— И что? — Ничего. Пришлось командиру у пограничников их выкупать… Столько денег угробили! — Значит, все-таки заботится? — спросила Ира. — Да какое там! Шурина моего Хачика знаешь? Нет? Его ж здесь все знают! У Радуева служит, так у него теперь баранов больше, чем у вас в правительстве, а недавно за четвертую жену калым уплатил — целый гарем купить можно! А у меня и жен-то всего две, — опечалился боевик. Затем он оценивающе посмотрел на Иру и сказал, понизив голос и игриво подмигнув: — А знаешь, красавица, иди ко мне женой. Третьей будешь! Поживешь, откормишься — уж больно ты тощенькая да хлипкая. Соглашайся, пока не передумал! Сама скоро увидишь — наш командир еще такое прокрутит, чего остальным и не снилось. Он ведь ваших всех генералов и полковников с потрохами купил. Ну как, надумала? «Да уж, — подумала Ира. — Узнали бы мои бывшие одноклассницы, как я без экзамена в гарем поступила, половина обзавидовалась бы». Но на этом ход ее мыслей был прерван неожиданным событием. В зал зашли несколько человек с мегафоном, и один из них прокричал что-то по-чеченски. В тот же момент боевики немедленно пришли в движение. — Что случилось? — спросила Ира. — Посты засекли кого-то при въезде в город, — меланхолично ответил толстый террорист. — Опять, наверное, мародеры из ваших пожаловали. Если выйдешь отсюда, глянь — пара-тройка из них до сих пор возле площади болтаются, суки. Так что договорим потом, дорогуша. А пока — извини. Порядок такой. Он и его менее словоохотливые соратники проводили Иру и Сона обратно в их комнату. В это время та же участь постигла и Ена с его спутниками, однако с ними приключилась еще одна неприятность. Хрущев, которого кто-то из боевиков слишком бесцеремонно пихнул стволом автомата в спину, споткнулся и непроизвольно выругался, помянув матушку конвоира. Боевик, не говоря ни слова, размахнулся и сбил его с ног ударом тяжелого сапога. — Вы не имеете права! — заорал господин пресс-секретарь, пытаясь подняться. — Я представитель власти и лицо неприкосновенное! Чеченец по-прежнему молча пнул его кирзачом в неприкосновенное лицо, едва не сломав челюсть, и вскинул автомат. Только вялое вмешательство двух других террористов спасло жизнь незадачливому пресс-секретарю, с которого при виде автоматного дула моментально слетел весь лоск. Тем не менее, когда они пришли обратно в импровизированную камеру, всем трем «почетным гостям полковника Дениева» крепко перетянули веревками руки и ноги, накрепко привязав их к стульям. — Может быть, это научит вас хорошим манерам, — произнес один из боевиков, захлопывая дверь камеры. — Несомненно, — мрачно проворчал Воронцов, безуспешно пробуя веревки на прочность. — Ну что, доигрался, растяпа? Или не знал, что у чеченцев мать — это святое? — Кто этих дикарей разберет, — отозвался-заметно присмиревший пресс-секретарь. Из протокола гипнообследования Ена, архив группы «Д», код 264752-Е — Эй ты, Еняра! Я к тебе обращаюсь, слышишь?! Чё встал, будто глухой? Ты мне скажи, я тебе уши-то пообчищу. — Парень ухмыльнулся и встал, скрестив руки. Сегодня его зубы казались мне особенно желтыми, а изо рта несло чем-то крайне неприятным, будто он жевал кусок обгорелой резины. — Где работа, Енюк? Ты что, забыл, мне завтра доклад делать, где работа? И додумалась же Радаша дать этому придурку готовить доклад про Лоренцево сокращение по самой сложной из проходимых ими тем по теории относительности, теме, в которой Тёма ни бельмеса не понимает! Впрочем, разве эта туша хоть в чем-то что-то понимает? — Не слышу ответа! — Тёма толкнул меня в плечо, несильно, но чертовски больно, будто чем-то острым двинул. Теперь полчаса болеть будет. — Енище, мне нужен мой доклад. Если сегодня после уроков не принесешь, заставлю тебя закусывать твоими же носками. И поразборчивей пиши, а то будет, как в прошлый раз. Легкий тычок под дых, и Тёма, насвистывая