Тео – Понятно, – говорит Тео в трубку, глядя на Джен, которая сдвигает солнцезащитные очки поверх волос и вопросительно поднимает брови. Она лежит на шезлонге в их маленьком саду, вытянув перед собой босые ноги. – Так ему предъявили обвинение? Он стоит на террасе, солнце бьет ему в затылок. – И, – он понижает голос, – его перевели в Уэйкфилдскую тюрьму? Французские окна, ведущие в гостиную-столовую, открыты, и Тео отходит в тень, опасаясь, что соседи могут его услышать. Пресса уже проявила бурный интерес к делу Кармайкла. – Это так, – подтверждает Ральф, адвокат его отца. У него глубокий голос, и Тео воображает, что он из тех людей, которые наслаждаются хорошим вином и вечерами в опере, хотя Тео никогда с ним не встречался. – Из-за серьезности обвинений. Ему предстоит находиться под стражей до суда. Его обвиняют в убийстве, а также в сексуальном насилии. – А что насчет мошенничества с оплодотворением? – У Тео все еще нет всех кусочков головоломки, только то, что им удалось собрать вместе из улик, найденных Саффи. – Да, это тоже выглядит вероятным. Хотя это больше относится к серой зоне. Благодаря публикациям в прессе несколько женщин обратились в полицию. Он занимался этим годами. Тео становится нехорошо. Те женские фотографии, которые он нашел в кабинете отца, были каталогом. Так Виктор Кармайкл мог вспомнить, кого именно он искусственно оплодотворил своей спермой. Другие женщины, те, чьи снимки были в папке, которую нашла Саффи… Ему невыносимо думать об этом. Ральф, должно быть, принимает молчание Тео за беспокойство, потому что говорит: – Мне жаль, но для вашего отца все может обернуться не очень хорошо. Я посоветовал настаивать на том, что в случае с Кэролайн имело место непредумышленное убийство, поскольку он говорит, что не хотел ее убивать и что это был несчастный случай. Что они поссорились, она собиралась уйти от него, и он в гневе толкнул ее. Она потеряла равновесие и упала с лестницы. Если он признает себя виновным, суда не будет, но вы же знаете своего отца… Услышав имя матери, Тео чувствует, как в горле встает комок. Его отец пусть не сразу, но признался в своем преступлении. Это удивило Тео. Он полагал, что отец будет до могилы отстаивать свою невиновность. Но, похоже, улики оказались слишком весомыми, чтобы он мог их отрицать: показания Глена Дэвиса относительно признания, алиби, не выдержавшее более тщательной проверки, и сосед, вспомнивший, что разговаривал с отцом тем утром, позже, чем тот, по его словам, ушел на работу. – Что насчет убийства Роуз? – Полиция все еще проверяет улики по этому делу. В письме, которое передала Саффрон Катлер, Роуз пишет, будто испугалась, что Виктор нашел ее и что она видела его в саду в Ночь костров. Но на этом письмо заканчивается. Конечно, мы можем предположить, что он действительно нашел ее и именно поэтому у нее не было возможности закончить письмо. Очевидно, что для суда этого может быть недостаточно. Однако свидетельница, некая Мелисса Браун, заявила, что мужчина, подходящий под описание Виктора, искал Роуз за несколько дней до ее исчезновения. Мы будем держать вас в курсе. – А как насчет Синтии Парсонс? – Недостаточно улик, чтобы предположить, что ее смерть не была самоубийством, – говорит Ральф. «По крайней мере, отец признался, что виноват в смерти мамы, – думает Тео. – Если б он только признался в убийстве Роуз, Лорна и Саффи были бы спокойны». – Он спросил меня, не хотите ли вы навестить его, – добавляет Ральф, его тон вдруг становится неуверенным. – Он убил мою мать, – говорит Тео. – Надеюсь, он