Верный вопрос звучал: расскажешь ли ты обо всем Лавенересу? Расскажешь ли о мужчинах и женщинах в невольничьих ошейниках, которые под слоем тренированного равнодушия и покорности несут в глазах жажду битвы? Передашь ли ему вести от Королевы Невольников? Что сделает Сын Огня? Женщина в зеркале приподняла брови, саркастически кривясь. «Нет. Что сделает мужчина, который занимает твои мысли чаще любого другого». «Неправда». «Которого ты обвиняешь, что он разбил твое сердце, хотя он и предупреждал, что он – не хозяин своей судьбы». «Нет». «Да. Ты не можешь перестать о нем думать. Ты раз за разом вспоминаешь бандитов, пустыню, пещеру, его руки на твоем теле, скалу под твоей спиной. И ночь, когда он был с тобой в последний раз». «Неправда». «Не притворяйся. Кого ты обманываешь? Себя? Что тебя злит? Ты ведь помнишь, как боялась, когда Око его поглотило. Ты ведь сама говорила, что тоскуешь по переводчику, но он – не только переводчик. Любой, любой в мире остается многими людьми. Ты: Деана д’Кллеан, иссарам, но ведь – и полукровка-меекханка, мастер тальхеров, а еще – Песенница Памяти, Ищущая и та, кто спасла здешнего князя. Ты и правда желаешь получить себе только слепца-переводчика? Это словно бы ты хотела меч, у которого нет рукояти, эфеса или клинка. Ты должна принять его всего». «Мне нет до этого дела». «Правда? – та, в зеркале, приподняла бровь. – Тогда отчего ты боишься выйти в коридор и встретиться с одной из этих женщин?» «Я не боюсь». «Кого ты обманываешь?» «Я уеду, он останется. И так это и закончится». «Конечно. И ты, возможно, когда-нибудь даже о нем забудешь. Тетка наверняка бы так тебе сказала. Но мы говорим не об этом. Вопрос вот в чем: скажешь ли ты ему или нет? Если нет, то восстание наверняка вспыхнет и десятки, а может, и сотни тысяч детей Матери погибнут. Они могут победить, но какой ценой? А может, ты задумаешься, пойдет ли князь по следам своего брата и постарается облегчить судьбу невольников – или же оставит сталь и огонь. Можешь ли ты ему доверять или нет? Оттянет ли он бунт, высылая против невольников армию, или успокоит их мудрыми решениями?» – Они могут ему не позволить, – произнесла Деана вслух. «Верно, – отражение глянуло на нее серьезно. – И они наверняка уже это делают, обманывая его шпионов. Но если он не будет знать, в этом окажется и твоя вина. Если Коноверин запылает, а кровь детей нашей Госпожи удобрит землю – виновата будешь ты. Пусть выбор останется за ним. Только так ты избегнешь греха недеяния». «Нет». «Да. Тут дело в доверии. Ты видела его лицо, когда он был лишь слугой князя. Ты видела, что в нем крылось, когда он не носил маску, когда думал, что умрет. Он хороший человек, ему ведомо сочувствие и милосердие. И он не глупец. Он не сделает необдуманного шага – не сейчас, когда запылало Око, а с Севера идут столь необычные вести. Империя будет праздновать поражение врага, покупая шелк, слоновую кость, жемчуга, камни и проедая целое состояние в приправах. Коноверин имеет шанс получить бóльшую часть этого состояния. А Лавенерес найдет способ, чтобы его использовать». «Ты обманываешься». «Возможно. Но отсутствие поступка – порой уже поступок. Ты ведь знаешь». «Знаю». «Я тоже. Я – это ты. Ты приняла решение?» «Да». Она встала. Сани требовал действия, а потому она вынула саблю и провела длинный, изнурительный поединок с несколькими противниками-тенями. Ей все еще не хватало настоящего звона стали. Потом она пошла за своей невольницей. * * * Рубиновая подвеска указывала ей дорогу в комнаты Лавенереса настолько же верно, насколько стоящее в зените солнце указывает полдень. Каждый, кому предъявляла Деана подвеску, низко кланялся и направлял девушку к соответствующим дверям. С молодой невольницей, семенящей в нескольких шагах за ее спиной, она покинула Дом Женщин, прошла центральной частью дворца, называемого Садом Просящих, и через четверть часа добралась до Крыла Плача. В этой части здания Соловьи, наверное, имели собственный гарнизон, поскольку не успела Деана миновать и нескольких комнат, как уже насчитала не меньше тридцати воинов. Наверное, это свидетельствовало, что им еще доверяли. При виде подвески первый же из одетых в желтое низко поклонился и на сносном суанари предложил стать их проводником. Повел их сквозь хаос комнат, прихожих, коридоров, больших залов, застекленных оранжерей, наполненных пением маленьких фонтанчиков внутренних