– Все еще не увели, – скорее констатировал, чем спросил Курбанов, кивая на отскочившую в последний момент от меня Анечку. Не успел он произнести эту фразу, как в кабинет зашел конвой. Мы вышли вслед за Анечкой. Я смотрел ей в спину, понимая, что больше никогда ее не увижу, и даже радовался этому. Она оглянулась, лишь когда они сворачивали в следующий коридор. В ее глазах стояли слезы. – В понедельник поедем обвинение предъявлять этой парочке, – озвучил дальнейшие планы Курбанов, когда мы вышли за ворота следственного изолятора. – Можно мне Овсянникова? – спросил я. Затесалась мысль, как бы невзначай проговориться тому при следующей встрече, что за преступление, совершенное в группе, срок дают больший. – Боишься не справиться с этой стервой? – заржал майор и, довольный тем, что подколол меня, первым залез в служебный «москвич». А уже ближе к ночи из дома меня забирал более представительского по местным меркам класса автомобиль – белая «Волга». Пассажирами в ней оказались ожидаемый мною Свиридов и, к моему большому удивлению, товарищ Шафиров. Свои чувства при встрече я скрыть не смог, чем вызвал его ухмылку. – Ну, рассказывай, как там у тебя дела с раскрываемостью? – спросил он, как только я уселся рядом с ним на заднее сиденье и машина тронулась с места. – Отлично, товарищ полковник, – не стал я прибедняться. – Ваше распоряжение выполнено: раскрыта серия краж, жулики задержаны, и уже в понедельник им будет предъявлено обвинение. – Орел! – похвалил он меня. Полковник сидел ко мне вполоборота и с интересом меня рассматривал. Был я в старых милицейских штанах и бушлате, что остались в кабинете со времен Кривощекова, и в своих родных ботинках. В рюкзаке у меня лежали болотные сапоги, только их, а также фонарик и нож мне удалось купить в специализированном магазине. В дороге мы провели около двух часов. Задремал я еще в самом начале, поняв, что при водителе никакого разговора не будет. А проснулся, когда мы подъезжали к деревянному под старину срубу на берегу реки. Был он здесь не один. Не так далеко, открытые взору вполовину лысыми деревьями, возвышалось еще несколько подобных домов. Легко было догадаться, что это дачи элиты города. – Так, – принялся командовать Свиридов, – время третий час ночи. Так что ужинаем и выдвигаемся. Как раз на зорьку поспеем. В дом он вошел первым. Я же тем временем осматривал двор, в котором мы припарковались. Гараж из белого кирпича, над ним, судя по большим окнам, жилой пристрой, чуть дальше беседка для трапез с многочисленными гостями. Самым дальним строением был туалет-скворечник, а ближе всех к реке располагалась баня. В доме приятно пахло деревом и едой. Кто-то уже успел накрыть стол. Первым бросился в глаза местный деликатес – палка сервелата. Затем очередь дошла до трехлитровой банки соленых огурцов, банки поменьше с опятами. Посередине в чугунке ждала своего часа отварная картошка в мундире. С краю лежал черный каравай и рядом с ним на тарелке уже нарезанное сало. – А я вас уже заждался, – шепелявя, произнес вышедший из-за занавески еще недряхлый старик, окинув меня при этом цепким взглядом. – Спасибо, Кузьма Парфенович, дальше мы сами, – разрешил ему удалиться Свиридов, что тот и сделал, но сперва водрузив на стол последний штрих – бутылку самогона. – Альберт, не тушуйся. Снимай свой бушлат да садись за стол, – поторопил меня Шафиров. И очень кстати, я уже слюнки пускал. За столом мою тему все так же не затронули. Господа большие начальники обсуждали неинтересные мне дела. Про меня вообще, казалось, забыли. Особенно после того, как я отказался от второй стопки. Нельзя мне было сейчас напиваться, тем более в такой неоднозначной компании. Поев, все начали готовиться к охоте. В отличие от меня серого, Свиридов с Шафировым щеголяли в военной форме болотного цвета. Для охоты мне выдали двустволку. К ружью прилагался чехол и полный патронташ. – Пользоваться умеешь? – спросил Свиридов. – Умею, – кивнул я, рассматривая все, чем меня одарили. Судя по маркировке, это был ИЖ-27 с вертикальным расположением стволов, под патрон шестнадцатого калибра. Когда вышли на улицу, я попросил два учебных патрона, зарядил их и проверил работу экстрактора. Ружье оказалось исправным, и тогда я зарядил уже нормальные. Сделав пару выстрелов из каждого ствола по консервным банкам, я удовлетворенно хекнул. До места охоты мы добирались на лодке где-то с полчаса. Оно располагалось на другом берегу реки, и с воды казалось, что здесь сплошной лес. Но на подходе стал различим небольшой, в форме кишки заливчик, где-то на треть заросший камышом. Туда-то мы, заглушив мотор, и вошли. Дальше продвигались на веслах. Шафиров греб, как заправский диверсант, без лишнего шума и всплесков. Лодку он остановил, зайдя поглубже в заросли, где уже можно было в воде нащупать твердую почву. Сам он остался в лодке, сразу же приступив к ее маскировке с помощью сетки. А мы со Свиридовым, прихватив приготовленные посохи, вышли искать позиции для охоты. Рассвет был уже за горизонтом. Я