сгниет в тюрьме. Джен пристально наблюдает за ним из сада, хотя он не уверен, слышит ли она его слова. – Понимаю. Но я должен был спросить. В любом случае я буду держать вас в курсе и сообщу вам дату суда, когда ваш отец признает свою вину. – Спасибо, что сообщили мне, – благодарит его Тео и завершает разговор. По правде говоря, он просто хочет справедливости. Он хочет, чтобы его отец заплатил за свои преступления. Тео опускается на стул, все еще держа телефон в руке. Над ним нависает тень, он поднимает глаза и видит Джен, которая стоит в дверном проеме, заслоняя солнце. – Ты в порядке, милый? Тео кивает. Ладони у него потные, и он роняет телефон на стол. Джен запрыгивает к нему на колени и обнимает его за шею. От нее пахнет кокосовым кремом для загара. Она ничего не говорит. Ей и не нужно. – Я родственник этого ублюдка, – со вздохом произносит Тео. – Ты совсем на него не похож. Ты весь в свою маму. Помни об этом. И ты не одинок. Лорна, должно быть, чувствует то же самое теперь, когда узнала, что он ее отец. – Верно. – Слава богу, что есть Лорна. Тео разговаривал с ней по телефону каждые несколько дней – с тех пор как она написала ему в тот вечер, чтобы сообщить, что он ее брат. – Дэвис тоже был обвинен в ряде преступлений, – продолжает он, привлекая Джен ближе к себе. – У меня такое ощущение, что он заключил со следствием какую-то сделку, однако он обвиняется в нападении и запугивании, причем не только Лорны и Саффи, но и других женщин. Мошенничество, выдача себя за представителя закона, взлом и проникновение – список можно продолжить. Он чувствует, как Джен вздрагивает. – Ты думаешь навестить отца? – мягко спрашивает она. – Хотя бы для того, чтобы спросить, почему он поссорился с твоей мамой? И правда ли, что она собиралась уйти от него? – Я больше никогда не хочу его видеть, – с чувством отвечает Тео. – Я ненавижу его. И он никогда не скажет правду. Он никогда не объяснит, почему так поступил. Он будет оправдываться, пытаться обвинить маму… – Извини. Я даже не могу представить, каково это. «По крайней мере, у меня есть Джен, эта замечательная женщина», – думает Тео. Джен, которая всегда поддерживала его и которой он безоговорочно доверяет. – Наверное, я позвоню Лорне, расскажу ей обо всем этом. – Конечно. – Джен ласково сжимает его плечо, затем спрыгивает с его колен. – Я собираюсь продолжить загорать. Она улыбается ему через плечо, направляясь обратно в сад. Тео смотрит ей вслед. Ее плечи уже начали краснеть. Он знает, что она не успокоится, пока не посидит там еще по меньшей мере час, несмотря на его лекции о раке кожи. В конечном итоге Тео – сын врача. * * * Позже в тот же день он едет навестить могилу своей матери. На кладбище многолюдно по сравнению с обычными субботами, и Тео полагает, что причиной тому хорошая погода. По территории прогуливаются пары, взявшись за руки, неспешно идут семьи с маленькими детьми и колясками. Его сердце сжимается. Он так сильно хочет этого для себя и Джен… Для него это жестокая ирония, что его отец незаконно стал отцом многих детей, в то время как он, Тео, даже не может сделать так, чтобы его жена забеременела. Он задается вопросом, почему его отец сделал это. С тех пор как раскрылись обстоятельства дела Виктора Кармайкла, Тео прочитал о других случаях мошенничества врачей с искусственным оплодотворением – но раньше он никогда не слышал об этом. Пишут, что обычно одной из причин является так называемый «комплекс бога». Это как нельзя лучше характеризует его отца. Дойдя до маминой могилы, Тео опускается