– Дневники. – В груди у меня все колотилось от… я не знала, отчего. От страха. От волнения. От гнева. – Ты должна пойти к моей матери и забрать мои дневники, – скомандовала я и снова зашагала. – Нет, ты сама должна пойти к себе домой и забрать свои дневники. Ты знаешь, что у меня от твоей матери нервный тик. Я едва слышала ее ворчание. Теперь я поняла, почему мне не хотелось возвращаться домой. Не потому, что я попала под арест. И не из-за матери. Причина была во мне. Я терпела издевательство слишком долго, хотя давно должна была положить этому конец. Я позволяла ей говорить со мной вот так. Позволяла осуждать меня. Я сама позволила всему этому случиться. Я ненавидела ее. Ненавидела отца. Ненавидела этот дом. Ненавидела эти бесконечные прихорашивания и занятия, которые мне навязывали. Я ненавидела свою сестру. На глазах навернулись слезы, и я остановилась, тяжело дыша. Моя пятилетняя сестра, которая меня не знала и которая не была безупречна. Будь она жива, она совершала бы ошибки и расплачивалась бы за них. Я ненавидела ее за то, что ей удалось всего этого избежать. И ненавидела себя за такие мысли. Она не избежала, просто умерла. У меня была возможность жить, а я завидовала своей сестре только потому, что ей больше не приходилось существовать. Что со мной, черт возьми, не так? Я вытерла слезы с щек, пока Шейн их не заметила. Неужели я настолько боялась жить? Рисковать? Быть другой, а не жалкой и беспомощной? – Я же так расстроилась тогда, когда она запретила мне жить дома, – произнесла я, давясь слезами. – А теперь мне тошно, оттого что я там побывала. – Джульетта, ну серьезно, – во взгляде Шейн читалась неподдельная тревога, – тебе нужно устроить с ней очную ставку. Напейся. Выскажи ей все в лицо. Наори на нее. Швырни в нее чем-нибудь. Она заслужила все это и даже еще что похуже. Моя мать и ее племянница друг друга недолюбливали. На самом деле Сандра Картер, будучи скрытой расисткой, почти не общалась с сестрой и ее мужем. Мать бесило, что та вышла замуж не за белого мужчину, и она, хоть и не признавала этого, держала дистанцию и относилась к семье Шейн довольно высокомерно. Она не брала в расчет, что папа Шейн был доктором, как и то, что он учился в Стэнфорде. Моя стервозная мать терпеть не могла Шейн. Почувствовав, как к горлу подкатывает тошнота, я снова начала шагать по комнате, стараясь замедлить дыхание и успокоиться. Не сработало. Меньше всего мне хотелось думать об этой женщине, а тем более увидеть ее снова. – Мне нужны мои дневники, – прошептала я, но это прозвучало сродни молитве. Будто они могут волшебным образом свалиться на меня с неба. – Так пойди и забери их, – настойчиво произнесла Шейн. Я покачала головой. Нет. Не могу. Я бы с бóльшим удовольствием засунула руки в собачье дерьмо и лепила из него снежки. – О, разумеется. Я стрельнула в Шейн взглядом. – Как это понимать? – Это значит, что ты трусиха, Джульет-та. Она сознательно произнесла мое имя по слогам. Я гневно посмотрела на нее. – Отвали, – скомандовала я, показала ей средний палец, а потом развернулась и потопала наверх. Сидя в комнате Тэйт, я таращилась на страницу Лиама в Facebook. Мне стало понятно, почему он так и не удалил меня из друзей. Я бы его удалила, но в последнее время просто забросила всю активность в социальных сетях. Он выкладывал на своей странице фотки, на которых был с Меган. Например, селфи, сделанное на «Петле» в прошлые выходные. А недавно выложил их совместный снимок с вечеринки по случаю Рождества. С прошлогодней вечеринки – тогда мы еще были вместе. Он хотел, чтобы я все это увидела, и я закусила губу, сдерживая слезы. – Как он мог? – прошептала