— Кончил я его, — все тем же натянутым голосом сказал Мавлади. — И бросьте ножик, командир… Вот так, вместе с ножнами… Тяжелый нож с глухим стуком упал на землю. — Вот и отличненько, — ухмыльнулся Мавлади, не опуская автомата. — Зачем ты убил Аслана, Мавлади? — спросил Дениев. Голос его теперь звучал устало и подавленно. — Затем же, зачем убью и тебя, командир, — ответил Мавлади все с той же усмешечкой, не сползавшей с лица. — Вы только не подумайте, что я предатель и тому подобное… Вот только я решил, что сумею лучше распорядиться кое-чем… Он алчно полоснул взглядом по кейсу, и Дениев все понял. — Так ты решил убить своих товарищей и предать родину ради каких-то денег?! — выкрикнул он. — Не нервничайте, командир. — Голос Мавлади приобрел почти ласковый оттенок. — Деньги у вас, я думаю, не какие-то, а очень даже неплохие. Что же до товарищей… Вот вы на этой проклятой Аллахом станции тоже весь свой отряд потеряли, а денежки-то спасли. Дениев опустил глаза и медленно проговорил: — Да, тогда я ошибся. Это был тяжелый и неравный бой, но я сделал все, что мог, чтобы спасти хотя бы оставшихся в живых. Я обязан был сохранить деньги и документы, и теперь, когда мы в безопасности, мы можем набрать новый отряд. — Чтобы опять они все бездарно подохли? — насмешливо спросил Мавлади. На шее Дениева напряглись жилы, лицо побагровело. — Мои люди погибли за независимость своей родины, ублюдок! — крикнул он. — Ишь как красиво вы заговорили, командир! — В голосе Мавлади прозвучала явная насмешка. — Независимость, родина… А я человек простой, мне это непонятно. Зато мне ясно, что, кроме всей этой красоты, вы рассчитываете заполучить тепленькое местечко да побольше зеленых бумажек вроде тех, которые у вас в чемодане. Вон вы как ласково с ним… Даже наручником пристегнули, чтобы не убежал! — И борода Мав-лади задергалась от хохота. Смех Мавлади прекратился так же внезапно, как и начался. Он смерил Дениева взглядом и деловито сказал: — Ну все, заболтался я совсем с вами. Прощайте, командир. Вы уж не обижайтесь, я против вас ничего не имею, да и здесь долго не останусь, чего мне тут делать с такими деньгами. Через неделю уже до Турции доберусь, а там видно будет… И чемоданчик, будьте добры, уберите в сторону, чтобы я не прострелил ненароком. Денежка — она уважение любит. Мавлади ловко вскинул автомат, и Дениев внутренне напрягся, готовясь встретить пулю. Больше всего его угнетала мысль, что этот мерзавец будет смотреть за жалкими судорогами его агонии, когда он будет валяться на земле в луже собственной крови. Остается лишь надеяться, что ему повезет и Мавлади сразу влепит пулю в лоб или в сердце, чтобы убить наповал. Внезапно послышался шорох, и Мавлади, уже державший руку на курке, замер, прислушиваясь. Дениев боялся повернуть голову, он знал, чьи это шаги и что сейчас произойдет. Наконец шаги приблизились, и на поляну стрелой вылетела Айна. Щеки ее раскраснелись от быстрого бега, в глазах плясали шаловливые искорки. — Айна, беги! — крикнул изо всех сил Дениев. — Спасайся! Айна удивленно посмотрела на него и только сейчас заметила Мавлади. Поздно. «Калашников» коротко рявкнул и выпустил короткую очередь. Пули, ударившие в грудь Айны, отбросили ее назад, и она упала навзничь почти на том же месте, где они совсем недавно занимались любовью. В ее открытых глазах навсегда застыло выражение удивления и немого вопроса. Затем автомат дал осечку и замолчал — перекосило патрон, — но еще до этого Дениев с утробным ревом бросился на Мавлади. Поняв, что выстрелить он уже не успеет, Мавлади коротко выругался и перехватил автомат поудобнее за ствол, готовясь нанести удар. Дениев бежал к нему, почти ослепнув от ненависти, но годами нарабатываемые рефлексы непроизвольно сработали, и он в последний момент быстро пригнулся, так что тяжелый приклад автомата, вместо того чтобы проломить ему череп, всего лишь скользнул по голове, а основная его тяжесть пришлась на левое плечо. Они схватились и покатились по земле, тяжело дыша и норовя выцарапать друг другу глаза. Мавлади отбросил бесполезный автомат и теперь пытался левой рукой прикрыть голову, нанося правой удары везде, куда он мог дотянуться. Однако в кулачном бою он заметно уступал Дениеву, так что сперва командир получил некоторое преимущество, несмотря на то что он почти не мог действовать левой рукой, на которой продолжал