какой-то дурной мотивчик и виляя задом, удалился. Свое прозвище Ен я получил еще в детстве. От паспортного имени-отчества Евгений Николаевич. Как только эту кличку ни коверкали… Я сел на ступеньку. Сидеть на холодном камне было весьма неудобно, зато он был чистый, успел высохнуть после дождя. Апрель уже доказал зиме, что она не права, послав ее куда подальше своим весенним теплом, но ветер все еще был по-зимнему пронизывающим и стремился забраться под одежду. Я поежился. Мер-р-рзкая погодка. Жизнь явно не удалась. Четырнадцатилетний и совсем взрослый парень, вот уже полгода по нескольку раз в неделю занимающийся спортом с солдатами в местной армейской части, позволяет командовать собой какому-то недоумку, жлобу-второгоднику с желтыми зубами и дурными манерами. Пишет для него домашние работы, получает от него затрещины… И главное — ничего не может придумать. Открыто идти на драку глупо, тот ему руку переломит и не заметит, объединиться с друзьями тоже не получится по двум простым причинам: Тёму боится почти весь класс, за исключением, пожалуй, столь же больших и тупых его приятелей. Ну и вторая причина — нет у меня настоящих друзей. Да чего там настоящих, вообще нет. Эльдар не считается, разве может друг такие подлянки подкидывать? Лоренцево сокращение. «Фехтовал умело Фиск. Раз, презрев возможный риск, Быстро сделал он движенье, Лоренцовым сокращеньем… Превратив рапиру в диск…» Э-э-эх, хорошо-то как в теории! Сокращение пространства, замедление времени, дырки сквозь время. Хорошо бы в прошлое переместиться. Стал бы в тренажерный зал ходить, вместо того чтобы за книжками сидеть, глядишь, сейчас бы сам Тёму заставлял за себя работы делать. А так, только в физике и силен. Ну ничего. Еще пара лет, и я свое наверстаю. Вдалеке послышался звонок. Ой, как же так, даже позавтракать толком не успел, пора на географию бежать. Палпет убьет! Когда же за докладом забежать успею? — Что, Евгений Николаевич, опять к нам пожаловали? Ой, запыхались, бедненький! Что на этот раз? Очередь, наверное, длинная в столовую, чай горячий? Или котлетку все разрезать не могли, пришлось рашпилем мясо строгать? Садись, бегун. Дети! Что я задавал вам на сегодня? Палпет, он же Павел Петрович Никойлюк, невзлюбил меня уже на втором или третьем занятии. В своем рассказе про природу Западной Африки он упомянул между делом про Ямусукро, столицу государства Берег Слоновой Кости. Я как человек, обладающий мерзкой привычкой быть точным, пожелал поправить учителя и заметил, что страна эта давно уже называется республикой Кот-Д’Иву-ар. Ну что поделать, если недавно книгу про Африку прочел! Палпет, который сам по профессии был преподавателем военного дела и основ безопасности жизнеобеспечения, готовил урок по учебнику географии, изданному в 1982 году, и ему были глубоко по барабану проблемы переименования государств во всем мире. Так что не было ничего удивительного в том, что он сильно обиделся на такую некорректность со стороны ученика. Скосив глаза в сторону открытого на странице «Западная Африка» географического энциклопедического словаря, он пробормотал что-то вроде: «Ну… Это не так уж и важно, тем более что я читаю вам не курс геополитики, а всего лишь рассказываю о природе… И вообще я же не требую, чтобы ученики знали все страны и все столицы, есть же атлас, чтобы посмотреть, как называется, например, столица Нигера…» По сценарию, видимо, я должен был покраснеть и заткнуться, но тут моей задней части захотелось бо-о-оль-шую кучу неприятностей, и я сделал вторую за время своего изучения географии ошибку. Я сказал: «Столица Нигера — Ниамей». С тех пор Палпет пытался всеми силами меня заклевать, ему даже удалось поставить как-то в мой дневник честную двойку за то, что я не услышал какого-то дурацкого вопроса на уроке. Сегодня же вопросы «с места» не грозили: Палпет в очередной раз