я, осознав, как долго он меня обманывал. А потом увидела пост о том, как я накинулась на него в клубе, как злилась, что мы расстаемся, и как меня арестовали и вытащили из клуба, а я пиналась и орала. Неправда. Меня арестовали не в клубе, а по дороге домой. А затем я сделала то, чего никогда, никогда нельзя делать в интернете. Я прочла комментарии. И поняла, что Тэйт и Шейн единственные были на моей стороне. Все остальные просто глумились надо мной. Я тупо смотрела в монитор, не замечая, что впилась ногтями в деревянный стол. Пока не услышала скрежет и тогда, посмотрев вниз, увидела, что прочертила на дереве четыре бороздки. Я захлопнула ноутбук, почувствовав, как фундамент дома ходит ходуном от музыки, грохочущей в соседнем доме. – Засранец. Джаред в телефонной трубке. Лиам в интернете. Мать в голове. А Джексон Трент у меня в ушах! Распахнув двери балкона и схватившись за перила, я проорала собравшимся у него во дворе: – Эй, вы там! Сделайте потише! Несколько человек оторвали взгляды от стола, на котором лежали моторы или что-то такое, а потом снова вернулись к своему занятию, проигнорировав мое требование. – Эй! – снова завопила я, и парочка девчонок, посмотрев в мою сторону, принялась хихикать. Пулей влетев обратно в спальню, я схватила мобильный и позвонила в полицию. Снова. Я уже звонила дважды. Первый раз час назад, после того как ушла Шейн – ушла, вероятно, на вечеринку по соседству, – и еще раз сорок пять минут назад, когда музыка, будто бы по случайному совпадению, стала еще громче. – Да, здравствуйте. Снова я, – прочирикала я с притворной улыбкой. – Музыка в соседнем доме играет так громко, что мне кажется, моя умершая бабушка только что наложила в штаны. Дама на другом конце провода помолчала, и я с трудом уловила, как она что-то пробубнила в ответ. В этот момент из колонок в соседнем доме еще громче загремела композиция Deal with the Devil группы Pop Evil. Боже. Он как будто знал, что я жаловалась на него в полицию! Музыка отдавалась у меня в груди. Эта песня была мне знакома – Тэйт закачала ее в айпод. Песня, конечно, хорошая. Но прямо сейчас мне нужна тишина. – Что? – Я вновь переключила внимание на голос в телефонной трубке. – Э-э-э, да, я следила за языком, когда звонила вам первые два раза. Я изложила свои жалобы. На английском. Вы же говорите по-английски? И тут я услышала щелчок – трубку положили. – Алло! – заорала я. – Алло! Я швырнула телефон на кровать Тэйт и даже не стала смотреть, куда он отскочил. – Джекс хочет музыки, – процедила я сквозь сжатые зубы. – Что ж, чудесно. Как сумасшедшая промчавшись по комнате, я сорвала с каждой из четырех стен мощные колонки Тэйт и потащила их вместе с тонкими серыми проводами к открытым дверям балкона. Одну поставила на пол в углу. Вторую и третью – посередине балкона, а четвертую – в другом углу. Все развернула к дому засранца. Потом прошагала к док-станции и, зарывшись пальцами ног в ковер, стала нажимать на кнопки в поисках песни Кэти Перри Firework. Огонек замигал, и тогда я с улыбкой врубила чертовы динамики на максимальную громкость. Покачивая головой, бросила сердитый взгляд на соседний дом. Я жаждала отмщения и надеялась, что моя песня заглушит его музыку. Глянув через перила балкона, я заскрежетала зубами и зловредно улыбнулась при виде округленных глаз и отвращения на лицах. Как вам это, жополизы? Голос Кэти поселился у меня в животе и наполнил грудь, взрываясь внутри как тысяча хлопушек. И я запела. Громко. Я во все горло горланила слова песни, завывая и крича, ощущая гнев и боль. Я распевала их что есть мочи, крепко зажмурив глаза. Я не слышу тебя. Никто тебя не слышит!