— Просто, если там была бойня — могли и какого красноглазого без чувств прихватить. Будь осторожнее. Это все же сброд... — Это люди, Морган, — выдохнула я. — И тем не менее, — в его интонации чувствовалась жесткость. — Ну, хватит! — мгновенно взорвалась я. — Почему ты всегда такой? Почему во всех, кто невысоких кровей, ты видишь лишь грязь под ногами, Морган? Откуда это в тебе? — Уймись! — резко оборвал он меня. — Сдержанней будь. Я темный и вижу в людях гниль лучше, чем ты светлая. Вижу и предупреждаю. — Зелья, Морган, — я указала ему на коридор. — Я слишком устала, чтобы спорить с тобой. А у меня еще обход в пяти комнатах. На его скулах заиграли желваки. Слабо кивнув, он развернулся и ушел, уж больно громко топая каблуками по дощатому полу. Проследив за ним взглядом, разве что только очи к потолку не возвела. Мужчины, с извечно раздутым, но таким ранимым самомнением. Что не так — все! Щеки надули, гордость включили. Как же это раздражало. Осмотрев комнату, я убедилась, что женщины крепко спят. Как легче им станет, бани прикажу растопить, чтобы прогрелись. Грязь с тела теплой водой смыли. Многие из них потеряли там на той дороге свои телеги. Никто этот вопрос пока не поднимал, но по-хорошему, мне бы отряд послать в то место, чтобы привезли, что уцелело. Но зная повадки красноглазых — ничего там уже нет. Ни лошадей, ни телег, ни тем более уж товара. Это больно ударит в первую очередь по мне — в моем фьефе нападение случилось, мне и отвечать. Я медленно дошла до двери и остановилась. Столько лет обвиняла Айдана, что он не проверял дороги к столице. Что допустил нападение на мою семью. А сама чем сейчас лучше? Не моя заслуга в том, что никто не погиб. Не я их живыми довезла. Выходит, ничем не лучше этого наглого ящера. Во всяком случае в глазах пострадавших людей.Как-то нехорошо на душе стало. И от чувства вины, и от беспомощности. Сил моего клана недостаточно, чтобы выкосить эту бешеную заразу с земли ведьм. Открыв дверь, я тихо вышла в коридор. Слуха коснулись приглушенные стоны. Выдохнув, скользнула в следующую комнату. — А, фера, — раздалось из полумрака. — Я уж тебя заждался. Малец в горячке мечется. Мать его насилу усыпил. Со стула поднялся темный жрец. Внушительную фигуру Брека сложно было с кем-то перепутать. — Отвар давал? — я обогнула лежащую на полу на толстом матрасе женщину и потянулась к ребенку. — Конечно, ложкой вливал, но он горит. Аж зло берет. Не при смерти, конечно, но мается мальчонка. Больно ему. Кивнув, я обхватила хрупкое бледное запястье и не скупясь выпустила свой дар. — Вот скажи, фера, — Брек снова опустился на крепкий стул, — что с этими кровавоглазыми не так? Рождаются они такими или становятся? Нет, я всякое в жизни видал. Сам темный. Жрец смерти. Но у меня никогда рука на ребенка не поднимется. На мамку его. Да я себе эту руку сам отрублю, чем совершить такое. — Кто-то становится, кто-то рождается, — тихо ответила я. — У перевертышей две души. И случается так, что зверь поглощает все человеческое, что есть. И выходит, что бродит по земле человек, улыбается, глаза вроде ясные, а в душе хищник лютый. И не поймешь ты это, пока суть свою он не выкажет. А уж как совсем с ума от ненависти жгучей сойдет, так и у человека кровью очи наполнятся. И много для того не нужно. Я свой первый оборот рано прошла. Тогда же и узнала вкус крови врага. И что такое ненависть. — Но не стала ведь красноглазой, фера? — он склонил голову набок. — Нет, у меня было ради чего и кого жить. Да и близкие первое время во сне приходили. Заглушали эту пустоту. — А сейчас? — голос Брека звучал тихо. — Только брат со мной остался. — Плохо это, фера, — жрец подался вперед. — Когда мертвые не уходят — это всегда плохо. Глава 44 — Почему? — я обернулась к Бреку. — Что плохого в том, что порой я вижу его призрак? Он медленно вскинул голову и как-то неопределенно кивнул. Будто я его удивила. Или не то ожидал он услышать. Но тем не менее жрец, поднял руку и потер подбородок. Его взгляд уже более пристально прошелся по моему лицу. — Это тебе травник отвар готовил? Мельком слышал, что он теперь, как гусь, надутый ходит и хвалится — фера оценила его умения и даже воровство простила. — Да, — я улыбнулась с каким-то облегчением и удобнее перехватила ладонь мальчишки. Он засопел и что-то невнятное пробормотал во сне, пытаясь улечься набок. — Отвар тот от головных болей, верно? — продолжил то ли спрашивать, то ли мягко допрашивать Брек. — Да, — я быстро кивнула и, отпустив руку мальца, положила ладонь ему на лоб. — Спадает жар. Скоро успокоится. С утра проверь его в первую очередь. Плохо, если он еще в той грязи простуду сильную поймал. Это его мать? — я перевела взгляд на спящую на полу женщину. — Ага, — Брек кивнул, не взглянув на матрас перед собой. — Я ее опоил сильнодействующим снотворным отваром. До утра не шелохнется. И как давно ты видишь призрак брата, Рьяна? Он ведь появился не сразу. Я снова напряглась. Мне казалось я сумела увести разговор в сторону, а выходит, что нет. — Это неважно, — попыталась отмахнуться. Присев, я опустила одно колено на пол и прикоснулась к ладони женщины. Она действительно очень крепко спала. — Важно в