сел на своего любимого конька, умудрившись перескочить с экономики Бразилии на индустрию психотронного и бактериологического оружия в Соединенных Штатах Америки. Поэтому я, делая вид, что тщательно конспектирую урок, сел за написание глупого и никому, по большому счету, не нужного доклада для этого морального урода Тёмы. Многие преподаватели физики в Москве или в других больших городах сильно удивились бы, почему в четырнадцать лет детей заставляют учить столь сложные и серьезные темы, но секрет этого явления достаточно прост. Дело в том, что в Архангельске-32, городе, где я жил, было так много закрытых научно-исследовательских институтов и конструкторских бюро, что казалось, будто жители города рождаются лишь затем, чтобы выучить физику, поступить в институт, изобрести что-нибудь гениальное и сразу же умереть. В одиннадцатом классе дети изучали то, что в нормальном вузе на факультете физики студенты со скрипом прошли бы курсе эдак на третьем. Я же, так получилось, физику любил, а посему сильно обошел по познаниям даже своих одноклассников и уже сейчас мог бы претендовать на поступление в какой-нибудь из технических вузов, естественно, не в нашем городе. Преподавательницы физики и математики, жены известных в своих областях ученых из нашего города, нахвалиться не могли своим любимым учеником, и единственной проблемой, стоявшей в данный момент передо мной, была проблема изменения почерка, которым нужно было написать чистовик доклада, мой-то почерк учителя знали наизусть. На стол упала записка. Осторожно, краем глаза поглядывая на Палпета, я развернул ее. «Пойдем сегодня? А то уже три дня не ходили. Говорят, геометрию отменили». Узнаю корявый почерк Эльдара. Даже прощения не попросил, зараза, тоже мне приятель нашелся. Я демонстративно смял бумажку и продолжил писать доклад. Новая записка шлепнулась на парту. «Ну ладно тебе, хватит дуться из-за ерунды. Я случайно. Пошли сегодня». Тоже мне ерунда! Позвонил моей матери и между делом сказал ей, что я позавчера сбежал с биологии. Ну какое ему дело, был я на биологии или не был? Какое вообще кому-нибудь до этого дело? Тупой предмет, ненужный абсолютно. Название полезных растений и свойства их я и так знал, а дыхание земноводных — проблема самих земноводных. Жучки, паучки. Фигня какая! А на толкучке в этот день появился Пол Андерсон на английском языке, изданный в Финляндии. Ну что более полезно для образования — анатомия лягушки или обучение английскому языку самым что ни на есть надежным способом? Правда, роман дрянной оказался. Эти американцы полные лохи во всем, что касается точных наук. Пишут, будто в школе никогда не учились. «Ладно, фиг с тобой, пойдем сегодня. Если геометрии не будет, вместо нее и пойдем». Когда делегации из Москвы и Ленинграда приезжали в Архангельск-32, они восхищались и хвалили как только могли этот город. Может быть, именно по этой причине означенные делегации делали все от них зависящее, чтобы погостить в нем как можно более длительное время. Для любого столичного жителя Архангельск-32 был замечательным городом. Тишина, спокойствие, уют какой-то царили в каждом его уголке; маленькие домики, всегда чистые и как будто появившиеся из сказки; столовые, цены в которых, мягко сказать, были на порядок дешевле столичных. Красоту города не портила даже колючая проволока, в изобилии украшающая заборы многих местных учреждений. Но местные жители зачастую видели в своем городе только плохие стороны. Первой из таких сторон был холодный климат, весьма характерный для столь северных широт. Вторым гораздо более серьезным минусом была «закрытость» города. С тем, что никому из его жителей ни в коем случае нельзя было выезжать за границу, еще можно было смириться, но местные власти весьма и весьма неохотно выпускали своих граждан даже за пределы города, трудно было даже съездить в областной центр — Архангельск. Секретность, черт бы ее побрал, съедала на корню все начинания, которые жители города пытались претворять в жизнь. Порой дело доходило до абсурда. Ну можно еще было понять горсовет, запретивший в свое время приезд в город нескольких поп-звезд, таких как Наташа Королева и Дмитрий Маликов. Все-таки где популярные люди, там пресса, где пресса, там разглашение государственной тайны. Но как понять лесников, которые строжайше запрещали разводить костры в лесу, мол, дым привлечет шпионов, рыскающих по округе? И как можно понять дирекцию городского кинотеатра, запретившую ночную дискотеку на свежем воздухе под тем предлогом, что со специальных спутников можно увидеть место, где ночью будут гореть яркие огни и звучать громкая музыка. В связи с этим все подростки города вынуждены были проводить свой досуг весьма однообразно и одинаково скучно. Поэтому мне здорово повезло, что мой отец, полковник инженерных войск, работавший в НИИ при Минобороны, услышал и внял моей просьбе и путем долгих дипломатических маневров и переговоров получил разрешение для меня и Эльдара на занятия в тренажерном зале, находящемся в расположении местной части. Таким образом, несколько раз в неделю мы занимались там вместе с солдатами. Пусть другие прозябают в безделии и унынии. Я же твердо решил, что накачаю себе мышцы, стану сильным, как чемпион мира по армрестлингу, и когда-нибудь размажу Тёмину голову по стенке, да так, чтобы каменная крошка хрустела у него на зубах… Школу я закончил в 16 лет. С золотой медалью, естественно, но кому оно нужно, свидетельство о прекрасной учебе, при поступлении в любой нормальный вуз?.. За два года тот, кого еще недавно этот недоносок Тёма называл щенком, очень изменился. Физические упражнения наконец дали о себе знать, и мои мышцы, появившиеся как-то сами собой, ужё могли отпугнуть любого приставалу на улице. С изменением телосложения изменился и мой характер. Сейчас я с горестной усмешкой вспоминал то время, когда единственной моей мечтой было уметь постоять за себя, а единственной радостью — момент покупки нового третьесортного фантастического боевика. С мышцами я приобрел возможность шутить и подкалывать окружающих. Да и над своими порой серьезными проблемами предпочитал прежде всего посмеяться, а только потом думать над их разрешением. Параллельно с учебой в одиннадцатом классе я стал подрабатывать лаборантом в местном НИИ холодной плазмы, по каким-то странным государственным соображениям не получившем в свое время статуса секретного. Работка была простая и глупая, но за нее относительно прилично платили, так что можно было пойти покачаться не на раздолбанных тренажерах в военной части, а заглянуть в первый появившийся в нашем городе платный спортивный клуб. Надо заметить, что постепенно за два года я приобрел имидж тихого и загадочного паренька, понять волнения и желания которого, так же как и точно предсказать поступки, не мог, пожалуй, никто. Этот имидж я сознательно культивировал, сам не понимаю для чего, но всегда приятно, когда тебя пытаются разгадать. Через два дня после получения аттестата я даже вверг в ужас своих родителей, заявив им, что хочу поехать в Москву и поступить в институт. Информацию о том, в каком именно институте я желаю учиться, родители вытрясти из меня не смогли, но, посовещавшись на кухне (а то я не слышал их «секретного совещания»!), решили, что изучать сын решил свою любимую физику либо не менее любимую психологию, а человек он достаточно самостоятельный, чтобы не умереть вдали от дома. Ха! Знали бы они, какой им готовится сюрприз… Отец позвонил своему троюродному брату, живущему в городе Электросталь Московской области, и попросил того приютить у себя паренька на время вступительных экзаменов. Великий Д’Артаньян отправился в свое время завоевывать столицу, имея в кармане три дара своего отца. Я