Что? Я посмотрела на него и тут же застыла. Джекс смотрел на меня не моргая. Его взгляд скользнул вниз, к моему топу, а потом вернулся обратно к моему лицу, и тогда я увидела, как уголок его рта изогнулся и выражение лица стало расслабленным и довольным. И мне все стало ясно. Джексон Трент – сущий дьявол. Я покачала головой. – Я с тобой по-доброму. Ты бы тоже мог. – По-доброму? – хохотнул он себе под нос. – Да не нужна мне твоя доброта. Я стиснула зубы. В чем его проблема? Схватив бутылку с перекисью, которую незадолго до этого уронила на пол, я открутила крышку и струйкой вылила жидкость прямо на порез на животе. Зашипев, он схватил марлю и прижал ее к ране. – Какого черта? – Упс, – пропела я и закрутила крышку. Бросив флакон на кушетку, я ногой раздвинула в стороны его стопы и опустилась на колени между его ног. Он наблюдал за мной, а я положила ладони ему на бедра и медленно наклонила голову к его животу. Убрав в сторону его руку с марлей, я легко подула прохладным воздухом на пузырящуюся перекись, чтобы унять жжение. Краем глаза я заметила, как он вздрогнул, а потом замер и лежал неподвижно, словно вовсе не дышал. Я надувала щеки и раз за разом дула на порезы, водя головой из стороны в сторону. Вокруг меня витал едва уловимый аромат его геля для душа, смешиваясь с запахом дождя и пота, и я закрыла глаза, забывшись. – Кейси, – выдохнул он, и, посмотрев на него, я увидела, что он запрокинул голову назад и тоже закрыл глаза. Его грудь вздымалась и опускалась, а кадык перекатывался, и я не могла заставить себя отвести взгляд от него и его идеального торса. Ему нравилось, и, черт возьми, я боролась с соблазном поцеловать его. Переместив вес тела на пятки, я посмотрела на него с улыбкой. – И все-таки тебе нравится моя доброта. Ухмыльнувшись, я встала на колени, взяла физраствор и марлю, а Джекс поднял голову и стал смотреть на меня. – Так что же произошло? – спросила я, прижав марлю к коже прямо под порезами, чтобы она впитала стекающий раствор. Затем вылила немного раствора на раны, чтобы промыть их, и мышцы пресса у него напряглись, вероятно, от холодной жидкости, так как физраствор не вызывал жжения. Он втянул воздух сквозь сжатые зубы. – У ребятишек, помешанных на естествознании, на крыше парники, – проворчал он, и я едва не рассмеялась. – Мастерс попросил меня подняться и проверить, закрыты ли крыши. Я поскользнулся, спускаясь по лестнице. Зацепился за какие-то болты. Ой. Оставшимся куском марли я вытерла раствор, а потом открыла упаковку с влажными салфетками и убрала кровь. – Тебе следует надеть перчатки, – заметил он. – Ну, знаешь, кровь и все такое. – А я думала, что с тобой девушке ничего не грозит, – парировала я, открывая упаковку с пластырями. – Ты разве не об этом мне говорил? С минуту Джекс молчал, наблюдая за тем, как я приклеиваю на живот три прямоугольных пластыря. – Не просто девушке, а моей девушке, – наконец уточнил он. – И все же тебе не стоит быть столь беспечной. В следующий раз надевай перчатки. Я проигнорировала эти слова. Когда он вел себя подобным образом, у меня возникало странное чувство. Он привык отчитывать меня, но порой будто бы оберегал, а в дополнение ко всему вышеперечисленному еще и вел себя как настоящий козел. Я решила, что снисходительность – это его способ обеспечить себе превосходство. Выпрямившись, сменила тему: – Еще где-нибудь болит? Джекс помешкал лишь мгновение. А потом согнул правую руку, подняв локоть и показав мне царапины, которые я заметила, еще когда стояла за дверью. Я повторила ту же процедуру, встала и склонилась над ним, промыла физраствором раны, подставив марлю. Он зашипел и скомандовал: – Подуй. – Так