Часть 38 из 49 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Брошенный в грязный стамбульский застенок, закованный в кандалы, капитан Мамарчев провел в тяжелом, мучительном ожидании больше месяца. Освободят его или повесят? Защитит его десница императора или прошение будет отклонено? Примет царь во внимание его доблестную службу в рядах русской армии или он предпочтет забыть его славные подвиги?
Наконец долгожданный день наступил. Капитан Мамарчев был извлечен из мрачной тюрьмы и снова доставлен в посольство.
— Мамарчев! — начал посланник. — Пришел ответ его величества.
Посланник раскрыл папку, надел очки и монотонно-ледяным голосом прочитал:
— «Капитан Мамарчев не является нашим подданным. За его деяния мы не несем ответственности, поскольку он самоустранился от службы в нашей армии. Турецкие власти вольны поступать с ним так, как сочтут нужным».
Посланник закрыл папку и вздохнул. Продолжать разговоры не имело смысла. Такова была политика императора.
Капитан Мамарчев повернулся и с решительным видом покинул посольство. На улице его ждали турецкие заптии. Под усиленным конвоем его снова погнали в тюрьму. Капитан и заптии двигались по булыжной мостовой, и их шаги глухо отдавались в глубине узкой и кривой стамбульской улицы. Куда она вела, эта улица, на какую выходила дорогу — хорошую или плохую — никто сказать не мог. Будущее для капитана Мамарчева было темно.
Чтобы казаться великодушнее Николая Первого, Махмуд Второй распорядился пригласить этого загадочного героя к себе во дворец Чириган на краткую аудиенцию.
Капитан Мамарчев стал связывать свои надежды с этой встречей.
«Глаза и уши» султана, чтобы показать его доброту, трубили на всех перекрестках:
— Смотрите, как великодушен наш султан! Он соблаговолил принять у себя во дворце какого-то капитана, гяура, да еще бунтовщика.
И вот, побывав в нескольких тюрьмах, капитан Мамарчев попал во дворец Махмуда Второго.
Великолепие султана его верноподданные усматривали в великолепии и роскоши его дворца. Вокруг него зеленели благоухающие сады с тенистыми аллеями, по которым расхаживали золотые фазаны и павлины, с волшебными уголками, где днем и ночью журчали дивные фонтаны и роднички, где лилось чарующее пение всевозможных птиц.
Одетый в офицерскую форму, опоясанный драгоценной саблей, капитан Мамарчев гордо проследовал по мраморной лестнице и оказался под сводами султанского дворца.
Его ввели в просторный зал, стены которого были обиты шелком и украшены серебром. В нем стояла такая тишина, словно тут не было ни души. В действительности же за массивными шторами скрывались «глаза и уши» Махмуда Второго, призванные следить за каждым шагом капитана, слушать каждое его слово.
…Пускай себе смотрят! Пускай слушают!
Невидимая рука раздвинула шторы, и перед капитаном открылся другой, более просторный зал, весь озаренный солнечным светом, который лился откуда-то сверху, сквозь потолок. На стенах — ковры, на мраморном полу — тоже. В глубине зала под громадным балдахином восседал разодетый, как павлин, сам Махмуд Второй.
Огромная белая чалма его напоминала облако. Черное лицо султана блестело, как маслины. Руки терялись в шелках; по обе стороны от него были разложены пышные шелковые подушки.
— Великий государь! — согнулся в глубоком поклоне один из придворных. — По вашему высочайшему повелению во дворец прибыл судимый в Тырнове капитан Георгий Мамарчев-Буюкли. Благоволите ли принять его?
Султан кивнул головой.
Телохранитель бесшумно удалился. Минуту спустя капитан Мамарчев остановился перед балдахином.
— Капитан, — раздался хриплый голос Махмуда Второго, — это правда, что райе живется тяжело и что с нее изымаются слишком большие налоги?
Капитан Мамарчев растерялся. Он не ожидал столь прямого вопроса.
— Говори, говори, капитан, — настаивал султан. — Мои слуги подчас вводят меня в заблуждение, и я хочу знать правду.
— Ваше величество, — начал капитан Мамарчев, — если вы действительно хотите знать правду, я без колебаний вам ее открою.
— Говори, капитан!
— Ваше величество, райе действительно живется очень тяжело! Всюду царит нищета и бесправие. Вы должны положить конец бедственному положению болгарского народа.
Султан кивнул головой, и это еще больше воодушевило Мамарчева.
— Казни, совершенные в Тырнове, потрясли весь народ, ваше величество. Ваши чиновники слишком усердствуют: народ изнемогает под их гнетом.
— Так, так, — кивал головой султан, и чалма его тоже покачивалась из стороны в сторону.
Когда же капитан Мамарчев закончил, Махмуд Второй вздохнул и сказал в ответ:
— То, что я сейчас услышал, для меня новость, капитан. Спасибо тебе. Мне по душе честные и откровенные люди! Я люблю истину и справедливость. Я давно собираюсь дать райе равноправие и восстановить справедливость.
Султан говорил быстро и несколько сердитым тоном, словно отчитывал кого-то, однако капитан Мамарчев слушал его спокойно и внимательно.
— Ступай себе с миром, капитан, и не тревожься ни за райю, ни за себя! Я думаю обо всех! Живите спокойно и беззаботно под сенью нашего императорского величества. Волосок не упадет с вашей головы!
