– Не много. Осиял купца княжеским величием. Они подойдут для тебя? Деана вытянула перед собой второй тальхер. Оружие лежало в руке, словно выкованное по ее личному заказу. – Да. Только рукояти и ножны не подходят. – Потому что их изготавливали отдельно. Это был заказ для какого-то калехийского аристократа, который наверняка держал бы сабли на стене, чтобы раз в год, в Праздник Углей, повесить их на поясе и пойти в храм. Полагаю, что отковавший их мастер предпочел бы для них другую судьбу. О да. Ваэрину т’Болутаэру, говорили, было уже шестьдесят, и он сделал чуть меньше двухсот пар тальхеров. И каждая из них обладала собственной историей. Его оружие подделывали, как и знак Стоящей Мыши, – и подделывали издавна, но ее учитель, который знал старого мастера, раскрыл ей небольшой секрет. Пив было две, обе на внешней части клинка, но знак на левой сабле представлял собой зеркальное отражение мыши справа. Но на хвосте правой всегда был маленький дефект. Подпись мастера. Бóльшая же часть подделок стремилась к совершенству, те, кто изготавливали их, создавали прекрасные гравировки и вряд ли понимали простую истину, что совершенство недостижимо. – Да. Он наверняка выбрал бы для них другую судьбу. Я не могу их принять. – Они твои. – Князь встал, сделав жест, словно отталкивая от себя нечто, и вдруг из него исчезла вся мягкость и свобода, Деана же увидела перед собой владыку. – Ты не оскорбишь меня отказом принять подарок. Можешь фыркать сколько угодно, но ты спасла мою жизнь, а это означает, что на мне лежит ответственность. Я обещал себе, что, едва лишь караваны снова пойдут через пустыню, я отошлю тебя домой с подарками, которые затмят все, что тебе приходилось видеть, – и так оно и будет. Но пока что ты должна выздоравливать и набираться сил. Будешь моим почетным гостем, и я скоро пришлю сюда женщин, чтобы они пошили тебе соответствующие одежды. Можешь им помочь, либо же они оденут тебя так, как посчитают необходимым. А теперь лежи и отдыхай, потому что через три дня мы выступаем. Он вышел, оставив ее с приоткрытым ртом и со словами отповеди на губах, которая сорвалась с них, лишь когда полы шатра опали. Деана заскрежетала зубами. Раз так – пусть так. * * * Она тренировалась, когда появились три женщины – швея и две молодые невольницы, чей статус выдавали шелковые ленты на шеях. Еще одни невольницы, замеченные Деаной, и ей пришлось признать, что выглядели они ухоженными и довольными своей судьбой. Одна к тому же была беременной, а когда почувствовала, что воительница смотрит на ее живот, легонько погладила по нему и улыбнулась с гордостью, а значит, беременность ее не была плодом изнасилования или дурного отношения. Деана знала, что на Дальнем Юге рабство распространено, а плантации специй, разведение шелкопрядов, прядение и ткачество, что из года в год наполняли княжескую сокровищницу золотом, существовали исключительно благодаря труду невольников. И выглядело все так, будто подобная судьба не настолько уж и дурна. Швея, скелет, одетый в великоватое ей зеленое платье, остановилась на середине шатра и кивнула беременной девушке, которая поклонилась и прошептала: – Нас прислал князь… Князь приказал одеть тебя, госпожа. – Меекханский? Еще один человек, владеющий этим языком? Я начинаю подозревать, что мы в Империи. – Некогда я служила у меекханского купца, госпожа. Он меня научил. Много купцов Империи живут в Коноверине, а еще больше меекханцев попали сюда после войны с кочевниками. Это было правдой, война, что случилась более двадцати лет тому, разбросала сотни тысяч жителей Империи по половине мира. Попадали они и в Великие Степи, а оттуда – всюду, где покупали рабов. А порой они удобряли землю вдоль невольничьих путей. – В караване немало людей говорит на меекхе: купцы, провод… Рявканье женщины в зеленом остановило ее на полуслове. Девушка обменялась со швеей несколькими фразами, присела в поклоне и взглянула на Деану: – Госпожа Геверсайя сказала, что я должна говорить по теме, и спрашивает, выразил ли князь какое-то пожелание относительно твоих одежд, госпожа. – Прекрасно, теперь ты каждую фразу станешь начинать и заканчивать этими «госпожами»? Скажи нашей… вешалке для одежд, что я сама покажу вам, какие должны быть наряды, сама подберу цвета и дополнения. А если она осмелится изменить хотя бы мелочь… – тальхер выскочил из ножен и оказался в пальце от носа старшей женщины, – то я очень разгневаюсь. Если уж князю нужна полуприрученная дикарка – он ее получит. Выбор тканей затянулся на четверть часа. Деана отбросила все радужные, разноцветные, вручную раскрашенные шелка и батисты, все пастельные, желтые, ярко-красные, синие, кобальтовые и сапфировые штуки тканей, за которые в родной афраагре большинство женщин дало бы себя порезать на кусочки. Швея вздыхала, возводила глаза горе$, всплескивала руками и приказывала нести все новую материю. Наконец им попалось нечто, что женщина взяла с таким выражением, словно поднимала шкурку, сброшенную змеей, – штуку обычного, хотя и мелкотканого полотна цвета кремовых скал, освещенных пурпуром закатного солнца. Деана широко улыбнулась и кивнула: – Это. К материалу они подобрали еще несколько локтей белого сукна, восемь футов обычной веревки, служащей для привязывания животных, и – единственная уступка для любящих разноцветие коноверинцев – несколько