ведь не больно же, – усмехнулась я, отлично зная, что физраствор не щиплет и не жжет. – Господи, Кейси, – рявкнул он, поморщившись. Я закатила глаза, но уступила. Взяв его руку снизу, я наклонилась и осторожно подула на царапины. Запах Джекса вновь окутал меня, и мне отчаянно хотелось закрыть рот и втянуть его носом. Но я этого не сделала: знала, что он внимательно наблюдает за мной. – Почему ты так на меня смотришь? – спросила я, вытирая остатки раствора и кровь. Я не взглянула на него, но услышала, как он сглотнул. – Просто ты впервые в жизни сделала мне приятно, вот и все, – ответил он. И, возможно, это были самые искренние слова, которые я когда-либо слышала. Я нахмурила брови. Впервые сделала ему приятно? Я не знала, что на это сказать. Мне совершенно нечего было ответить. Я молча закончила обрабатывать раны и быстро наклеила пластыри, больше не глядя ему в глаза. В старших классах Джекс пытался быть со мной милым. Он хотел быть мне другом. Возможно, с перспективой более близких отношений. А теперь я навязывала ему свое внимание, в котором, он, вероятно, не нуждался. – Могу я спросить? – рискнула я. – О чем? – Той ночью, когда ты отвез Лиама домой… – я проглотила комок в горле, разглаживая пальцами пластырь на его руке, – ты сказал, что у тебя есть татуировки. Слишком много. – Я сфокусировала взгляд на его предплечье. – Что ты имел в виду? – Очевидно же, что у Джекса не было ни единой татуировки. Его фраза не имела никакого смысла. Он отвернулся и медленно, глубоко вздохнул. Так, словно собирался нырнуть с головой под воду и знал, что вынырнет не скоро. – Извини, – тихо произнесла я, выпрямившись и смяв упаковки от пластырей в кулаке. – Я просто… не знаю… Просто хочу тебя понять. Наконец я посмотрела ему в глаза. Он молча изучал меня. Может, пытался придумать ответ, правда я не была уверена, хотел ли он вообще что-то объяснять. Забавно, за прошедшее время я не раз вспоминала те его слова, но только сегодня, случайно подслушав их разговор с Джаредом, поняла, что они как-то связаны с его детством. Я совсем не знала, кто такой Джексон Трент. Он потер предплечье и прищурился. – Если бы ты решила сделать себе татуировку, что бы ты попросила изобразить? Я моргнула, потрясенная его вопросом. – Хм. – Тихо усмехнулась, задумавшись над ответом, а потом призналась: – Наверное, крылья ангела. Причем одно из них сломанное. – Это как-то связано с твоим прошлым? – Да, – кивнула я. – И это что-то, о чем ты хотела бы помнить? – Да. – Вот поэтому у меня нет татуировок, – подытожил он. – Люди делают татуировки по разным причинам, но так или иначе это всегда напоминания о том, что сделало их такими, какие они сейчас. Я же не хочу вспоминать о людях, которые дали мне жизнь. О людях, которые меня вырастили… – Он решительно покачал головой. – О местах, которые я видел, о поступках, которые я совершил. Все равно из головы это не выкинешь. Так зачем еще и рисовать это на теле? Я ни на чем не хочу зацикливаться. Его язвительный тон был адресован не мне, но я понимала, что задела его за живое. И догадывалась, о чем он говорит. Воспоминания о детстве по-прежнему причиняли боль, и он не хотел думать о них, глядя в зеркало. Нашим друзьям повезло. Мать Тэйт – хоть и ушла из жизни – любила ее. Отец всегда был рядом. Черт, да даже мама Джареда в итоге оказалась классной. А родители Шейн хоть и контролировали ее чрезмерно, но очень переживали за дочь. Внезапно я поняла, чтó у нас с Джексоном Трентом общего. Насколько иной могла бы быть наша жизнь без нерадивых родителей. Или родись мы в других семьях. – Ни матерей, ни отцов, – прошептала я. – Что? Моргнув, я покачала головой: – Ничего.