на колени, вынимает из вазы старые цветы и заменяет их свежими розами. – Они арестовали его, мама, – говорит он, расставляя розы в вазе. – Он признался в том, что толкнул тебя, и я думаю, что они привлекут его и за смерть Роуз. Я… – Его голос срывается. – Я никогда не пойму того, что произошло в тот день. Я никогда не пойму его. Но обещаю, мама, обещаю, что, если мне повезет стать отцом, я не буду таким, каким был он. Никогда. Тео прикасается к гладкому мраморному надгробию, вспоминая последний раз, когда он видел свою маму: в выходные перед ее смертью. Она стояла на пороге, сжимая в руках пакет с домашними пирогами и лазаньей. Именно благодаря ей он захотел стать шеф-поваром. Мама крепко обняла его, как будто знала, что это в последний раз. А потом она стояла и махала рукой, пока его машина не вырулила на подъездную дорожку, и мамина улыбка скрывала боль, которую она, должно быть, чувствовала. – Прости меня, – говорит Тео, в горле у него встает комок. – Прости за то, что я не знал, на что он способен. Прости, что я не смог спасти тебя. 59 Дафна Август 2018 года Сегодня меня пришли навестить две женщины. У них обеих темные вьющиеся волосы, хотя одна из них старше другой. Младшая из них одета в джинсовый комбинезон и выглядит так, будто она беременна. На старшей оранжевый сарафан. Они обе красивы. Но для меня все молодые женщины красивы, с их молодостью, ловкостью и сильными ногами, которые не болят при ходьбе. – Бабушка, – говорит та, что помоложе, садясь рядом с моей кроватью. В последнее время я часто лежу в кровати. Мое тело ощущается ужасно немощным, но я не знаю почему. Я кашляю, и лицо младшей морщится от беспокойства. Она кусает нижнюю губу. Старшая женщина смотрит на меня холодно. Она мне кого-то напоминает. Ее выражение лица, разочарование в глазах. Она напоминает мне Роуз. – Я Саффи, – говорит беременная. Саффи. Саффи. Это имя мне знакомо. Она называет меня бабушкой. Должно быть, это моя внучка. Другая должна быть ее матерью: они так похожи… Но у меня никогда не было детей. Я знаю это. Я бы это запомнила. Младшая плачет. Я не знаю почему. Слезы скатываются по ее лицу и падают на джинсовые штанины, образуя маленькие темные кляксы. «О ком ты проливаешь слезы, моя дорогая?» – хочу я спросить ее. Но мои губы не двигаются. Слова не приходят. Старшая женщина стоит позади Саффи и сжимает ее плечи. – Мама, – говорит она, глядя на меня. – Я Лорна. Лолли. Лолли. Конечно, это Лолли. Моя Лолли, моя любовь… – Я бы хотела, чтобы ты вспомнила, – мягко продолжает она. – Я бы хотела, чтобы ты вспомнила, что случилось с Роуз и почему ты взяла ее имя. Конечно, я помню. – Чтобы уберечь тебя, – внезапно отвечаю я, и их глаза удивленно расширяются. Голос у меня скрипучий. Я говорю как старуха. Руки, сложенные поверх моих одеял, морщинистые и венозные. Я и есть старуха. Конечно, я старая. Почему я все время забываю об этом? Лолли подходит с другой стороны кровати и кладет свои руки поверх моих. – Я так хочу простить тебя, – вздыхает она. Ее руки кажутся теплыми по сравнению с моими, холодными. – Особенно сейчас. Мы никогда не узнаем, что произошло той ночью, – говорит она мне. Я смотрю на нее в ответ. Я не совсем понимаю, о какой ночи она говорит. Закрываю глаза. Мне больно держать их открытыми. Моя грудь болит, и легкие тоже. Я слышу их голоса, хотя они звучат очень далеко, но эти женщины говорят о Скелтон-Плейс. И о Роуз. О моей Роуз. Я понимаю, что они говорят о предстоящем судебном деле. И о Викторе Кармайкле. Они говорят о той ночи, когда умерла Роуз.