действительности, — жрец устало потер лицо рукой. — Я для тебя незнакомец, фера, завтра или послезавтра мы соберем новый обоз, и я уеду и, возможно, мы долго еще не увидимся. Этот разговор сотрется в памяти. Но даже если и нет, он останется между нами. Давно ли ты видишь брата? Тяжело вздохнув, я покосилась на мужчину с черной повязкой на глазу. Он улыбнулся, так открыто, располагающе. В душе что-то сжалось в комочек. Брек будто взглядом прикоснулся к чему-то давно забытому, спрятанному от чужих, но все еще терзающему. — Нет, не так уж и давно. Раньше он только снился, — неуверенно произнесла, чувствуя, словно кто-то руку запустил в душу. — Только тебе? — потянувшись, Брек взял большую деревянную кружку и отпил. — Филлии тоже, — отпустив руку женщины, я просто уселась на пол и оперлась спиной о стену. — Она не любит об этом говорить. Тяжело далась ей потеря отца и матери. Особенно отца. — А тебе? — он приподнял бровь. Я отвернулась. — Знаешь, фера, души умерших обычно что-то удерживает в этом мире. Гнев, злость, но чаще всего месть. Так за что брат злится, или ему есть за что мстить? Что ты такое ему сделала при жизни? Не давала на свидания бегать? Или всю любовь родителей забрала, оставив его ни с чем? — он вроде и шутил, но взгляд. У меня невольно навернулись на глаза слезы. Качнув головой, я закрыла лицо руками, ощущая жуткий стыд перед этим огромным мужчиной. — За что он мстит, Рьяна? — Ему не за что мне мстить! Он всегда был любимым сыном. Его мнение всегда учитывалось. Гордость матери. Она так любила Филлию, потому что она его дочь. А я... Мне не доставалось ее любви. Слеза медленно скатилась по моей щеке. — Может, ты что-то не можешь ему простить? — этот вопрос словно кнутом стегнул по без того кровоточащему сердцу. — Да, не могу, — выдохнула и запустила ладонь в волосы. — Не могу простить того, что он бросил меня одну. Я... я тогда совершила первый оборот. Мне было так страшно. Папы уже не было, мамы... тоже. Разрывая очередную глотку, я оборачивалась на Максена. Он в тот момент был для меня всем. Надеждой, что все еще может быть хорошо. Что я все еще не одна. У меня есть большой брат, и он позаботится обо мне и Филлии. Он не бросит. Утешит и прижмет к себе. Нужно только сражаться. Нужно убивать врагов, чтобы ему было проще спастись. Я верила... Верила, что он выживет. Не бросит, не оставит. Никогда не оставит одну на этой страшной дороге... Никогда. Он ведь мой брат... Я не была готова взрослеть. Не была. Я все оборачивалась на него... А он... Слезы градом полились по лицу. Я больше не могла выдавить из себя ни слова. Словно нарыв в душе внезапно вскрыли и выпустили все, что в нем копилось годами. — Он предал? — тихо спросил Брек. — Он позволил им себя убить, зная, что у меня хватит сил добить последних. Он бросил нас, ради своей Линнель. Ее убили первой, и он решил, что уйдет вслед за ней. Ему было все равно, как буду жить я. Как я смогу одна управлять этим фьефом. Как потяну Филлию. Я же сама была еще ребенком! Он даже возможность оплакать родителей у меня забрал. Я стояла там над разрытыми могилами и не могла даже заплакать, потому что Филлия смотрела на меня такими испуганными глазами. Я должна была держаться. Делать вид, что мне не больно. Что я сильная. Все смотрели на меня, будто ждали рыданий. Как стервятники дергали меня вопросами. А я хотела убежать в свою комнату открыть деревянный домик и достать куклы. Я хотела снова стать ребенком в коротких платьицах. Максен предал меня! Забрал детство. Забрал возможность плакать, потому что мне нельзя. Я фера! Я должна быть как глыба льда. Должна убивать наравне с мужчинами, смотреть на кровь, на разорванные тела и не поддаваться эмоциям. Максену не за что мне мстить. Не за что злиться на меня. Я вырастила его дочь, позволила ей быть ребенком. Сохранила ее детство. Тряслась над ним, скупая куклы, наряды. Все лишь бы она улыбалась и никогда больше не спрашивала, где ее папа. Потому что папа предал. И я, и Филлия были столь несущественны для него... Не та причина, чтобы жить. Резкими движениями стерев с лица слезы, взглянула на жреца. — Если кому скажешь Брек о том, что услышал, добра от меня не жди. — Ну что ты, Рьяна, что ты. Когда брат приходит, сильно голова болит? Много он сил твоих пьет? — Сильно, — я неприлично шмыгнула носом. — Порой кажется, что мыслей от боли не слышу. Он постоянно кричит. Пытается что-то сказать. Но я не понимаю его. — Ты раньше пила отвар? — Да. Морган его для меня делает на своей зельеварке. — Не пей больше, — Брек нахмурился. — Он тебя ослабляет. Делает вялой, и это позволяет призраку питаться от тебя все больше. — Максен не стал бы причинять мне боль... — Но он причиняет. Мертвым не место рядом с живыми. Чтобы не удерживало его здесь, оно делает его агрессивным. — Порой он помогает. Мы бы прошли мимо вашего обоза там в горах, если бы я не увидела в отражении лужи брата. — Ты пытаешься оправдать его, Рьяна, потому что все еще любишь своего старшего брата. Вот только у его духа своя игра, и как бы он не пустил тебя в расход, посчитав, что твоя жизнь — хорошая плата за его месть. Его истинную ведь убили на его глазах? Чем не повод затаить лютую обиду?