Бар был обставлен в модном стиле «марсианской классики». Много искусственного дерева, зеркала из полированной стали, резные каменные столики. За столиками сидели несколько человек, болтали, пили и ели посредственные местные кушанья. Зато освещение было хорошим и музыка негромкой – не мешала тихой беседе. После недель на «Дерехо», когда перед глазами одна и та же обтянутая тканью переборка, даже поддельная древесина смотрелась роскошью. – Не могли они намеренно сбить нас со следа? – спросила Танака, заранее зная ответ. – Ни в каких базах разведки они не фигурируют. Если совпадение по времени нас и сбило, то без умысла с их стороны. «Если совпадение нас сбило!» Дипломат этот Боттон. Но это ее задание, и цели выбирает она. – Мы пошли по ложному следу, – сказала Танака. – Похоже на то, – согласился Боттон. Танака наградила его раздраженным взглядом. Не нуждалась она в его согласии. Боттон не изменился в лице. Будто ничего не заметил: помахал бармену и заказал себе вторую кружку пива. Пока Танака мрачно перебирала дальнейшие ходы, бармен принес пиво и мисочку соленых хлопьев и сухих водорослей. И взглянул на нее, будто прикидывая, что безопаснее: спросить, что ей угодно, или притвориться, что ее здесь нет. Сделав верный выбор, он отошел, не сказав ни слова. Подчеркнуто выдержав паузу, Танака заговорила: – Проверю другие нити. Тем временем вы свяжитесь с разведкой. Со всеми кораблями и трансляционными установками сети. Идут они без транспондера, но профиль двигателя и корпуса «Росинанта» нам известен. – Будет исполнено, – отозвался Боттон и собрался уходить, оставив почти не тронутое пиво. – Альзо. Вернитесь к показаниям датчиков, принятым при нашем вхождении в пространство колец. Проанализируйте заново, исключив Бара Гаон. Мы могли что-то пропустить. – Есть, есть, полковник. – И доведите до всех, – продолжала Танака, – что обнаружение этого корабля – задача первостепенной важности. Недонесение расценивается как мятеж и карается отправкой в Бокс. – Я думал, майор Окойе приказала разобрать Бокс. – Построю новый. – Понял, – отозвался Боттон и покинул зал с заметной поспешностью. Она вызвала список личных сообщений и приступила к долгому делу: чтению ответов на запросы. Друзья и близкие знакомые Дуарте отрицали факт посещений, но опрос связей второй очереди еще продолжался. Танаке эта линия представлялась тупиковой, но на Лаконии остались люди, чья обязанность – это подтвердить, и пусть попробуют проволынить! Очида не прислал новых данных по изучению яйцевидных объектов. Она отправила запрос. Запрос встал в очередь. Сеть трансляторов была забита, передачам препятствовали помехи из колец. В ее списке висели три уведомления разведки о событиях на Сан-Эстебане и подсчете потерь, но она плохо представляла, что ей делать по этому поводу. Каяться, что вовремя не разыскала Дуарте, чтобы он?.. Чтобы что? Чтобы он это предотв ратил? Впрочем, в чем только ей не приходилось каяться. Бармен осмелился вернуться: – Вам что-нибудь принести, полковник? Он послал ей через стойку самую дружелюбную улыбку. – Содовой воды, – распорядилась она и наугад спросила: – Старшина? – Младший лейтенант, – отозвался он, рискнул оторвать взгляд от стойки, чтобы посмотреть ей в глаза, но тотчас потупился. – Комендант против работы в баре рядового состава. Говорит, это вредит моральному состоянию. – Их или нашему? – спросила Танака, глотнув налитой за разговором воды. Легкая лаймовая отдушка отдавала мыльным привкусом. – Этого он со мной не обсуждал, – обронил бармен и хотел отойти. – А все-таки, – сказала Танака. Он задержался. Вернулся. – Дерьмовое занятие для лейтенанта – разливать выпивку. Даже для младшего. Вдруг вы не о том мечтали, убиваясь перед экзаменами в академию. Теперь бармен смотрел ей в глаза. Недурен собой. Темноволосый, темноглазый. На щеках намек на ямочки. Он должен был ее знать. Знать ее ранг и статус. Но, изо всех сил скрывая страх, он ответил: – Да, полковник, не о том. Но я – лаконский офицер. Моя служба – угождать верховному консулу. Он сумел вложить в эти слова намек на шутку, пусть даже и несколько натужную. Танака ощутила в животе знакомое тянущее тепло. Она ему не доверяла. Она была зла на себя, на свое бессилие, а та засевшая в пространстве колец чертовщина уводила ее все дальше от неприятной истины. Она все время службы провела, питая и охраняя свои тайные жизни. Рисковать, не вполне владея собой, – непозволительно. А все-таки… – Слышали про Сан-Эстебан? – спросила она, не дав ему отойти. – Гнусное дело. Вот так взяли и прикончили целую систему. – Да уж, – сказал он. – Это связано с моей работой. С моим заданием. Подробностей, конечно, не