болтаться пристегнутый наручниками злополучный кейс. Однако вскоре Мавлади то ли понял, что на таком близком расстоянии, не имея возможности замахнуться, он не может нанести достаточно сильного удара, то ли окончательно озверел от боли. Теперь он уже не пытался ударить, а подобно взбесившемуся коту царапал и рвал тело Дениева скрюченными пальцами с отросшими за время похода ногтями, норовя добраться до горла. Дениев был вынужден извиваться, уклоняясь от него, и они катались по земле, рыча и воя, как дикие звери, рядом с догорающим костром и краем пропасти, на дне которой бесилась река. Наконец окровавленный Дениев сумел нанести сильный удар головой, сломав нос Мавлади. Боевик закричал от боли, его голова откинулась, так что Дениеву удалось прижать его всем телом к земле и сдавить горло предателя цепью наручников, которую пришлось удерживать обеими руками. Мавлади хрипел и корчился, лицо его посинело, а глаза готовы были выскочить из орбит. Он все еще судорожно пытался разорвать ногтями лицо Дениева и выцарапать ему глаза, но командир, почти ослепший от крови и пота, продолжал удерживать его с упорством сумасшедшего, не обращая внимания на глубокие раны, из которых текла кровь, мерно капавшая в бороду противника. Наконец послышался противный хруст. Мавлади судорожно выгнулся, его растопыренные руки бессильно попытались схватить воздух и упали. Дениев еще несколько минут тупо продолжал душить мертвое тело, затем медленно завалился на бок и застыл в неподвижности. Он пришел в себя уже поздним вечером. Солнце зашло, и на небе высыпали яркие и четкие южные звезды. Дениев неловко поднялся и долго пытался открыть глаза, склеенные коростой засохшей крови. Почти ощупью он нашел место, где упала Айна. В холодном звездном свете девушка лежала спокойно. Казалось, что она просто спит, однако когда Дениев дотронулся до нее, то почувствовал холод окоченевшего тела. Он молча приподнял ее голову, еще утром легкую и грациозную, а теперь ставшую тяжелой, грубой и неподвижной. Пальцы его несколько раз задумчиво провели по ее волосам, затем он аккуратно, словно боясь причинить боль, уложил ее назад. Дениев подобрал свой нож и несколько раз ударил им землю. Лезвие лязгнуло о каменистую почву. Изуродованное лицо Дениева исказила гримаса боли — он не мог даже похоронить Айну. Он отнес ее тело на руках к озеру, от которого поднимался резкий запах серы. С тихим всплеском тело ушло под воду. Дениев не отрываясь смотрел, склонившись над поверхностью воды, как то, что еще недавно было Айной, медленно погружается, исчезая в синей мути. Как только она скрылась из виду, Дениев поднялся, поудобнее перехватил рукой кейс и направился прочь от этого места. Теперь у него не было ни проводника, ни спутников. Он остался посреди гор в полном одиночестве, потеряв все. Единственное, что ему удалось сохранить, — это застывшее стремление к мести и плотно набитый чемодан с таким трудом спасенных денег. ГЛАВА 29 Вот и пролетели две недели, отпущенные группе «Д» на каникулы, — единственные две недели за восемь лет обучения, когда им была предоставлена возможность отдохнуть от упорных ежедневных тренировок. Впрочем, по меткому выражению дяди Вити, по сравнению с двумя неделями подобного отдыха все предыдущие четыре года показались им сплошными каникулами и развлечениями. Отдых оказался настолько основательным, что в результате Сону пришлось, несмотря на его протесты, неделю проваляться в госпитале, а Ен после пребывания на ядерном могильнике долго не мог избавиться от скверной привычки таскать с собой повсюду счетчик Гейгера и даже класть его под подушку во время сна. Ире повезло больше, но и она при упоминании о боевиках принималась ворчать про то, насколько они невоспитанный и неделикатный народ и как она из-за них сломала себе ноготь на левой ноге. Тем не менее дела команды Гриценко после произошедших событий пошли более чем успешно, и на базе несколько недель царило радостное возбуждение, и все работники персонала постоянно пересказывали друг другу истории о подвигах своих воспитанников, при этом постоянно приукрашивая их, так что под конец все уже почти уверились, что Ен, Сон и Ира втроем разгромили чуть ли не всю чеченскую армию и, если бы каникулы продлились еще хоть неделю, история с Чечней закончилась бы для России гораздо более благополучно. Единственным, кто не радовался со