Это точка невозврата для меня. Обычно, я отпускал их с предупреждением, но сейчас он пересёк черту. Никто не смеет прикасаться к моему воротнику. Это священная вещь. – Чак… – пробормотал я. – Фрэнк, – вздыхает он, – может я не… – Пойдём, – прерываю я. – Деньги или боль? Выбирай, – рявкнул лысый, а Чак медленно уходит в кладовку. – Нет, – говорю я, скрипя зубами. Он поднимает кулак и собирается ударить меня. Как только рука приближается к моему лицу, я наклоняюсь в бок и чудом избегаю удара. Быстро хватаю его за запястье и удерживаю на месте, когда моё колено ударяется об его лицо. Изворачиваюсь, чтобы защитить себя от ножа, который достал прыщавый. Он пытается ранить меня, но я блокирую удар и хватаю его за запястье, скручивая его достаточно сильно, чтобы сломать.Он кричит, но мой удар в челюсть валит его на землю. Лысый встаёт и хрюкает, пытаясь меня повалить. Я вовремя отошёл от бара, когда он протаранил своей головой деревянную полку, нокаутировав себя же. Я смеюсь, пока второй тип становится всё злее, а его лицо так покраснело, что я забеспокоился, не взорвётся ли он. Это бы было ещё то зрелище. – Ублюдок, ты заплатишь за это! – кричит прыщавый, хватая свой нож. Он набрасывается на меня и ему удаётся порезать мою щёку. Лезвие ножа оставляет небольшой разрез, кровь стекает по моему лицу, но я не замечаю боли. Единственное, на чём я могу сосредоточиться – это схватить его за затылок и опустить его лицом вниз на пустой стакан, стоящий на барной стойке. Он визжит, когда осколки стакана режут его кожу, пока я тащу его лицо вдоль бара, как будто я какой–то высокомерный засранец. – Думаешь, ты сможешь провернуть этот трюк на мне? Не сегодня, сука, – прошептал я ему, снова уткнув его морду в дерево. Он сопротивляется, но его удары уходят в воздух, я быстро хватаю его руки и удерживаю их за спиной. – Ты этого не ожидал, не так ли? Этот мудак скулит от боли, как только я усилил хватку, он взвыл. – Я сожалею, – пропищал он. – Прости мою задницу, – прошипел я, всё ещё удерживая его. – У кого ты ещё украл на этой неделе? – Ни у кого, – сказал он. Я скручиваю его мизинец, пока он не визжит, как девчонка. – Разве мать не говорила тебе, что проповеднику врать нельзя? – Извини, извини, мы только украли у Чака два бакса. – Чак! – кричу я. – Иди сюда! Пока Чак возвращается с кладовки, я шепчу ему на ухо. – Где деньги? Он сопит. – В заднем кармане. Я сердито посмотрел, не хочу, чтобы мои руки были рядом с его задницей, но мне нужно сделать это. Думаю, каждый время от времени должен жертвовать собой ради общего блага. С отвращением я залезаю в его карман и вынимаю оттуда две однодолларовые купюры и кладу их на прилавок. – Вот ты где. Они твои, Чак. – Спасибо, – сказал Чак, – но это не покроет стоимость сломанных стульев. Он указывает на беспорядок позади меня, а я корчу ему гримасу. – Да ладно тебе, Чак, поработай со мной тут. Он пожимает плечами и поднимает свои руки. – Что угодно. – Он вернулся в кладовую. – Скажи мне, когда закончишь. – Скажи, что тебе жаль, – прорычал я рыдающему маленькому засранцу. – Прости! – кричит он, а я выкручиваю ему второй мизинец. На секунду я задаюсь вопросом, если я сделаю ему ещё что–нибудь, то ничем не буду от них отличаться. Я должен быть примером. Так должны поступать проповедники. Ну, или мне так говорили. Я не священник и не претендую им быть. Я обычный проповедник Джо для людей. Но я не буду терпеть плохое поведение. – Хорошо, – сказал я, поднял его с барной стойки и кинул рядом с его приятелем. – А теперь уёбывайте отсюда и не возвращайтесь. И забери с собой эту жалкую расистскую задницу, – плюю я, хватая свой стакан. – Мы больше не будем, – пробормотал он, схватив лысого за плечи. Будучи слабым человеком, я знаю, что перетаскивать человека–быка – сложная работа. Особенно, когда никто не протягивает тебе руку. Плевать. Я просто наблюдаю, меня забавляют глупости, пока я попиваю свой виски. – Ты закончил? – кричит Чак. – Ага, – отвечаю я, всё ещё смотря на дверь, пока двое окончательно не исчезли. – Чёрт побери, Фрэнк, почему тебе всегда надо испортить это место. А?