Мальчишка-помощник уже мчался прочь, сверкая пятками, а поколотивший его человек вцепился в волосы, с ужасом глядя на потемневший пергамент. – Все пропало! Эскиз великого Хаби утрачен. Пропал! Потерян! Безвозвратно потерян! – А запасного нет? – отведя руку подальше, я наблюдала за стекавшими каплями. Мужчина резко замолчал и прищурился. Я подумала, что он попросту не понял меня из-за акцента. – Запасного? Запасного? Ты ничего не понимаешь, торина![18] Он никогда не создавал копий! Только оригиналы! Только в единственном экземпляре! И я купил сегодня тубы и извлек эти драгоценные листы из-под самого сердца, чтобы донести их до мамари[19]. Горе нам всем! Всем его потомкам. Ничто не восполнит утраты, пусть даже это одно лишь здание. Ничто не повторит уникальности его гения, не воспроизведет все неповторимые детали на фасаде… – Я могу нарисовать это здание, – уловив общий смысл фразы, вмешалась я в стенания мужчины. – Ты что? – Он рассмеялся. Истерика сменила полюс, и теперь мужчина просто не знал удержу и хохотал до слез. Только когда он немного успокоился, я повторила: – Могу в точности воспроизвести это здание. Я запомнила. Дайте только тушь и пергамент. – Смеешься надо мной? – кажется, он снова начал злиться и подступил ближе, багровея лицом. – Издеваешься над горем, торина! Я не стала пятиться или отступать, а присела на корточки, подняла с земли тонкую палочку и повела ею по уже испачканному пергаменту, создавая то толстые, то тонкие линии, периодически обмакивая кончик в грязь, словно в чернила. Линии, конечно, тоже начинали расплываться, но рисунок четко повторял предыдущий. Господин давно уже замолчал, пораженно замерев надо мной. А когда я подняла глаза, ухватил меня за перепачканную руку и вздернул на ноги. – Ты пойдешь со мной, девушка! Интересный это был город. Такой шумный днем, ночью он смолкал. Говорят, во время войны именно маленькие поселения на границе с Кенигхэмом стали развиваться. Сюда хлынул поток переселенцев с центральных районов. А когда война дошла до этого края страны, многие устремились к соседям. Не всем удавалось перейти природный рубеж, где обитали монстры. Теперь город жил спокойно, давно восстановившись после перенесенных бед. Господин Махад, работавший в архитектурном обществе, взял меня в помощницы. У него была своя квартира над маленькой реставрационной мастерской с выходом на крышу и не было семьи. Мне, кажется, везло на встречи и совместную работу с поистине увлеченными собственным делом людьми. Именно они выручали меня в сложные периоды жизни: сперва Нейтон, теперь Махад. Я поселилась в маленьком флигеле на крыше, где прежде стояли горшки, а еще множество ржавых инструментов. Сюда втиснулась кушетка, на которой можно было разместиться только на боку и поджав колени, но я не жаловалась. Все же не на улице искать кусок хлеба каждый день, да и работа не самая сложная. Я снимала копии со старых чертежей и рисунков, что хранились в закромах архитектурного общества в единственном экземпляре. Перерисовывала их на новые листы, которые затем отправлялись в библиотеку общества, а оригиналы возвращались в хранилище. Не знаю, сколько точно прошло времени с моего появления у Махада, но я пообвыклась и даже выработала собственный ежедневный ритуал. Обычно в сумерках мы возвращались в квартирку, ужинали в небольшом кафе неподалеку и расходились до утра. Махад говорил, что пока я поработаю помощницей, а затем, вероятно, переведут на лучшее место, тогда я смогу переехать. Относился он ко мне настороженно, как к чужеземке, и пока ключи от квартиры не доверял. Однако работу я выполняла хорошо, была достаточно молчалива, чтобы не беспокоить по пустякам, не появлялась в холостяцкой берлоге не ко времени, если вдруг к Махаду приходила гостья. В целом удачно сливалась с обстановкой, потому совершенно не раздражала и удостоилась даже того, что мужчина задумался над оформлением официальных бумаг для меня. И это было лучшей чертой нового работодателя – он не выспрашивал, как я очутилась в их городе, и не интересовался моим прошлым. В подобных городках вообще так часто менялись люди, что коренные жители знали друг друга в лицо, а остальных запоминать и не стремились. По вечерам я любила пройтись по городу, освещенному уютными огнями. Многие из горожан гуляли в это время, а на улицах ставили круглые столики и стулья со спинками, чтобы пары с удобством разместились и поужинали в приятной атмосфере ночной прохлады. Гуляла я всегда долго, до момента, пока не начинали гасить фонари. Прогулки помогали устать, чтобы после суметь уснуть. И дело было не в неудобстве жилища, а в мыслях, бесконечных тревожащих мыслях и снах, в которых Альберга исчезла с лица земли под натиском чудовищ, а Арриен, Мариона и Эсташ не смогли выбраться из пещеры. От мыслей ли, от чего иного я начала болеть. Слабость могла накатить неожиданно, а голова резко кружилась и в глазах темнело. Махад заметил, что я сильно похудела с первой встречи, и принялся заказывать мне блюда побольше, пытаясь восполнить потери. Но я съедала все, а вес по-прежнему не набирала. Скажу лишь, что воля к жизни, кажется, была той единственной нитью, которая с самого детства помогала мне не сдаваться в сложных ситуациях. Она оказалась удивительно сильной для тщедушного существа и даже сейчас проявляла себя в том, что по вечерам вытаскивала по пожарной боковой лесенке