ярких лент. Княжья швея смотрела на эту несчастную горку с истинным отчаянием, но Деана была безжалостна: – За работу! * * * На следующий день Деана вышла из шатра, одетая в простейший ноасм и та’чаффду, наброшенную поверху и подвязанную куском шнурка, обшитого красной тесьмой. В руке она держала подаренные тальхеры. И направлялась туда, откуда доносился стук молотов, запах кож и горящего огня. С десяток шатров встали несколько на обочине, чтобы их работа не мешала важным персонам. Были тут сапожники, шорники, кузнецы, пекари, портные, оружейники. Никаких ювелиров, торговцев парфюмерией или кондитеров – только солидные ремесленники, необходимые для жизни такого большого каравана. Деана со знанием дела глядела на коллекции сабель и мечей, разложенных на стойке перед одним из шатров, а потом вошла внутрь. Оружейник, черный, словно ночь, приветствовал ее внимательным взглядом из-под густых бровей. Деана положила перед ним оружие. – Убери это, – проехалась она пальцем по камням и жемчужинам, украшающим ножны. – Все это. – Сакари? – Да, сакари. – Чтобы он лучше ее понял, она подцепила ногтем одну из жемчужинок и вырвала. – Сакари. Он кивнул, после чего притронулся к украшенной рубинами рукояти: – Сакари хана? – Да. – Она отыскала взглядом одну из сабель с рукоятью, обтянутой акульей кожей. – Сделай так, – показала рукой. Он глянул на нее и спросил: – Орги? Савенры? Муши? О… плата, – добавил на меекхе. Наверняка знал, с кем имеет дело, но уговор есть уговор. Деана вручила ему выковырянную жемчужинку. – Оплата, – указала она на остаток украшения. Наверняка это было больше, чем он мог бы заработать и за полгода, даже если бы обслуживал только людей из окружения самого князя. Несколько секунд мастер буравил ее взглядом, потом отвернулся и исчез за завесой, делившей палатку надвое. Через несколько мгновений вернулся с ящичком, из которого вытащил двое еще неоконченных, обшитых черной кожей ножен для тальхеров. Вынул ее саблю, причмокнул с пониманием при виде пивы и примерил оружие к своему изделию. Оно подходило почти идеально, пару поправок и новая оковка – и все вместе создаст прекрасный комплект. Мастер положил на одном конце стола украшенные драгоценностями игрушки, а на другом – черные ножны, и начались торги. В результате в собственность Деаны перешла и пара коротких кинжалов, серповидный нож в украшенных серебром ножнах и два новых черных пояса к тальхерам, к тому же немалый кошель с золотыми и серебряными монетами. Похоже, она и правда наткнулась на честного ремесленника. – Завтра? – Она указала рукой на солнце и сделала круговое движение. Он улыбнулся, блеснув белыми зубами: – Завтра. Она вышла, забрав кинжалы, нож и кошель. Обмен, который удовлетворил обе стороны, – наилучшая торговля в мире. * * * Утром третьего дня шатры свернули и загрузили на повозки или хребты верблюдов, ослов и мулов. Проводник каравана расставил всех по своим местам, отряды одетых в желтое всадников окружили оазис кольцом в полмили, другие же, спешившись, стояли колоннами между повозками и стадами животных. Чародеи освобождали Силу в землю и воздух в поисках признаков опасности. Выход княжеского каравана напоминал первые движения небольшой армии, начинающей кампанию. Когда они выступали на юг, вел их огромный слон, несущий на себе багровый балдахин, под которым сидел мужчина с глазами, закрытыми бельмами. Погонщик похлопывал серого гиганта по голове, шептал ему что-то на ухо и, похоже, чувствовал себя счастливей некуда. Но все поглядывали на женщину, идущую свободным шагом на расстоянии от животного. Ржавые одежды, касающиеся земли, темная материя, закрывающая лицо, два черных ремня на бедрах, сабли в таких же черных широких ножнах. Свободный шаг. Все знали, что иссарская женщина еще пару дней назад ехала на повозке, слишком слабая, чтобы даже сесть, но теперь она, похоже, готовилась пешком преодолеть двести пустынных миль. Иссары и правда были живучими, словно самаи. Слепой мужчина сдвинулся чуть вперед и хлопнул парня по плечу: – Как она выглядит? Выслушал его описание, задумчиво огладил бороду и загадочно улыбнулся. – Ее одежда что-то значит? – спросил молодой погонщик. – Конечно. Черные ремни сабель, простая одежда. Говорят примерно вот что: я – паломница, не мешай мне в моем путешествии. Язык цвета для иссарам чрезвычайно важен. Красный означает невинность, синий – траур, белизна – смертельная опасность, желтый – поиск собственного пути в жизни. А вот черные ножны тальхеров говорят: я не желаю твоих подарков, ты меня задел, я гордая и сердитая. Это сообщение на универсальном языке женщин. – Надо бы мне знать эти языки. Знать, как ты. – Иссарскому я могу начать тебя учить хоть сейчас. А вот этого второго ни я, и никакой другой мужчина, никогда не узнаем до конца. – Улыбка слепца была неясной, словно пустыня. – Передай Эвикиату, что сегодня мы сделаем дневной постой чуть более долгим. Начнем на час раньше и выдвинемся на час позже. – Он будет недоволен, постоянно требует спешить. – Неважно. Если она от усталости упадет в обморок, мы потеряем два дня, а не два часа. А поверь мне: мое знание языка женщин указывает, что нам пришлось бы ее связать, чтобы она оказалась на спине какого-то животного. Князь вернулся на свое место, налил себе вина и поднял кубок в тосте: – За путешествие. И за проблемы с переводами.