площадок, проходов между стенами. Если когда-либо в эту часть дворца и прокрался какой убийца, наверняка блуждает тут до сих пор. Соловей остановился перед неприметными дверьми, поклонился еще ниже и встал рядом. Ну да, он ведь не мог прерывать княжеских занятий в любое время дня и ночи. Деана вошла без стука. По глазам ее ударила роскошь: стены, украшенные перламутром и шелком, гигантские окна, паркет из темного дерева. А в центре – ложе, накрытое бледно-розовым стекающим на землю муслином. А еще – туалетный столик с большим зеркалом в раме с фарфоровыми цветами, коллекция ароматических масел на нем, разбросанные там и здесь тонкие батистовые кружева. Деана охватила все это одним взглядом. «Женская спальня, – решила она. – Я в женской спальне. Должно быть, Соловей ошибся». И в этот самый миг ложе ожило, балдахин разошелся в стороны, и в Деану ударила улыбка. Резкая, словно клинок тальхера, совершенная, триумфальная. Улыбка, ворвавшаяся ей в грудь и рассекшая сердце надвое. Варала кивнула ей, ласково ведя пальцами по лицу спящего мужчины. – Ш-ш-ш. Он устал, – произнесла она на мягком меекхе, приложив к губам палец и не переставая улыбаться. – А он должен беречь силы. Поправила одежды, кипу муслина цветом чуть глубже того, что окружал ложе. – И что же такое важное тебя сюда привело? Деана прикрыла глаза. Сани появился внезапно, транс битвы взывал к ней из глубины души, обещая молниеносно стереть эту улыбку с лица Первой Наложницы, танец смерти и освобождения, свободы и крови. Ох, какая-то часть Деаны знала, что если бы эта женщина могла в тот миг заглянуть под ее экхаар, то заорала бы во все горло. У нее закружилась голова, занемели ладони. Словно она собиралась потерять сознание. – Нет… – Деана дважды вздохнула, прогоняя из глаз цветные пятна. – Ничего, что не могло бы подождать. Варала с удивительной быстротой сорвалась с постели и в два шага оказалась рядом с ней. Деану охватил ее сладкий, тяжелый запах. – Ничего важного? – Улыбка исчезла. – Правда? Это хорошо. Очень хорошо. Она протянула руку, словно собираясь толкнуть Деану в грудь, но в последний миг остановилась. Странно, Деана ведь даже не коснулась оружия. – Я говорила тебе… говорила, чтобы ты оставила его в покое. – Вблизи наложница уже не выглядела настолько молодой, как при первой их встрече, она была старше, зрелей, но из-за этого вовсе не казалась менее совершенной. – Он не для тебя. А потому я скажу тебе это отчетливей. Ты никогда не займешь моего места в его сердце. Ты никогда не окажешься опасной для меня, хоть бы ты не знаю как пыталась привязать его к себе чувством благодарности или вины. Еще одна улыбка рассекла ее сердце. – Он проведывает меня почти каждый день, ты знала? Он князь, Дитя Огня, последний из династии, которая владеет Коноверином вот уже тысячу лет. А ты? Кто ты такая? Чего ты хочешь? Зачем пришла? Спящий мужчина забормотал что-то, неспокойно шевельнулся. Варала замерла и оглянулась через плечо. Деана использовала момент, чтобы поглубже вдохнуть, пригасить шалеющий в ее теле сани, успокоить колотящееся сердце. «Кто я? Чего хочу? Зачем пришла?» – Я ависса на пути в Кан’нолет, – начала она тихо, и – спасибо тебе, Мать, – голос ее не задрожал. – Я хочу вернуться домой. Пришла просить о дозволении покинуть дворец и присоединиться к каравану, что отправится сквозь пустыню. Наложница замерла, будто услышала вдруг слова на неизвестном языке. Заморгала: – Хорошо. – Лицо ее выглядело словно вырезанным из мрамора. Если бы то «хорошо» сопровождала хотя бы легчайшая улыбка, пусть и просто ее обещание, тальхеры Деаны ожили бы и рассекли лицо Варалы напополам. Деана развернулась и вышла. Глава 12 Это случилось в третий раз за последние дни, и казалось, что Альтсин начинает обретать должную сноровку в вылезании из глубокой дыры, в которую всякий раз швыряло его столкновение с Реагвиром. Хотя сейчас было по-другому. Менее… комфортно. Не открывая глаз, он чуть шевельнулся. Тело отозвалось болью: тупой и всеохватной, словно дюжина мужиков с палками молотила его в последние часы. Зато голова была свежей и ясной, мысли двигались быстро и хищно, словно акула, заметившая в воде раненого тюленя. Он помнил. Был у Оума. Божка сеехийцев. Сражался с ним. Победил, но Оум не был тем, против кого мог бы встать кто-то извне. Оум был… Лицом на троне. А он лежал на земле, связанный. Шансов на бегство – не было.