Полузакрытые веки Элизабет опустились еще ниже, но Офелия успела заметить между ее ресницами искорку удовлетворения. – Что ж, откровенность за откровенность: у меня тоже есть своя гордость. Я люблю этот город, люблю Мемориал, люблю «Дружную Семью». И хочу, чтобы все другие доказали такую же преданность нашей Школе. И уважение к моей работе. – А вы работаете для групп чтения? Элизабет поднесла свой блокнот к очкам Офелии. Он был сплошь испещрен бессвязными словами и цифрами. – Алгоритмы, функции, итеративные[17] структуры, условные структуры, – объяснила она. – Это группы чтения работают для меня. Я занимаюсь новым каталогом. А чтецы кодируют базу данных, которую я разработала для Лорда Генри. Большинство древних документов Мемориала не датированы и не аутентифицированы, а для этого требуются безупречно точные экспертизы. В настоящее время я отвечаю за систему перфокарт, с помощью которой Лорд Генри сможет легко ориентироваться в тысячах единиц информации. Офелия невольно устыдилась: двойное унижение внезапно стало для нее полезным уроком. Элизабет, конечно, была немного младше ее, но уже обладала таким опытом, какой невозможно измерить в годах. – Леди Септима должна подготовить тебя за три недели, – добавила Элизабет. – Если ты и вправду такая способная, как ей кажется, и будешь беспрекословно слушаться ее, тогда, возможно, тебе повезет попасть в наши ряды. – Леди Септима, – повторила Офелия, стараясь запомнить это имя. – А я думала, что группами чтения руководит Лорд Генри. Губы Элизабет внезапно искривила усмешка, непривычная для ее бесстрастного лица. – Лорд Генри неспособен руководить. Он робот и никогда не покидает Секретариум. «Значит, мне нужно свыкнуться с тем, что на Вавилоне роботы – полноправные члены общества, – подумала Офелия, – и некоторые из них даже зовутся Лордами». Она уже собралась расспросить Элизабет о Секретариуме, а главное, о том, как туда попасть, но тут же прикусила язык. Ее интерес мог вызвать подозрения, а она сегодня и без того совершила слишком много промахов. Поэтому Офелия лишь коротко сказала: – Спасибо. Элизабет пожала плечами и направилась к доске объявлений в центре атриума. Механическая рука в этот момент как раз выписывала на ней мелом: Стажера Евлалию ждут в межсемейном амфитеатре. – Мы слегка запоздали, – констатировала Элизабет. – Тебе давно пора надеть форму. Давай-ка, пошли скорей! – добавила она, не проявляя никаких признаков торопливости. Она провела Офелию в раздевалку общежития, выбрала ей форму и расставила ширму для переодевания. Рубашка, пиджак, брюки и сапоги изобиловали таким количеством шнурков, что Офелия в них безнадежно запуталась. А застегнув пиджак, чуть не задохнулась: это тесное одеяние буквально сплющило все ее тело. Элизабет указала девушке на серебряный галун, украшавший темно-синий рукав пиджака. – Обращай внимание на галуны: стажеры-виртуозы носят только один. Курсанты-виртуозы первой степени – два. Курсанты-виртуозы второй степени – три. В общем, по одному галуну за год, такова традиция. Офелия благоразумно смолчала, хотя вовсе не собиралась жить здесь так долго. Как только ей удастся получить доступ в Секретариум и напасть на след Торна – желательно, чтобы это случилось одновременно, – она поблагодарит за науку и откланяется. – Вот эмблема предвестников, – продолжала Элизабет, указывая на пару серебряных крылышек, украшавших ее сапоги на уровне щиколоток. – Ты получишь такие же, если успешно пройдешь трехнедельный испытательный срок. «Если? – повторила про себя Офелия, пряча в карман пиджака часы Торна. – Почему же не когда?» – А в чем он заключается, этот испытательный срок? – М?м-м? Ну, тебя подвергнут всяческим тестам. Довольно болезненным – многие кандидаты их не выдерживают. А некоторые даже умирают, хотя такое бывает редко. – Элизабет покосилась на испуганно пожелтевшие очки Офелии и спокойно добавила: – Ладно, я пошутила. Никто тут не умер и не пострадал. Смотри на все как на игру. На сей раз Офелия убедилась в том, что до этого только смутно ощущала: ее сердечный ритм явно учащался от юмора Элизабет. Девушка застегнула пряжку поясного ремня, и ей стало не по себе. Весь день она пыталась забыть всё, что пережила с момента появления на Вавилоне, и сосредоточиться на новой атмосфере, в которой ей предстояло жить. Но теперь, когда она натянула на себя этот странный мундир, ее одолело уныние. Офелия сделала глубокий вдох, стремясь подавить щемящее чувство потери, но перед ее мысленным взором упорно вставала одна и та же картина: сумка, волочившаяся за трамваем, а в ней – ее шарф. Ну почему судьба распорядилась так жестоко, вернув ей первую и лишив второго?! – Ты