всеми, а, наоборот, становился все более хмурым и озабоченным, был генерал Гриценко. С каждым днем он выглядел все более тревожным и даже, казалось, стал немного меньше ростом. Целыми днями генерал то просиживал в кабинете, делая многочисленные телефонные звонки, то отлучался в Москву по неотложным делам, практически перестав наблюдать за тренировками группы «Д». Было видно, что он чем-то встревожен, так что, когда Гриценко через две недели после окончания каникул вновь собрал группу «Д» у себя в кабинете, все трое неуправляемых понимали, что и на этот раз речь пойдет о чем-то серьезном и гораздо более важном, чем обычный курс тренировок. Генерал кивком поздоровался с группой «Д» и торжественно произнес сухим официальным тоном: — Сегодня руководство приняло решение вынести нашему Институту и каждому из вас лично благодарность за отличные действия в районе вооруженного конфликта. Поздравляю вас. — Спасибо, Леонид Юрьевич, — бодро ответила Ира. — Кстати, можно задать вам один неформальный вопрос? — Разумеется, — кивнул генерал. — Интересно, если за предотвращение двух ядер-ных взрывов объявляют всего лишь благодарность, то за что же в таком случае награждают орденами и медалями? Генерал пристально посмотрел на Иру и чуть заметно улыбнулся: — Пошла бы ты по стопам отца, наверняка стала бы первой женщиной-генералом в нашей армии. Честолюбия тебе не занимать. Но мы не в армии, и принципы нашей работы совершенно другие, так что забудьте о красивых побрякушках. За что бы вы хотели, чтобы вас ими награждали? За возвращение краденого атомного оружия? За предотвращение взрыва атомной станции? Не мне вам объяснять, что все эти происшествия являются строго секретными, формально они не существуют, в общей отчетности не упоминаются. Нет чрезвычайных происшествий — нет и заслуг по их ликвидации. А как можно наградить за официально несуществующие заслуги? Никак. В лучшем случае — объявить благодарность за отличные действия и примерную выучку состава. Именно в этом специфика нашей службы. Мы не можем афишировать свою деятельность, только тогда она будет достаточно эффективной. Что касается орденов и медалей, то посмотрите на того же господина Сырчукова, увешанного ими, как новогодняя елка. Хотели бы вы поменяться с ним местами? То-то же. Впрочем, довольно лирических отступлений. Сегодня я позвал вас, как вы наверняка догадались, не для того, чтобы произносить поздравления и объявлять благодарности, а по делу. Причем по делу очень важному и не терпящему отлагательств. Генерал побарабанил пальцами по столу. — Перед тем как продолжить, я должен попросить у вас извинения за то, что не держал вас в курсе проводимого мной в последнее время расследования, тем более что его результаты непосредственно касаются всех нас. Как вы знаете, неизвестному Полковнику, организовавшему похищение ядерного устройства, удалось убрать всех свидетелей. Захваченные нами в ходе операции на АЭС люди Дениева, разумеется, не имели о нем ни малейшего представления, как, впрочем, и их руководитель. Таким образом, Полковнику удалось уничтожить все улики, прямо указывающие на него. Однако в нашем распоряжении остались косвенные свидетельства его деятельности. Прежде всего на основании изучения оперативных материалов я сделал вывод, что он находится либо в ФСБ, либо имеет прямое отношение к спецназу ГРУ. Кроме того, он должен был сам либо через своих агентов иметь доступ к данным о нашей работе, что существенно сужает круг поиска. Наконец, я попытался проследить источник удостоверений, обнаруженных во время операции перехвата на шоссе. И теперь, после двух недель расследования, я могу назвать человека, на котором сходятся все эти три линии. Генерал сделал паузу, словно проверяя, достаточно ли внимательно его слушают, затем четким, помертвевшим голосом произнес: — Этот человек — не кто иной, как полковник Александр Смоленский, один из кураторов нашего проекта. Гриценко замолчал, терпеливо давая возможность каждому из своих слушателей осознать сказанное. Воцарилась тягостная тишина. Наконец Сон медленно сказал: — Выходит, все четыре года мы фактически работали на мафиозный синдикат? — Ты все понял правильно, Сон, — глухо ответил Гриценко. — Полковник и его люди имели доступ практически ко всем нашим исследованиям, ко всей информационной базе группы. — В таком случае чего же мы ждем, Леонид