– Да, ну знаете. Отшлёпать обезьяну, связать пони, подоить быка. Она смотрит на меня так, будто на лице у меня арахисовое масло. – Подоил. – Вы имеете ввиду… Я опустил голову. – Моему члену было хорошо сегодня утром. Она издала небольшой визг. – Не беспокойтесь, не сейчас, – я закатил глаза. – Не всё потеряно. Хотя утром у меня был длинный выстрел, – усмехнулся я. – Я не могу в это поверить, – она недоверчиво качает головой. – Вы же проповедник. Вам должно быть стыдно за себя. – Стыдно? Отнюдь нет. У каждого есть потребности, – ответил я. – Но могу посоветовать: если вы хотите перестать чувствовать себя виноватой, то перестаньте считать это грехом. – Библия говорит, что вы не можете… – Ещё библия говорит, что мы не можем делать отметки на своём теле. – Я закатываю рукава и показываю свои татуировки. – Видите это? Думаете, Бог ненавидит меня теперь? – О Боже, – она хватается за грудь. – Зачем я вообще пришла в эту церковь? – бормочет она. – Мне следовало остаться в моей обычной церкви. – Они устали от вашего нытья, не так ли? Вот почему вы ушли. – Что? – на её лице появляется хмурый взгляд. – Как вы смеете? Я ухожу, – она встала с места, придерживая своё платье, как будто боится, что я что–то увижу. Как будто кто–то захочет увидеть её вагину. – Хорошо и перестаньте жаловаться. А там, возможно, ваш сын перестанет дрочить. – Это всё из–за таких людей, как вы, которые портят его разум и заставляют его грешить, – кричит она, хотя занавеска уже открыта. Теперь все её слышат. – Он никогда не перестанет быть «задницей», пока живёт с вами, и это самый худший ад, который может быть. Но знаете, что? Я прощу вас, потому что я хороший человек. А хорошие люди делают это дерьмо для других людей, понимаете? – я встаю с места и машу ей на прощанье. – Просто идите… и поблагодарите Господа за его милость, ведь я знаю, что больше вы её нигде не получите. А её самодовольная, презираемая задница удаляется, я смотрю на людей, которые смотрят на меня и кричу. – Следующий! Затем я возвращаюсь в исповедальню и закрываю маленькую дверь. Глава 3 После того, как я выслушал исповеди всех, я вернулся в свою комнату и схватил одну из самых больших бутылок, которую прятал в книжном шкафу, и сделал большой глоток. Как ни странно, это всегда помогало от головной боли. Внезапно дверь распахнулась, и Мама ввалилась в комнату. – Фрэнк! – рявкнула она. – О боже… – пробормотал я, поставив бутылку на небольшой кухонный шкаф. – Не сейчас, прошу. Она подошла ко мне и схватила бутылку. – Ты снова пил. – Да неужели, – пожал я плечами, – Ты бы тоже запила, если бы слушала всёэтодерьмо. – Слушать признания людей – это не дерьмо, Фрэнк, – она хватает меня за руку. – Я не понимаю. Что с тобой? – Что со мной не так? – с издёвкой спросил я. – Ничего. Абсолютно ничего. – Ты никогда так себя не вёл, – говорит Мама. – Да, ну… люди меняются,– я прочистил горло и сел на кровать. – Ты должен перестать столько пить, – она показывает на бутылку, как будто я не знаю, что чертовски пьян. – Ты знаешь, почему я это делаю, – ответил я. – Это не означает, что всёнормально. Тебе не кажется, что пора остановиться? – Неа, – откинувшись назад, я вздохнул. – Фрэнк… – она снова вздохнула так, как вздыхает тогда, когда разочаровывается во мне. – Хватит. Ты достаточно настрадался. – Нет, – рычу я. – Не начинай. Она ударяет бутылкой по моей тумбочке. – Ты знаешь также, как и я, что растрачиваешьвпустую свой потенциал. – Неужели не видно, что мне плевать? – Фрэнк! – она выглядит достаточно злобно. – Неужели эта церковь для тебя ничего не значит? – Конечно же, значит. – Тогда, как ты можешь к этому так относиться? Твои проповеди превратились в предсказания конца света. Твоё присутствие вынуждает людей отворачиваться от веры. Ты разрушаешь их дни, не давая им надлежащего совета после исповеди. – Она скрестила