готова, стажерка? – спросила Элизабет, складывая ширму. – Сейчас я отведу тебя на испытания. – Готова, – ответила Офелия, кашлянув, чтобы справиться с комком в горле. «Нельзя давать волю эмоциям, – твердила она мысленно, – такую роскошь я не могу себе позволить. Надо успешно пройти испытания, а для этого требуется максимальная собранность». Элизабет подвела Офелию к дверям межсемейного амфитеатра. Его полукруглые трибуны могли вместить около сотни человек, но сейчас он пустовал. Слишком много места для одной стажерки. Мужчина в тоге подвел девушку к нижнему ряду, где ее ждали письменные принадлежности и задания. – Такова традиция, – сказал он, не вдаваясь в разъяснения. Офелия застряла на первом же пункте: «Перечислите методы известных вам относительных и абсолютных датировок». Остальные вопросы – чем дальше, тем всё более специальные, – относились к той же области исторических представлений и методологий; некоторые из них занимали целые страницы. «Смотри на все как на игру», – сказала Элизабет. Но что-то на игру это не походило. Девушка начала ощущать последствия бессонной ночи, а ее пустой желудок вскоре стал издавать урчание, разносившееся по всему амфитеатру. Подавленная своим невежеством, она сдала работу, и мужчина в тоге велел ей идти за ним. Он привел Офелию в медицинский кабинет, где какая-то пожилая дама приказала ей снять форму (которую она с таким трудом надела!) и тщательно обследовала девушку с головы до ног, попросив ее показать язык и затем проделать серию движений руками, то правой, то левой, – Офелия не поняла, в чем их смысл. – Такова традиция, – сказала дама. Она выдала ей темный спортивный костюм, более просторный, чем форма, велела его надеть и повела на стадион под открытым небом. Снаружи уже стемнело, было сыро. Офелия вышла на беговую дорожку и… не поверила своим ушам, когда инструктор приказал ей пробежать пятнадцать кругов, добавив: – Такова традиция. На Аниме единственными видами спорта были танцы, плавание и альпинизм; ни одним из них Офелия никогда не занималась. К концу первого круга ей показалось, что у нее сейчас разорвутся легкие. Девушка взмокла так, словно нырнула одетой в воду: одежда и волосы, насквозь пропитанные п?том, липли к коже. Дождь уже кончился, но стадион превратился в гигантскую лужу, которую облюбовали лягушки. Офелия начала хромать и остановилась, едва не крича от острой боли в боку, под осуждающим взглядом инструктора. Однако он никак не прокомментировал ее неудачу, вернул ей студенческую форму и коротко сказал, что испытание закончено. Офелия брела по дороге, освещенной фонарями, не обращая внимания на ночных бабочек, то и дело натыкавшихся на ее очки. Она мечтала о ванне и ужине, но в просторном атриуме общежития царила мертвая тишина: все давно уже спали. Воспользовавшись трансцендиями, она кое-как перебралась на вертикальный уровень и оттуда на верхний горизонтальный, поблуждала по аудиториям, поднялась на последний этаж, под самый купол, сквозь который на нее смотрели звезды, и наконец отыскала круговой коридор, куда выходили многочисленные двери с названиями студенческих групп. Офелия вошла к предвестникам. Здесь стояла такая кромешная тьма, что она наткнулась на несколько кроватей (вызвав сонное ворчание разбуженных студентов), прежде чем нашла свободную. Сложив свою форму на что-то вроде стула, она ощупью расшнуровала сапоги. Снять спортивный костюм уже не было сил. Оставалось надеяться, что голодное бурчание в желудке не перебудит все общежитие. Офелия легла на кровать и тут же услыхала приглушенные смешки в темноте. На кровати не оказалось матраса. «Ну конечно, – подумала она, прижав к груди часы Торна. – Такова традиция». Слухи Офелия перелетала с облака на облако над девственной панорамой древнего мира, но не удостаивала взглядом города, леса и океаны прежних времен, мелькавшие под ней, далеко внизу. Она высматривала другое – трамаэро, плывущий в небе. Там она могла разглядеть свой шарф, застрявший в его двери, и знакомый силуэт за одним из окон. Силуэт Торна. Офелия уже приготовилась догнать трамаэро, как вдруг облака под ее ногами начали скрипеть… Девушка разомкнула веки и недоуменно оглядела комнату сквозь покривившиеся очки, которые забыла снять перед сном. Оказалось, что скрипели не облака, а пружины ее кровати. Она долго недоуменно моргала, пока не вспомнила, где находится и как сюда попала. Спальня, в которой сейчас стояла душная жара, представляла собой комнату с голыми стенами, балками на потолке и одной-единственной ширмой, позволявшей укрыться от нескромных взглядов. Впрочем, сейчас Офелия в ней не нуждалась: в помещении никого, кроме нее, не было. Остальные кровати, на которые она