Я чувствую толчок в бок и оглядываюсь, чтобы увидеть Паркера, прищурившего глаза, он наклоняется, его губы едва касаются раковины моего уха. — В следующий раз, когда я услышу, что ты говоришь о себе плохо, уложу тебя на колено и отшлепаю по заднице. Боже мой. Я чувствую, как мое лицо пылает, как румянец распространяется от макушки до шеи. Он не просто так сказал это, когда мой брат, его лучший друг, сидит напротив! — Ладно, что, черт возьми, происходит? — рявкает Оуэн, его глаза мечутся между нами двумя, — вы… подождите. Вы что, ребята… трахаетесь? — Господи, Оуэн, не говори «трахаются». Ты же не подросток, — язвит мама. Она подходит к столу и садится рядом с Паркером, беря с подноса сахарное печенье. — Они явно вступают в сексуальные отношения, а ты делаешь это очень неловким для своей сестры. Это худший момент в моей жизни. Я в этом совершенно уверена. Мне хочется, чтобы пол действительно разверзся и поглотил меня целиком. Избавьте меня от страданий, пожалуйста. — Может, вы оба прекратите, — кричу я, закрывая лицо руками, — во-первых, даже если я и спала с кем-то, мне не нужно обсуждать это с вами, и уж точно не за рождественским обедом! Во-вторых, с Паркером ничего не происходит. Мы друзья, мы всегда были друзьями, с самого детства. — Вообще-то, это неправда. Я дергаю головой и смотрю на Паркера, у меня отвисает челюсть. Что, черт возьми, происходит? — Оуэн, мне нравится твоя сестра, и хотя я уверен, что она поставит мне фингал за то, что я скажу это вслух, я буду добиваться ее, и надеюсь, что ты не будешь против, потому что это не изменится. Застонав, я откидываю голову назад, бормоча. — Паркер! — Что? — он пожимает плечами, его плечо слегка натягивает старую толстовку, — это правда, а утаивание чего-то подобного никогда никого не приводит к успеху. Я поднимаю взгляд и вижу, что глаза Оуэна скачут между нами двумя, его челюсть твердеет. Он выглядит отчасти смущенным, отчасти рассерженным, и сейчас я не уверена, что бы предпочла. — Так вы вместе? — Нет, — говорю я. — Вроде того, — говорит Паркер. Я поворачиваюсь к нему. — Это не тот разговор, который нужно вести за столом в кругу моей семьи, когда мы даже не обсудили это наедине. Этот человек явно сошел с ума. Через два дня я сяду в самолет и полечу домой. Что бы ни происходило между нами, у этого есть срок годности, и я думала, что он это знает. — Так что же, вы просто… занимались сексом друг с другом все время, пока ты была дома? Правда, Квинн? Теперь я злюсь. Мне не нужен ни снисходительный, упрекающий тон Оуэна, ни то, что он вообще меня осуждает. Я уже не подросток, и как бы я его ни любила и ни уважала, это моя жизнь, и я сама принимаю решения. — О, заткнись, Оуэн. Если я хочу заняться сексом с Паркером, я это сделаю, и никто ничего не сможет предпринять. Иногда ты забываешь, что мне уже не шестнадцать лет, и не нужно, чтобы ты или кто-то другой указывал мне, как жить, — я резко встаю со стула, его ножки громко скребут по полу, — разве было бы так плохо, если бы мы с Паркером были вместе? — Нет, — рычит Оуэн, — я просто… я не знаю, Квинн. Он мой лучший друг, он мне как родной. — Нет ничего родственного в том, что я чувствую к твоей сестре, — добавляет Паркер. Почему эти слова вызывают у меня легкую дрожь? Потому что я явно ненормальная, вот почему. — Слушай, мне все равно, что ты и Квинн вместе, ясно? Это просто застало меня врасплох, вот и все. Мы все дружим с детства, и я не ожидал такого, наверное. Я не злюсь. Квинн права, это ее жизнь. — Мы не вместе, — повторяю я. Потому что, как бы мне ни было приятно, что он это сказал, факт остается фактом: мы с Паркером не вместе, — мне нужно подышать воздухом. Прежде чем кто-то успевает сказать еще хоть слово, я поворачиваюсь и бегу к входной двери. Как только я открываю ее и выхожу наружу, прохладный воздух ударяет мне в лицо, и я делаю первый полный вдох с тех пор, как села за стол. Я втягиваю в себя вдох за вдохом, пытаясь восстановить контроль над ситуацией, которая закрутилась, прежде чем я смогла ее остановить. Постепенно сердце замедляет свой бешеный ритм, и я перестаю