будет. Но… не знаю. Вот мы есть, а вот нас нет. Без предупреждения. Без второй попытки. То же самое может случиться здесь, с нами, со всей станцией… – Она пожала плечами. – Думаете, может случиться? – Не знаю, – сказала она. – Но на вашем месте долгосрочных вложений бы не делала. Так, на всякий случай. Он улыбнулся, и в улыбке был страх. Другой страх. Молодые не любят вспоминать, что смертны. Им от этого хочется доказать, что они живы. – У вас имя есть, лейтенант? – Рэндолл, – ответил он. – Лейтенант Ким Рэндолл, полковник. Он лет на сорок младше нее. И в чинах между ними пропасть, которую он хорошо если к старости одолеет. И лаконский устав запрещает связи с младшими по званию, а при ее нынешнем статусе «омега» для нее весь флот адмирала Трехо – младшие. Зато тот же статус ставит ее практически вне закона и тем самым отнимает кое-что, ради чего стоило бы этим заняться. Но она изголодалась. Не по сексу, хотя решить проблему собиралась через секс. По власти. По чувству, что она не слаба. Что способна утвердить свою власть над враждебной вселенной в форме тела этого мальчика. – Ну что, лейтенант Рэндолл, – проговорила она. – У меня тут корабль в доке, да еще мне отвели комнату на станции. – Неужели? – Ким двинулся от нее, вытирая на ходу барную стойку. – Честное слово, – сказала Танака. – Хотите, покажу? Ким окаменел, а потом снова посмотрел на нее. Смерил глазами, словно только сейчас увидел. Проверял, правильно ли понял, и прикидывал, хочется ли ему. А потом скользнул взглядом по раненой щеке и чуть заметно вздрогнул. Как пощечину отвесил. Она даже ощутила жар в этой порванной щеке. На нее обрушилась волна эмоций, незнакомых, как полный автобус пассажиров. Неуверенность, стыд, грусть, смущение. Она каждую могла назвать и нечто под такими же названиями испытывала прежде. Но здесь было другое. Смущение жалило как в первый раз. Грусть несла с собой привкус печали, какой раньше не бывало. Стыд отличался от прежнего стыда кое-какими нюансами. Она знала род и вид этих чувств, но они были чужими. В ее сердце протянулись провода от толпы чужаков. Ким как ни храбрился, а заметив ее смятение, дал слабину. – Не думаю, что это хорошая мысль, полковник, – проговорил он, голосом выделив звание. Отказался. Подчеркнув, что он добрый законопослушный лаконец и дело вовсе не в ее изуродованном лице. У Танаки загорелись щеки, зачесались уголки глаз. «Чтоб меня, я готова расплакаться, потому что паршивый лейтенантик при баре счел меня не такой милашкой, чтобы мне вдуть. Да что это со мной?» – Конечно, – сказала она, ужаснувшись своему севшему голосу. Она встала, осторожно, чтобы не опрокинуть табурет, и отвернулась, пока хорошенький лейтенантик с бесстрашной усмешкой и ямочками на щеках не увидел ее слез. – Полковник! – не то с удивлением, не то с испугом позвал Рэндолл. Вот и хорошо. Пусть поволнуется. Танака ушла, не ответив. Проходя к дверям, она поймала свое отражение в зеркале. Красную топографическую карту щеки. Стянутую кожу под глазом, чуть отвисшее нижнее веко. Белый хребет шва, наложенного школьным медиком, после того как Джеймс Холден разнес ей лицо. «Я уродина?» – спросил тихий голосок в голове. Не ее голос. Слабый. Детский. Танака почти различила лицо за этим голосом: рыжие кудряшки, зеленые глаза, нос в веснушках. Девочка взглянула на нее, чуть не плача, и ее слова разбили Танаке сердце. Память, явственная, как живая: слышишь боль в голосе дочки и хочешь стереть эти мысли и убить мальчишку, который сделал ей больно. Сознавая, что ни того ни другого не сумеешь. Любовь, боль и беспомощность. У Танаки не было дочери, и не знала она этой чертовой девчонки. Она так стиснула зубы, что в ушах загудела кровь, и воспоминание вылиняло. Она тронула пальцем навернутый на запястье ладонник и сказала: «Запишите меня на прием в медицинский отдел». * * * – Какую указать причину обращения, сэр? – спросила девушка. Наверное, ей не было и тридцати. Темноволосая, круглолицая, кожа смугловатая, любезность профессиональная. «У меня с головой неладно, – мысленно ответила Танака. – Корабль начал уходить к голландцам и вернулся, и то, что его спасло, меня сломало. Что-то не так с мозгами». – Я была ранена. – Она резким движением указала на свою щеку. – В поле. И с тех пор не посещала медицинский центр. Хотела бы… проверить, как идет восстановление. – Я сообщу капитану Ганьону, что вы следующая на прием, – сказала темноволосая. Она еще на свет не родилась, когда Лакония стала самостоятельным государством. Она не знала мира без врат. Танака смотрела на нее как на представителя другого вида. – Вы можете подождать в приемной. – Спасибо, – сказала Танака.