натыкалась ночью, сменились учебными партами. Если утром здесь и давали звонок, девушка его не услышала. По правде говоря, единственный звонок, который она слышала в этот момент, назойливо дребезжал у нее в голове, и, чтобы его заглушить, понадобилось бы целое ведро кофе. Офелия с трудом оторвалась от жестких пружин кровати, чувствуя, как протестует каждый спинной позвонок. Ни дать ни взять робот, которого разобрали на части, а потом собрали кое-как, не глядя. Она без особого удивления обнаружила, что ее форма, лежавшая на стуле, куда-то исчезла. Вероятно, это постарались все те же шутники, которые сочли остроумным стащить ее матрас. «Я была лакеем Беренильды, игрушкой Фарука и добычей барона Мельхиора, – зевая, подумала Офелия. – Так что дурацкими проделками меня не запугаешь». Она не стала снимать спортивный костюм, жесткий от засохшей грязи, встала и потянула за шнур, свисавший со стены. Кровать заскрипела, приподнялась и точно вошла в открывшуюся стенную нишу, а на ее место из пола плавно выдвинулась парта. Другие помещения общежития оказались такими же безлюдными, как спальня предвестников. Офелия никого не встретила ни в столовой, где на ее долю осталась жалкая горсточка хлопьев, ни в раздевалке, где она долго искала себе новую форму, ни в общей душевой, где безжалостно, едва не сдирая кожу, смывала с себя грязь. Затем она подошла к доске объявлений, но на сей раз механическая рука ничего ей не сообщила. Девушка понимала, что должна где-то находиться, вот только знать бы, где именно. Н?да, хорошенькое начало для специалистки по информации. Бродя по галерее, Офелия невольно вспомнила Амбруаза и представила себе, как он сидит в одиночестве, среди роботов своего отца, в ожидании новостей от нее. Наверно, считает ее самой неблагодарной стяжательницей на свете, готовой бросить одного покровителя ради другого, который больше даст. Офелия могла бы ненадолго слетать к нему через зеркало, хотя расстояние было великовато, но пока не обнаружила в «Дружной Семье» ни одной зеркальной поверхности, ни большой, ни маленькой. Видимо, об этом позаботилась леди Елена, не желая поощрять кокетство в своих воспитанницах. А в общем-то, это даже к лучшему: соблазн соблазном, однако Офелии не следовало демонстрировать здесь свойство проходить сквозь зеркала. Она и без того сильно рисковала, открыв экзаменаторам свой талант чтицы. В конце концов Офелия нашла студентов в том самом амфитеатре, где накануне проходила письменное испытание. Там царила такая тишина, что она считала его пустым, пока не заглянула в дверь. На кафедре не было никакого преподавателя, но все студенты сидели в наушниках и что-то усердно писали. Никто даже не взглянул на Офелию, пока она искала себе место в верхних рядах, стараясь не слишком шуметь. Усевшись, девушка поняла, что все слушают аудиозапись. Она тоже надела наушники, ничего не услышала, стала нажимать на кнопки, но безрезультатно. Наконец, после долгих поисков, ей удалось поймать волну, на которой можно было услышать трансляцию – нет, не одну, а десятки трансляций, и каждая на своей частоте. Это были университетские лекции из академий города, в прямом эфире, но как определить, которая из лекций ей нужна? В конце концов Офелия убавила звук в наушниках и перестала слушать: она прибыла на Вавилон для расследования, а не для учения. Девушка обвела взглядом студентов, сидевших впереди. Торна среди них не было, но это ее не удивило. Если он и появился на Вавилоне, как она надеялась, то задолго до нее и теперь, скорее всего, уже состоял в другой, старшей группе курсантов-виртуозов. А таковых, судя по количеству галунов на формах присутствующих, здесь не было. Поначалу Офелии казалось, что в зале царит полная тишина, но вскоре она поняла, что это не так. Сквозь поскрипывание самописок, бегавших по бумаге, и смутные голоса в наушниках до нее донеслись приглушенные шепотки в ряду как раз перед ней. Студенты поворачивались друг к другу, и девушка видела их встревоженные профили. Вероятно, Офелия не обратила бы на это внимания, если бы вдруг не расслышала слово «Мемориал». Она выключила звукозапись и, не снимая наушники, слегка подалась вперед. Ученики говорили с одинаковым акцентом – певучим, но разительно отличавшимся от вавилонского произношения. – У меня было дурное предчувствие. Помните, я вам говорил вчера? – Да ладно тебе, у всех нас было дурное предчувствие. Проблема-то состояла в другом – угадать, кто, что и где, но это не удалось. – Я надеюсь, причина несерьезная? Может, обычная простуда? Слухи вечно преувеличивают… – Ты думаешь? А почему же тогда сегодня отменили все чтения? – Ну, оно и к лучшему. Меня уже от одного вида книги мутит.