Юрьевич? — воскликнула Ира. — Почему Смоленский до сих пор не арестован и может безнаказанно пользоваться нашими наработками в своих целях? — Я же сказал, — нахмурившись, ответил Гриценко, — мы располагаем только косвенными уликами и логическими построениями. Если я заявлю руководству о сложившейся ситуации, в лучшем случае разбирательство продлится несколько лет, в течение которых деятельность базы будет заморожена. А скорее всего все сказанное мной посчитают беспочвенными домыслами и клеветой, и тогда Смоленский наверняка постарается, чтобы проект вашего обучения был окончательно закрыт, а меня отстранили от должности. Ситуация понятна? Молодые люди серьезно кивнули. — Но ведь выход наверняка есть, — заметил Ен. — И вы нас позвали для того, чтобы с нашей помощью решить эту проблему, не так ли? — Ты прав, Ен. — Голос генерала прозвучал неожиданно мягко. — Я долго обдумывал наши возможные действия, прежде чем окончательно убедился, что существует только один способ разоблачить Смоленского и при этом сохранить учебный комплекс. Если бы существовал хоть один иной вариант, не подвергающий вас такому риску, я бы не колеблясь выбрал его, а про этот окончательно забыл. Суть моего плана заключается в следующем. По имеющимся данным, Смоленский живет в собственном особняке в двадцати километрах от Москвы по Рублевскому шоссе. Особняк и прилегающая к нему территория охраняются не хуже, чем само здание ФСБ. Ваша задача — проникнуть на территорию особняка и добыть достаточно веские доказательства преступной деятельности полковника Смоленского, которые смогут убедить трибунал в его виновности. Разумеется, все, что я вам предлагаю, абсолютно незаконно. — Следовательно, если нас поймают, то перед судом предстанет не он, а мы, — резюмировал Сон. — Не думаю, — обнадежил его Гриценко. — Если вас поймают люди Смоленского, то суд вам не грозит. Думаю, что вы просто бесследно исчезнете при загадочных обстоятельствах и ваши тела так и не будут обнаружены. — Радужная перспектива, — хмыкнул Ен. — Но почему-то она меня не вдохновляет. Удобрять собой грядки на даче Смоленского — сомнительное удовольствие, так что придется все делать чисто и не попадаться к нему в руки. — Имейте в виду, — подвел итог генерал Гриценко, — что эта операция, разумеется, нигде не будет фиксироваться, так что в случае вашего исчезновения искать вас там не будут. Я не принуждаю вас идти на это, вы, разумеется, в любой момент можете отказаться и забыть о нашем разговоре, но постарайтесь прежде взвесить все «за» и «против» и лишний раз подумать о том, что зависит от вашего решения. Я вас не тороплю и готов подождать столько, сколько нужно. А пока все свободны. Сон, Ен и Ира поднялись из-за стола и, переглянувшись, вышли в коридор. Через пятнадцать минут дверь в кабинет Гриценко снова открылась. Генерал пристально посмотрел на вернувшуюся группу «Д». — Мы готовы, — просто и серьезно сказала Ира. Остальные согласно кивнули. — Спасибо, ребята, — ответил генерал. — Я знал, что всегда могу рассчитывать на вас. А теперь к делу. Генерал достал из ящика стола толстую старомодную папку, развязал аккуратный узел и достал несколько расчерченных листов. — Особняк полковника Смоленского находится… Из автобиографического отчета Сона, архив группы «Д», код 131960-С Что ж, уважаемые психологи и психиатры. Наконец-то я дошел до того фрагмента, который может вас заинтересовать с профессиональной точки зрения. Дело в том, что вечером 20 августа 1991 года у меня был весьма неплохой шанс стать вашим постоянным клиентом. Выбравшись из Белого дома, я нырнул в один из ближайших переулков и длительное время бесцельно слонялся не разбирая пути. На меня напало нечто вроде отупения и полнейшего равнодушия ко всему окружающему. По-видимому, это было своеобразной реакцией организма на потрясения последних дней. С прошлым было покончено навсегда, и никакая сила не могла меня заставить вернуться назад к отцу. И в то же время огромный красочный миф о победе демократии, которая, конечно же, за пару лет приведет страну к лучшей жизни, рассыпался в прах. Оболочка прекрасных слов лопнула, и из нарисованной моим воображением отрадной картины, как из прохудившегося матраса, посыпались тараканы, клопы и прочая гадость. Сколько времени я провел, слоняясь неизвестно где в размышлениях о тщете всего сущего, я не знаю. Идти мне было