Закончив, Махмуд Второй хлопнул в ладоши, и появившиеся словно из-под земли телохранители встали по обе стороны капитана.
— Уведите его!
Отвесив поклон, телохранители указали капитану дорогу к выходу. Исполненный надежды — наконец его слова услышаны султаном — Мамарчев неторопливо покинул дворец.
Однако, к великому удивлению капитана Мамарчева, его опять вернули в тюрьму. А на другой день вместо желанной свободы он получил новый удар: ему сообщили, что его отправляют в Малую Азию и там, в Конье, он будет находиться в заточении.
— Как же так? — возмутился капитан Мамарчев. — Ведь Махмуд Второй был ко мне так внимателен и обещал справедливость! Почему же заточение? Может, тут какое недоразумение?
Все пожимали плечами.
— Падишах милостив, только вот чиновники у него плохие, — отвечали «глаза и уши». — Если бы это только от него зависело, он непременно выпустил бы тебя на свободу.
Капитан Мамарчев поглядел на них с удивлением.
— Подлецы! Вы думаете, я ничего не понимаю? Будьте вы прокляты вместе с вашим падишахом!
И, закованный в кандалы, капитан Мамарчев милостью добродетельного Махмуда Второго отправился в заточение в далекий малоазиатский город Конью.
Что касается другого заговорщика, Андона Никопита, то по благоволению султана Махмуда ему пришлось оплакивать свои дни в мрачных казематах Стамбула.
Таков был печальный конец памятного Велчова заговора.
ДОЛИНА СЛЕЗ
Живя среди фанатиков, капитан Мамарчев чувствовал себя как в могиле, как бы заживо погребенным.
Из воспоминаний одного болгарина
В далекий малоазиатский город Конью капитана Мамарчева сопровождало несколько заптиев, ехавших верхом на верблюдах. Наступила пора нестерпимого летнего зноя. Словно горящие угли сыпались с высокого бледного неба на маленький караван, плывущий по безбрежной пустыне. Запрокинув головы на изогнутых длинных шеях, верблюды едва переставляли ноги.
Капитан Мамарчев с тоской глядел на растрескавшуюся землю, и лицо его обливалось потом. Отсутствие воды и прохладного ветерка оказывало на него губительное действие. Он с трудом держался на одногорбом верблюде, предоставленном ему из жалости.
Прошло немало дней и ночей, пока они добрались до Коньи. Как только вдали показался старинный город с белыми минаретами, глаза людей впервые за долгое время оживились. Наконец-то они достигли пристани! Хоть эта дикая жара и мучительная жажда перестанут мучить! Как все старинные города, Конья была обнесена высокой стеной. В приземистых квадратных домах с плоской крышей окна были узенькие, издали почти незаметные. Во всем городе не осталось никакой зелени. Как будто все сгорело под палящими лучами солнца.
Оказавшись среди этого унылого нагромождения камня и глины, потерянного среди безбрежной пустыни, капитан Мамарчев горестно вздохнул. Впервые за столькие годы своей бурной жизни он со страхом подумал о смерти. Он не побоялся бы умереть от пули или от сабли. А вот здесь смерть пугала его, потому что, оказавшись в этом забытом богом месте, он сделался как бы ее пленником.
Когда караван подъехал к городским воротам, старший конвойный предъявил выданные ему в Стамбуле документы. Ленивый стражник долго разглядывал султанский фирман, пока наконец осилил его содержание:
«Русский капитан имеет право носить саблю и офицерскую форму…»
Подняв на Мамарчева глаза, стражник поклонился. Затем он раскрыл широкие городские ворота, и караван вошел в Конью. Теперь верблюды медленно тащились по узкой пыльной улочке.
Капитан Мамарчев глядел по сторонам, и у него сердце сжималось от боли. За караваном бежала ватага оборванных чумазых ребятишек, они что-то кричали. По их грустным глазам и вытянутым вперед ручонкам, тонким и черным, словно обуглившиеся палочки, капитан Мамарчев понял, что они просят милостыню. Казалось, их не счесть, этих детей Коньи: они сбегались со всех переулков, их становилось все больше и больше. Капитан Мамарчев достал кошелек, чтобы бросить им какую-нибудь мелочишку, но у него не оказалось ни гроша. Сочувственно поглядев на детей, он пожал плечами и поехал дальше.
— Капитан, — обратился к нему главный конвоир. — Ты со своим милосердием в Конье долго не проживешь.
— Почему?
— Потому что это город нищих. Когда аллах задумал сделать людей бедняками, он пришел в Конью, чтобы взять образец… Так что ты особенно не сокрушайся, если не можешь бросить им подаяния. А ежели у тебя найдется лишний пятак, ты лучше нам его отдай. К чему он этим голодным оборванцам, им не привыкать к голодухе.
Стукнув по бокам верблюда, капитан Мамарчев поехал вперед, чтобы не слышать этого султанского холуя, который попрошайничал не хуже нищих.
Чем больше караван углублялся в город, тем многочисленней становилась следовавшая за ним толпа. Среди малолетних оборванцев стали появляться и взрослые нищие. С любопытством разглядывая Мамарчева, они спрашивали главного конвоира:
— Что это за гяур такой?
— Капитенен. Москов-гяур.
— Ох несчастный! Зачем вы его пригнали в наш священный город? Чтоб он осквернил наши мечети? Пускай бы лучше подыхал в пустыне! Взяли бы и оставили его там на съедение шакалам.