с крыши на улицы города и заставляла бесцельно бродить среди гуляющих, пока мыслей в голове не оставалось. А потом эти бесцельные хождения стали все чаще и чаще приводить меня в одно место. К невысокому дому в два этажа, мало отличающемуся от соседних. В респектабельном райончике с чистыми дорогами и ухоженными деревьями по краям. Пожалуй, разница была лишь в том, что его крышу покрывала синяя черепица, а не зеленая, как у домов по соседству, и еще ко второму этажу цеплялся небольшой балкончик, нависающий над дорогой, увитый зеленью и цветами. Иногда я замечала на этом балкончике девушку. Почему я то и дело останавливалась на той стороне улицы в тени деревьев, подальше от горящих фонарей, и смотрела на это здание? В нем не было ничего особенного, лишь флюгер в виде забавного существа, впрочем, мне неизвестного. Просто весь облик, начиная от двустворчатой двери под козырьком и заканчивая этим флюгером, навевал смутные воспоминания. Так я и приходила сюда, пока в один из вечеров, привычно замерев под деревом, не вздрогнула от резкого окрика: – Эй ты! Поди сюда! Из двери дома выглянула старая служанка и, подслеповато щурясь, буквально наугад ткнула в сторону деревьев и замахала рукой. – Эй, там, под деревом! Иди сюда! Я попятилась и отступила, а затем шагнула из своей тени и развернулась прочь, собираясь уйти подальше и больше не являться к этому дому, в котором заметили странную наблюдательницу. – Постой! – второй, более мелодичный голос окликнул меня сверху. И я сделала ошибку – оглянулась, притормозив, и бросила взгляд на девушку, выбежавшую на балкон. Если бы не это, двое крепких парней, вынырнувших из скрытого от глаз внутреннего дворика, не успели бы догнать и затянуть меня в сад. – Сиди! – велел один из них, надавливая на плечо и не позволяя подняться со скамейки. – Молодая хозяйка велела ждать. Я бы никого ждать и не подумала, но пришлось сидеть, затаившись и подгадывая момент. Девушка в воздушной шали, укрывшей светлые волосы, красивая, с раскосыми зелеными глазами, довольно скоро спустилась к нам. – Подождите вон там, – велела она помощникам, а сама остановилась недалеко от скамейки, не приближаясь. – Кто ты? Я молчала. – Отвечай! Я давно заметила, что ты прячешься в тени и смотришь на наш дом. Тебя подослал Аларик? Если он велел наблюдать за окнами, то передай, что нечего подсылать своих шпионов. И мой ответ был окончательным! – Госпожа, может, предупредить вашего отца? – подал голос один из коренастых парней, но девушка властно махнула рукой. – Я сама разберусь, прежде чем беспокоить папу. Ну так что? Будешь отвечать? – Меня зовут Зоя, и я не знаю никакого Аларика, – ответила я. – Не знаешь? – Нет. – Почему ты говоришь с акцентом? Ты не местная? – Я из Кенигхэма. – Кенигхэма? – даже в полумраке было заметно удивление на ее лице. – Ты собираешь подаяние? Ищешь работу? Знаешь, это довольно странный способ – стоять… – Я ничего не ищу. – Тогда что тебе нужно? – Ничего. И если не возражаешь, – я очень осторожно поднялась со скамьи, кидая взгляд в сторону насторожившихся парней, – мне пора идти. – То есть мне просто отпустить подозрительную девушку? – Разве я сделала что-то плохое? – Но вдруг планируешь? – Я ничего не планирую, – вздохнула я, – только этот дом мне знаком, не знаю откуда. – Не знаешь? – Сказала же, не знаю! Ты очень недоверчива. – А с чего мне доверять незнакомке, еще и чужачке? – хмыкнула девушка. – Тут много кто проездом бывает, разные люди. Ничего дурного про кенигхэмцев не скажу, но кто вас знает? – Ладно, я пойду! – я решительно повернулась к выходу из садика, но по сигналу девушки двое парней кинулись наперерез и снова крепко ухватили под руки. – Сперва отведем тебя к отцу. Ради такого дела можно и отвлечь, раз сама не рассказываешь, что здесь позабыла! Протестов они не слушали, и я зареклась впредь идти на поводу у собственных необъяснимых желаний, пока меня тащили в дом, а затем по коридору в небольшой кабинет. Там за столом сидел человек средних лет. Его облик навевал ассоциации с успешным торговцем, дородным, важным, с округлыми румяными щеками. Он с удивлением взглянул на нас четверых и отодвинул в сторону бумаги. – Нейя, что здесь происходит? Девушка отослала жестом парней и закрыла дверь, прислонившись к ней спиной. – Она явно шпионка, пап. Ходит под нашими окнами уже которую неделю. Стоит снаружи и смотрит на дом. А теперь еще и не признается, в чем дело. Говорит, ей он знаком. – Ты кто? – мужчина окинул меня тяжелым взглядом. – Ее зовут Зоя. – Просто Зоя? – Зоя Абриго, – я решила говорить сама за себя, чтобы и без того не ухудшать до смешного нелепую ситуацию. Голова снова начала кружиться, вероятно из-за волнения. – Абриго, – повторил мужчина, – твоего отца звали Абриг? По акценту ты из Кенигхэма. Нелепое имя даже для ваших мест. – Это название приюта, где я выросла. – Значит, имени отца вовсе нет, а ты – дитя пылкой любви, после которой мать сдала тебя в приют? – Неправда. Родители меня не бросали. Они погибли во время перехода через пустыню, когда на наш отряд напали чудовища. – О как! И много вас осталось тогда? – Я одна. – Бывает же, – протянул мужчина. Девушка молчала, а в моей груди быстро колотилось сердце, и перед глазами снова то темнело, то светлело. – И когда вы переходили пустыню? – Я была маленькой, плохо помню, – я передернула плечами и сглотнула, борясь с дурнотой.