притормаживаю на травянистой обочине в сотне футов от фермы. Копам здесь делать нечего, и машина, стоящая перед этим убогим домом, привлечет внимание, когда любой взгляд нежеланен. Я неторопливо иду к дому, хотя мне хочется добежать туда, схватить Клэр, схватить деньги и уехать в закат. В Кармел. Клинт Иствуд, вот о чем думают люди, когда ты упоминаешь Кармел, если они вообще о чем-то думают. Смертоносный ковбой был там мэром, когда не сшибал целлулоидные головы. Мы с Клэр всегда понимали, почему он выбрал именно этот город; бескрайние пляжи, море солнца и надежды, даже название теплое и гостеприимное. «Карамель, — так она говорила мне в школе. — Когда мы станем старше, Джо, мы уедем жить в Карамель. Это его новое имя, и там я собираюсь жить. Там настоящие пляжи, не эти ободранные ветром помойки. Никто не будет знать, кто мы, откуда и что сделали». Эта часть всегда была важна Клэр, даже до того, как мы запустили трассы. Важнее, чем мне, но я ее понимал: мое детство было унылым, но безопасным, а у Клэр не было ни того, ни другого. В ее детстве были отчим-насильник, жестокость, сломанные кости, боль и ругань. И потому, когда она сказала, что мечтает перебраться туда, показывая потрепанные страницы потрепанного путеводителя, разве я мог не поддержать ее? Я никогда не думал, что это случится, но все равно хотел его. Наверное, именно это имеют в виду, когда говорят «лучшая половина»; кто-то, видящий возможности, о которых ты едва можешь мечтать. Клэр мечтала о Кармеле, и теперь нам до него один день. Без толку рассуждать, как мы этого добились: мы теперь другие люди. По крайней мере, будем, когда окажемся там. Я слышу сзади смешок, будто сказал что-то забавное, и резко оборачиваюсь. Никого. Только пустынная сельская дорога, чьи цвета украдены зимой. Только вина, пытающаяся украсть мою решимость. На хер вину. На хер сожаления. Это мертвые эмоции, которые ни черта не изменят. Я трижды стучу в переднюю дверь фермы; секунду спустя она открывается. За дверью двое мальчишек Пита. Я их не узнаю — новые мускулы, — но это отлично. С того дня на ферме Пит берет на себя все больше текущей деятельности трасс, и я счастлив избавиться от них. Пусть теперь он имеет дело с неудачами, опасностью и виной. Я отработал свою смену. Киваю, прохожу мимо них, потом вижу Клэр. Она в кухне и, несмотря на омерзительность помещения, озаряет его одним своим присутствием. Поднимает взгляд и улыбается мне так, словно во всем сущем нет никого, кроме нас. И, насколько это касается меня, так и есть. Я подхожу к ней, беру ее лицо в ладони, потом целую. — Чем я тебя заслужил? — спрашиваю я, отступив на шаг. — Телесные повреждения, вымогательства, угрозы и убийства, — со смехом говорит Клэр, беря меня за руку и ведя к лестнице. — Все самое лучшее. По спине бежит холодок, когда мы поднимаемся, потому что мы так не поступаем — не упоминаем бизнес или вещи, которые сделали. Не так небрежно, не так открыто. Клэр поворачивается ко мне, касается моей щеки — и мое сердце оказывается в ее руке, настолько глубокий у нее взгляд. — Закрой глаза. Я спрашиваю зачем, и она говорит, что это сюрприз. Я не в настроении для сюрприза — хочу лишь забрать деньги и отправиться в дорогу, — но я никогда не мог отказать Клэр и не стану сейчас. Я зажмуриваю глаза. Шорох подошвы, скрип половиц, пока ее рука ведет меня. — Стой. Ее рука исчезает, и я слышу, как она отходит на несколько шагов. — Открой глаза. Я открываю. Передо мной на полу