Герцог поставил чашку на блюдце. — Да, есть, — сказал он совершенно серьезно, и глаза его смотрели прямо на нее, — я хочу вас успокоить по поводу этой картины, мадам, если вы еще переживаете и боитесь ночного вторжения. Картина никому не нужна. Она тоже поставила чашку на блюдце. — В смысле? — Я имею в виду, что грабителям нужна была не картина. Картина была только предлогом, и, возможно, за нее все же хотели денег. Но это дело только хотели выставить, как ограбление. — А на самом деле? — спросила она, подавшись вперед и чувствуя, как холодеет в груди. — А на самом деле им нужен был я. — Но почему они искали картину? — Чтобы выставить все ограблением, а когда я услышал шум и пришел в вашу спальню, они попытались заманить меня в ловушку. Я узнал этих людей. — И кто же это такие? Доминик снова взял чашечку со стола. — Это не важно. Я просто хочу вас успокоить. Этим людям нужен я, а не ваше имущество. Мирабелла вскочила на ноги. — И вы так спокойно говорите об этом? — закричала она, — неужели вы думаете, что меня интересует какая-то чертова картина, когда речь идет о вашей жизни? Доминик тоже поднялся и уставился на нее, будто видел впервые. Потом рассмеялся. — Да, думаю, что моя жизнь стоит гораздо меньше. — То есть вы хотите сказать, что за вами гонятся убийцы, при этом я могу чувстовать себя спокойно, ведь на мое имущество никто не покушается? — Приблизительно так. Я надеюсь, что вы не считаете еще меня своим имуществом? Ему было весело, он поддразнивал ее, она слышала насмешку в его голосе. Но Мирабелле было совсем не до смеха. Ее обуял самый настоящий гнев, такой, какого она не испытывала уже много лет. Мирабелла схватила стул, стоявший рядом с нею, и со всей силы бросила его в Доминика. В последний момент Доминик уклонился, раздался треск когда стул влетел в деревянный столб и раскололся на кусочки. Мирабелла топнула ногой, подхватила юбки и бросилась бежать, будто за ней гнались все черти ада. Господи, ну что за человек? Его жизнь в опасности, а он смеется над ней, будто это смешно. С этого дня Мирабелла наняла охранников, которые патрулировали парк и везде сопровождали Доминика. И как бы он ни сопротивлялся, она не позволяла ему и шагу ступить без сопровождения. — Я не юная девица, мадам, — в раздражении говорил он, — оставьте меня в покое! Я сам способен за себя постоять! — Видела я, как вы можете за себя постоять, — съязвила она, — поэтому пока вы в моем доме, вы будете ходить с охраной! — И не подумаю. — Подумаете, — Мирабелла уперла руки в боки, — либо вы ходите с охраной, либо я сожгу вашу мазню. — Моне? — уточнил он. Она кивнула. — Моне. ... На большой бал, который давали герцог и герцогиня де Сен-Савиньон, были приглашены все сливки бостонского света. Мирабелла стояла на лестнице рядом с Домиником в светло-синем платье и невероятном колье с сапфирами, купленном специально для этого случая. Колье закрывало почти все декольте, сияя в свете свечей и в глазах завистливых гостей. Уже через пол часа поползли слухи, что колье — подарок молодого мужа своей жене. Мирабелла только улыбалась, не желая опровергать эти слухи. Пусть завидуют. Ведь это она нашла себе принца. Доминик и без сапфиров выглядел лучше некуда. Ему очень шел вечерний костюм, и Мирабелла тайком бросала на него страстные взгляды. Еще не хватало, чтобы стали говорить, что она влюблена в собственного мужа. Вот повеселится бостонский свет, узнав, что весь ее брак — это фарс, а сама она сходит с ума от синих глаз Доминика де Сен-Савиньон, который ведет себя ровно так, как прописано у них в брачном контракте. Он всегда дружелюбен, вежлив, и предупредителен. У него билет на пароход, и он ожидает ее и Аманду в гости ровно через год. Или даже не так. Он ожидает Аманду, с которой так легко нашел общий язык, а ее, Мирабеллу, он примет скорее в качестве дуэньи. Бал они открывали, ведя в полонезе, потом танцевали вместе вальс, и Мирабелла казалась себе неуклюжей гусыней, тогда как Доминик, конечно же танцевавший, как бог, легко и непринужденно вел ее в танце. Этот бал должен был бы быть минутой ее торжества, но Мирабелла не чувствовала себя счастливой. Через два дня она отвезет его в Нью-Йорк на океанский лайнер, и у нее останутся только его фотографии, вырезанные из газет. И да... титул, тот самый, который она так хотела. После вальса Мирабелла накинула шаль и вышла в сад. Ей было грустно. И даже свет разноцветных электрических фонариков, недавно установленных отцом в их небольшом садике, и которыми они оба ужасно гордились, не радовал ее. Пройдя по дорожке, Мирабелла села на качели, привязанные к ветке раскидистого каштана. Вот и все. Она навсегда останется одна. Любовь поманила ее крылом, показала ей, что бывает и другая сторона жизни, кроме бесконечной работы, покупок модных и дорогих вещей, удачных сделок. Мирабелла провела рукой по ожерелью. Она хотела показать своим завистникам, что муж любит ее. Ей это удалось. Доминик после танца с ней пригласил Аманду, и более не танцевал. Он тоже хотел сделать вид, что любит свою жену. Вид... Мирабелла вздохнула. Они оба сделали вид, что они — супруги. Но ведь это только морок. А морок — не любовь, и не брак. Она сама хотела этого. Хотела не быть любимой, а казаться. Не быть замужем, а стать герцогиней. Она получила все, чего хотела. — Мадам? Мирабелла вздрогнула от неожиданности, руки ее разжались и она с криком упала с качелей, больно приземлившись на траву на спину.