же, будучи любимым родителями, пожалуй, даже больше, чем бедный француз, получил от них целых четыре дара. Первым из этих даров был уже описанный мной телефонный звонок, вторым даром стал дружеский отцовский совет поступать в Московский институт стали и сплавов, филиал которого так или иначе находился поблизости от моего предполагаемого будущего места жительства, третий, безусловно великий, дар заключался в переводном двухтомнике «Необыкновенной физики обыкновенных явлений» Клиффорда Шварца, горячо любимого отцом. Книжка, конечно, средненькая, но для поступления в вуз полезная, если бы я действительно поступал на физику. И наконец, в дорогу любимый сынок получил деньги, «достаточные для проживания в любом приличном городе пару месяцев». Шок, который охватил моих родителей после моего «неожиданного» решения ехать в Москву, был просто мелочью по сравнению с реакцией на сообщение, что я собираюсь поступать на театральное отделение в Институт кинематографии. Надо сказать, что я поступил весьма умно, сообщив об этом только по телефону, всего за два дня до первого вступительного экзамена. Отец долго орал, запрещал мне «бросать науку», мать грозила, что приедет и заберет меня домой, что не допустит… Но все это было уже не важно. А потом события завертелись с огромной скоростью. В институт я так и не поступил. Да, собственно говоря, сдав первый экзамен (сочинение) на пятерку, я просто не появился на «творческом конкурсе». Сочиненьице-то было плевенькое, творческий конкурс тоже не грозил осложнениями, но дело не в этом. Случилось то, что можно было предвидеть. Прожив шестнадцать лет в абсолютно закрытом городе, с минимальным количеством новых знакомых и друзей, без доступа к каким-либо развлечениям, я вдруг ни с того ни с сего попал в огромный, шумный и разгульный город, да еще в придачу решил поступить в самый бесшабашный и кричащий институт. Впрочем, глядя сейчас на это свое решение, я понимаю, что и поступать-то мне в первый год особо не хотелось, а желал я просто побеситься на воле. В первый же день своего пребывания в «городе-шоу», как я называл про себя Москву, я успел: сдать документы в институт, посетить с десяток различных питейных и увеселительных заведений, умудрился целых четыре раза подраться с завсегдатаями некоторых из этих заведений, напиться до такого состояния, что хоть стой, хоть лежи — одно и то же, и в одиннадцать вечера очнуться в своем временном электростальском прибежище раздетым и лежащим в наполовину наполненной ванне, да еще головой вниз. Ощущение от пробуждения было то еще. Как я доехал до дому и попал в ванну, мой скудный мозг не имел никакого понятия. Еще более странным было то, что хозяин дома просто не успел вручить мне комплект ключей. Впрочем, еще во времена своих занятий механикой я научился вскрывать примитивные замки. Это не так сложно, как кажется на первый взгляд. Так или иначе, но через несколько дней, во время оглашения оценок по сочинению, я познакомился с обворожительной девушкой, которая поступала в том же потоке, что и я, и тут же влюбился в нее до степени влюбленности молодого хряка, прорывшего подкоп под стенками свинарника и впервые увидевшего содержимое этого пикантного заведения. Девица, как оказалось, написала сочинение на двойку, что, впрочем, ее нисколько не огорчило, наоборот, обрадовало. Вообще чем-то ее характер напоминал мой. С восторгом она поведала мне, что теперь свободна от обещаний, данных матери, и может на легальном основании поехать в длительный поход под славный град Питер, дабы устроиться там на стоянку в лагере экстремистски настроенных экологов, гордо именующих себя «Хранителями радуги». Тем же вечером Сну (такая кличка была у моей новой знакомой, она ненавидела свое настоящее имя — Снежана) привела меня на очередное собрание этих самых «хранителей» и познакомила с их «идейным лидером» — Братом