лежит кожаная сумка. Сумка, которую мы дали Дейзи-Мэй для трассы, которую, по ее словам, у нее украли. Похоже, она была права. Сумку украла Клэр. Я пытаюсь заговорить, но слова не идут, они застревают на губах. Мир говорит за меня, и это злобный вой стрельбы. Меня сбивает с ног. Такую несуразную боль невозможно осознать, потому что боль — это содранный ноготь или ушибленный палец, а не это вычерпывание смысла и звука. Я лежу на спине — воздух выходит из меня с каждым вздохом — и не вижу ничего, кроме потолка. Потолок смотрит на меня, словно ему скучно, словно он сто раз это видел. Он видел. Этот дом хорошо знаком с убийством. Я поворачиваю голову к двери. Клэр там нет, зато есть мертвая девушка. Дейзи-Мэй стоит в углу и смотрит. Если она рада, это незаметно. Внизу дважды рявкает пистолет, потом два шлепка упавших тел. Клэр — деловая девушка. Шаги на лестнице. В дверях — моя жена, мой убийца. Она протирает рукоятку пистолета, как это делают в кино, потом бросает его рядом со мной. Встает на колени и достает телефон. Одноразовый, такие мы выдаем детям для трассы. — Полицию, пожалуйста. Я хриплю, и она подносит палец к губам, чтобы я умолк. — Я только что слышала стрельбу в Гринлифе, Черч-лейн, Мэнби. Пожалуйста, приезжайте скорее. Клэр заканчивает звонок, разламывает телефон и сует останки в карман. Нет ничего хуже, чем продажный коп, у которого проснулась совесть, так ты сказал мне вначале, и ты был прав. Ты либо идешь до конца, либо не начинаешь. Она смотрит на меня с жалостью, которая ощущается как ненависть. — Нам оставалось несколько месяцев. Еще пара трасс, и мы закончили бы. Но ты слился. Начал переживать, что мы используем детей, хотя с самого начала это была твоя идея. Все время передумывал, уходил от возможностей, которые мы готовили месяцами. Твоя совесть, Джо, подводила нас всех, и ради чего? Мы знали, что за свои дела отправимся в ад. Я просто хотела сначала пожить в Кармеле. Она поднимается, и внезапно я больше ничего не чувствую. Почему-то это хуже боли. — Знаешь, это ведь Пит предлагал тебя убить. Я сказала ему «нет». Я сказала, что дам тебе последний шанс, с той девчонкой. Девчонка — Дейзи-Мэй — делает шаг вперед, вновь появляясь в поле зрения. — Как бы она ни оправдывалась, деньги исчезли, и потому она тоже должна была исчезнуть. Если Джо это сделает, мы будем знать, что он по-прежнему с нами, так я сказала Питу. Давай, мол, дадим ему один последний шанс. И что ты сделал с этим шансом? Чем ты мне отплатил? Я не могу ответить. Да и что бы я сказал, если б мог? — Мы были так близко, и ты все испортил… Клэр идет к двери, потом останавливается в последний раз, смотрит на меня. — Через месяц мы избавились бы от Пита. Он был не нужен, все это касалось только нас с тобой. Твое убийство разрывает мне сердце, но из-за тебя нас поймали бы. Она опускает голову, будто ее тревожит совесть, которой у нее нет. — Знаешь, в каком-то смысле я оказала тебе услугу. Когда сюда приедет ВГР, ты станешь копом-героем, которым всегда хотел быть, погибшим при исполнении долга. А если б ты жил дальше, с этой твоей совестью? Позор для себя, опозоренный для остальных. И ты утащил бы меня на дно вместе с собой. «Это с самого начала была Клэр, — думаю я; в глазах начинает темнеть. — Почему я не смог этого увидеть, будь проклята амнезия?» Жизнь затухает. С лестницы доносится шум толпы, мои глаза снова видят. Клэр входит в комнату, и я каким-то образом понимаю, что это уже не прошлое.