стоял по колено в воде и прислушивался. Кругом тишина, лишь ветер колыхал высокие стебли камыша. Кряквы еще спали. Но вскоре они проснутся и вновь тронутся в путь, поближе к уходящему из наших широт теплу. Хотя не факт, вполне возможно, что этот залив – место их длительного отдыха. Первый выстрел произвел не я. Повернувшись на звук, увидел взлетающих из зарослей уток. Прятаться в камышах уже не имело смысла. Выстрелы шли один за другим. Я тоже не зевал. Выстрел – и одна подбитая падает в воду, второй выстрел – мимо. Перезаряжаю и по новой. Стрельба продолжалась от силы минут пять, а затем утки кончились, в смысле улетели. Те из них, что не упали в воду. Пришло время собирать добычу. – Альберт, двигай к лодке! – в подтверждение моих мыслей крикнул из зарослей Шафиров. Медлить я не стал. Пока шел, увидел в воде подранка. Кряква тоже меня заметила и попыталась свалить. Я двинул следом. И спустя пару секунд с головой ушел под воду. Захваченный азартом, провалился в какую-то яму. Тонуть было страшно. Воздух в легких неумолимо кончался, под тяжестью одежды я не мог всплыть, только резал руки о стебли. Камыш не выдерживал моего веса, раз за разом ломался, и я в отчаянии погружался вновь. И даже на помощь позвать было невозможно – мог просто захлебнуться. Пока тонул, вспомнил всю свою здешнюю жизнь: с защиты диплома до вчерашнего посещения следственного изолятора. Всех тех, кто в этом времени встретился мне на пути: от комсорга Лебедевой до крышесносной воровки Анечки. Успел даже прикинуть, куда меня забросит в следующий раз. Попросил у провидения, чтобы те времена оказались поближе к моей современности… И в этот момент меня вытащили. – Живой?! В ответ я лишь харкал водой и жадно заглатывал воздух. Вымокший бушлат с меня стащили и отшвырнули на нос лодки. Для профилактики простуды в горло влили самогон из фляги и посадили согреваться на весла. – Альберт, ну как тебя угораздило-то?! Говорил же, посохом все простукивай! – кричал на меня Шафиров. – Охотничек хренов, – это уже сарказм в мой адрес от Свиридова. – Давай хоть пару уток подберем, да до дома надо двигать. Окочурится ведь наш водоплавающий, – бросил он Шафирову. – А после опять мне, но уже осуждающе: – Ружье утопил. – Я возмещу его стоимость, – отстукивая зубами ритм, пообещал я. Отогрелся я только в бане, которую, ожидая нашего возвращения, загодя затопил старик. Как только я отошел от последствий заплыва в холодной воде, надо мной принялись насмешничать. – Утка чуть охотника не утопила, – ржал Свиридов. – Ружье утопил, утку не догнал! – вторил Шафиров. – Это потому что у вас утки неправильные, их шестнадцатый калибр не берет, – отшучивался я. – Мазила ты, Чапыра, – беззлобно припечатал меня Шафиров. После бани все завалились спать. Так что разговор, ради которого я поехал на охоту, состоялся лишь вечером под тот же самый самогон. Закуской в этот раз служили охренительно вкусно зажаренные рыжики с картошкой и запеченная в печи утка. – Альберт, в капстрану тебя пока отправить не получается. – Свиридов начал с плохой новости. – Могу устроить поездку в страну соцлагеря. С выездом туда, думаю, у тебя проблем не возникнет. – А круиз на теплоходе? – спросил я, чувствуя, как настроение стремительно падает. – Пока невозможно, – отрицательно помотал он головой, цепляя вилкой огурец. – А можно узнать почему? – Во-первых, ты не женат, – ответил он, когда прожевал. – В смысле? – не понял я – Как эти вещи взаимосвязаны? – Тесно, – подключился к разговору Шафиров. – Холостяков за границу не выпускают. – Почему? – Я все еще не въезжал. – Ты с луны, что ли, свалился? Никогда о таком не слышал? – Шафиров нацелился на утку. – Нет, – честно ответил я. – Жена – это гарантия, что ты вернешься из поездки, – пояснил он мне. – Так я и без жены вернусь, – заверил их я. – Я просто хочу посмотреть мир, и всё. Эмиграция в мои планы не входит. У меня здесь карьера в гору идет. Я что, дурак – бежать от перспектив? – Мы-то тебе верим, Альберт, но есть порядок выезда советских граждан в капиталистические страны, и ради тебя никто его нарушать не будет. Без наличия жены комитет тебе разрешение на выезд не даст. – То есть если я женюсь, то меня выпустят? – уточнил я. – Если женишься, то твое заявление о выезде возьмут на рассмотрение, – расплывчато ответил Свиридов. – Но все равно могут отказать? – правильно расценил я размытую формулировку. – Будут проверять. Тебя и твоих родственников, родственников жены, и если там все нормально и при наличии положительных характеристик, то, скорее всего, выезд одобрят. – А с женой выехать нельзя? На медовый месяц, например. – Нет, – помотал головой Свиридов. – С женой можно, если тут дети останутся. Я смотрел на невозмутимые лица моих собутыльников и тащился. Для них эта дикость была обыденной. – Так что думай, – отпив рассола и причмокнув от удовольствия, сказал Свиридов. – Может, все-таки в Прагу слетаешь? – спросил Шафиров. – Был я там лет восемь назад. Красивый город. – Сказав это, полковник о чем-то задумался.