Ветром. — Мы экологические террористы! — чуть ли не в нулевую секунду нашего знакомства провозгласил Брат Ветер. — Наша задача — очистить мир от скверны киберпанковской цивилизации! Ты спросишь меня, а что именно из цивилизации мне не нравится? А все. Вот только сегодня был подписан проект строительства сверхскоростной железной дороги между Москвой и Питером. Я считаю, что наша задача — помешать этому строительству, разрушающему природу на протяжении всей этой дороги. — А почему вы называете себя «Хранителями радуги»? — Я был рад, что мне удалось вставить хоть слово в монолог Брата Ветра. — Потому что только на нормальной, незагрязненной земле может быть радуга. Только под чистым дождем преломление солнечных лучей будет чистым! — Но в условиях смога… — начал было я, вспомнив соответствующую тему из курса оптики, но тут же был перебит неудержимым фанатиком. Слава Богу. Вечно меня тянет брякнуть какую-нибудь интеллектуальщину в житейских спорах. — Ты, наверное, хочешь узнать, чем мы отличаемся от Гринписа? Методами отличаемся, методами. Они обходятся лишь общими словами да приковывают себя иногда к заборам всяким, а мы — экологические террористы! У нас есть сила, мы будем активно противодействовать разрушению природы. Природу нельзя защищать без оружия в сумке, будь это хоть нож, хоть учебная граната… Все увиденное за день было настолько любопытным и завлекающим для меня, что я, не звоня родителям, забрал необходимые для житья в лесу вещи из своей электростальской обители, оставив там все ненужное, и отправился со Сну. Без ложной скромности скажу, что я был достаточно умным пареньком, чтобы быстро понять необдуманность и неосуществимость идей «Хранителей радуги», поэтому я снялся со стоянки и уехал уже через полторы недели пребывания в лагере. Я бы, может быть, пожил там и подольше, но за Сну как-то ночью на мотоцикле приехали ее друзья из Петрозаводска, и она, не особо интересуясь моим мнением, уехала с ними, забрав палатку и все продукты. Один из моих новых приятелей, восемнадцатилетний художник по прозвищу Сурия, предложил мне пожить пока в заброшенном доме, который различные творческие и просто веселые люди сделали в последние три года своим прибежищем. Две огромные выселенные, но пригодные для житья квартиры располагались на верхнем этаже дореволюционного дома на Кропоткинской. Любой волосатый и грязный человек в округе знал, что в доме с чудом висящей на одном гвозде табличкой «Остоженка, 10» находится прибежище для косящих от армии, скрывающихся от милиции и забивающих на все людей неопределенного возраста, пола и профессии. — А ты слышал новый анекдот? Про хипов? — Нет, наверное. Расскажи. — Ну, короче, приезжает американец под Пасху в Москву в знакомую семью. Открывает ему дверь маленькая девочка. Американец спрашивает, где ее папа. «Папа в командировке». — «О, коммивояжер! Это хорошо! А где мама?» — «Мама дом подметает». — «О, домохозяйка! Это хорошо! А где брат?» — «А брат на кухне яйца красит». — «О, хиппи!» — Здорово! — отсмеявшись, воскликнул Сурия. — Придем — не забудь, надо нашим рассказать. Сурия распахнул дверь и ввел нового жильца в святая святых… Конец записи 264752-Е ГЛАВА 13 — Ну вот, блин, попали! — простонал Хрущев через некоторое время. — Что теперь делать будем? — Как что? — непонимающе посмотрел на него Воронцов. — Ждать, пока наши выручат. — Выручат, как же, — сплюнул Хрущев, взъерошив и без того негустые волосы. — Так же, как в Буденновске выручали своих же врачей. — Так там ведь чеченцы, — начал было Воронцов. — Какие, на хер, чеченцы! — заорал Хрущев, нервно покачиваясь на стуле. — Ты больше слушай, что по телевизору болтают. Я и сам как пресс-секретарь губернатора столько херни намолол, даже самому мерзко. Хотя вроде не привыкать… Впрочем, что толку об этом говорить… Он опустил голову, плечи его судорожно тряслись.