некуда и порой даже неудержимо хотелось лечь под ближайшим деревцем и тихо помереть. Однако я и не подозревал, что скоро встречусь с людьми, собирающимися помочь мне осуществить это желание. Помню, что, когда дорогу мне внезапно преградил высокий человек в черных очках, я не испытал ничего, кроме досады и раздражения: как он посмел отвлечь меня от моего возвышенного горя?! Незнакомец тем временем подошел ко мне почти вплотную и тихим голосом скомандовал: — Спокойно и без глупостей. Быстро в машину. Я очень не люблю, когда меня отрывают от моих философских размышлений. Но уж что я совсем терпеть не могу, так это когда мне приказывают. Поэтому я решил временно отвлечься от печальных мыслей и попробовать разобраться в ситуации. Незнакомец, судя по всему, был настроен весьма решительно. Его правая рука была опущена в заметно оттопыривающийся карман куртки, так что угроза, недвусмысленно прозвучавшая в его голосе, имела под собой некоторые основания. В это же время к тротуару, на котором мы стояли, в лучших традициях советских боевиков бесшумно подъехала черная «Волга», один из пассажиров которой, как заправский швейцар, распахнул заднюю дверцу. Однако несмотря на такую услужливость, садиться в этот автомобиль у меня почему-то не было никакого желания. Я быстро осмотрелся. Место для нападения было выбрано практически идеально. Скверик, в котором мы находились, был почти пуст, лишь в сотне метров от нас двое местных мальчишек пинали консервную банку, не обращая на «Волгу» никакого внимания. — В машину, да поживее! — угрожающе повторил незнакомец, подходя ко мне вплотную. Дуло пистолета, спрятанного в кармане его куртки, уперлось в мой бок. Мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться его приказу. Подойдя к автомобилю, я наклонился, пролезая в дверцу. Внутри «Волги» находились водитель и еще один человек, сидящий с противоположного края заднего сиденья. В руках он держал наручники, и я догадывался, кому сейчас придется их примерить. Конвоировавший меня незнакомец остановился, взявшись за ручку дверцы, и пистолет ненадолго оторвался от моего бока. Оценив ситуацию, я пришел к выводу, что если даже Аленке за три года не удалось нацепить на мою руку золотое колечко, то этим жлобам и подавно не судьба надеть на меня такое сомнительное украшение, как наручники. Поэтому я, так и не разгибаясь, лягнул изо всех сил стоявшего у машины противника куда-то повыше области ног, а сам бросился бежать во все лопатки, крича о помощи с такой энергией, что задрожали стекла окрестных домов. И куда только делось мое недавнее глубокое отвращение к жизни! За спиной я услышал матюги, кряхтение и громкий топот, причем последнее меня порадовало меньше всего. К тому же люди в «Волге» тоже не теряли времени даром, машина сорвалась с места и теперь стремительно набирала скорость, точно нацелившись бампером в мою спину. Все это я ощущал так явственно, словно у меня на затылке выросли глаза. О том, чтобы добежать до конца сквера, нечего было и думать. Помощи вроде бы тоже не предвиделось, несмотря на мои громкие вопли. Даже замеченные мной двое мальчишек молниеносно растворились в соседнем дворике. Что ж, не пора ли и мне последовать их примеру? Резко свернув с дороги, я нырнул в просвет между ближайшими домами и секундой позже услышал за своей спиной визг тормозов. Только тогда я увидел, что мчусь прямиком на дворовую свалку. Топот за моей спиной приближался. Я перемахнул через ближайшие кучи мусора, лихорадочно шаря глазами вокруг себя в поисках палки или хотя бы бутылки, чтобы сделать розочку. Конечно, сомнительное оружие против трех человек с пистолетами, но выбирать не приходилось. Однако в пределах досягаемости, как назло, не было даже бутылочного горлышка. Матеря в глубине души всех московских бомжей и старушек с их нехитрым стеклотарным бизнесом, я перескочил через остатки свалки и побежал дальше, лелея надежду скрыться в лабиринте переулков. Куда там! Если бы у меня еще оставались сомнения в том, что сегодня — явно не мой день, то они бы молниеносно развеялись в тот момент, когда я осознал, что нахожусь во дворе, с трех сторон окруженном зданиями, и даже без малейшего намека на арку, через которую можно было бы вырваться из ловушки. Бросившись к ближайшему подъезду, я принялся лихорадочно стучать по домофону, прекрасно сознавая, что моя песенка спета.