чувствовать, что задыхаюсь. Боже, что я наделала? Часть меня знала, что не стоит связываться с Паркером из-за того, что все может запутаться, и, возможно, мне стоило прислушаться, потому что все запуталось. Все. Мои чувства к Паркеру, его чувства ко мне. Тот факт, что я живу за сотни миль от него, а он здесь, в нашем родном городе, и не собирается уезжать. То, что это должна была быть недельная интрижка с лучшим другом моего брата, запретная, волнующая попытка дружбы с привилегиями, которая должна была закончиться, не успев начаться. В какой-то момент, пока я размышляю, открывается входная дверь, и Паркер оказывается рядом со мной, перегнувшись через перила крыльца и вглядываясь в темноту. Сначала он ничего не говорит. Мы просто стоим рядом, и никто из нас не знает, что сказать. Наконец, он начинает говорить. — Мне жаль, что я поторопился сказать это, когда ты не была готова, и жаль, что я не сказал это сначала тебе наедине. Но я не сожалею о своих чувствах, Квинн. Моя нижняя губа слегка дрожит, в глазах стоят горячие, жгучие слезы. Сегодняшний день полон стольких эмоций, и мне трудно их переварить. — Любимая, посмотри на меня, пожалуйста, — умоляет он. Я перевожу взгляд на него и резко вздыхаю, видя печаль в его глазах. Я утираю слезы и говорю себе, что нужно взять себя в руки. Легче сказать, чем сделать. — Все стало сложным, Паркер, а я ненавижу сложности, — тихо говорю я. Паркер качает головой, затем тянется к моей руке. Его пальцы переплетаются с моими, и на секунду я прижимаюсь к его теплу. Я всегда чувствую себя в тепле и безопасности, когда нахожусь рядом с ним, что никак не помогает войне, бушующей между моим сердцем и головой. — Почему все должно быть так сложно? Я знаю, что ты чувствуешь то же, что и я, Квинн. Черт возьми, я чувствую это уже много лет, только теперь это не то, что я могу игнорировать. И не могу позволить тебе просто уйти, — шепчет он, поворачивая мою голову к себе и беря меня за подбородок. Наши взгляды встречаются. Неразрывные, интенсивные, всепоглощающие, — последняя неделя с тобой была невероятной, Квинн, и я знаю, что ты чувствуешь то же самое, это естественное чувство, как и должно быть в любых отношениях. Я не говорю, что это будет легко, и я даже не знаю, как мы это сделаем, просто прошу тебя попробовать. Я зажимаю губу между зубами и отрываю взгляд от его лица, это безумие. Моя жизнь не здесь, она в Нью-Йорке. Я говорю единственную логичную мысль, которая приходит мне в голову. — Ты же знаешь, что это ни за что не сработает. Он сжимает челюсть, мои слова ожесточают его. — Нет, я этого не знаю. Я просто знаю, что стою на улице, на чертовом морозе, и пытаюсь убедить девушку, от которой я без ума, что нам стоит попробовать. Попробуй со мной, Квинн, и если ничего не получится, то мы закончим, но, по крайней мере, сможем сказать, что выложились на полную. Мы попытались. Как бы ни хотело мое сердце сдаться, броситься в его объятия, я знаю, что жизнь не черно-белая, и такие вещи не даются легко. Отношения на расстоянии требуют упорного труда и терпения. Времени и преданности, все то, в чем я не уверена из-за своей работы. — Мне нужно подумать, Паркер… В моей голове полный бардак, и мне нужно время, чтобы все обдумать, все взвесить, — говорю я ему. Паркер кивает, на его лице боль. — Встретимся завтра под омелой. Как и планировали, я буду ждать твой ответ на этот вопрос, на пари, на все. Хорошо? — Хорошо, — шепчу я. Я чувствую его губы на своей макушке, он нежно прижимается к ней, а потом уходит прочь, к старому грузовику, на котором я проездила полжизни. Человек, которого я знаю больше половины своей жизни, но теперь вижу совсем по-новому, уезжает на нем. Готова ли я рискнуть и упасть вместе с ним? С ним все кажется так просто, но на кону стоит нечто большее, чем простое пари. Глава 8 Хотела бы я сказать, что ответы приходят легко, но правда в том, что последние двенадцать часов я провела в гостевой спальне у мамы, набивая рот рождественским печеньем или десертами, которые она мне приносит, и притворяясь, что мир не находится прямо за этими морозными окнами.