– Эй, а ты откуда знаешь? – развернулась к ней Алла. Кораблева была готова откусить себе язык. Это же надо так забыться, чтобы проболтаться об увиденном в квартире Николь. Нет, в разведку с ней идти нельзя. Трепло! – Да не помню, кажется, кто-то рассказывал. Или я это придумала. Или в журнале каком-нибудь прочитала, в гламурном. Ну, типа, «один день из жизни модели», – покраснела она. Кажется, пронесло, и никто ничего не заподозрил. – Ладно, записала: муж, свекровь, любовник. Пишу еще коллег по цеху. Слышала, что у них такая зависть, сплетни, интриги… Вдруг она кому дорожку перешла. Что мы еще про нее знаем? – Татьяна Митрофановна обвела всех вопросительным взглядом и задержала его на замешкавшейся Алле. – Ал, ты если в курсе, не тяни. Потому что через полчаса начинается прием, люди уже гудят в коридоре. – Я не знаю, мне кажется, это совсем не связано… Аллочка никак не могла решиться рассказать, что когда-то Селиванов бросил ее из-за Ники. Она не призналась в этом даже Похлебкину, когда он обнаружил у нее фото модели с выцарапанными глазами. Наплела ему абы что… Может, дело в гордыне, а может, наоборот, в комплексе неполноценности. А может, в том и другом одновременно. Кто знает. Но после того, как она познакомилась с Владимиром, сказать о том, что ее бросили, Алле показалось не таким уж страшным. – Давай мы сами решим, связано или не связано. Говори, – поторопила ее Глафира. – Пару-тройку лет назад Николь отбила у меня Селиванова, – наконец произнесла Алла. Прислушалась к себе, внутри ничего не дрогнуло. Вернее, наоборот – как будто упал камень с души. – Это которого? Он в телевизоре про светлый путь Запада трындел? – вытаращилась на нее Кира. Алла кивнула головой. – Фигасе! – выдохнула Глаша. – А ты что с ним тусовалась? – Да, я встречалась с Артемом, а потом он перекинулся на нее, на фифу эту. Правда, женился в итоге на другой, – закончила она со злорадством. – Так ты поэтому ей глаза на фотке выцарапала? – не могла успокоиться Глафира. – А я думала, просто из зависти. Мол, ты вся такая из себя модель, так на тебе… Сологубова вздохнула и покачала головой – дети! – Алла, тогда ты тоже попадаешь под подозрение, – сказала Кира. – Если в полиции пронюхают – пиши пропало. – Да вы что, бабы? – возмутилась Кучинская. – Что такого? Я просто с ним встречалась сто лет назад. – Да ладно, проехали. Пишем дальше. Следующий у нас Макар Евграфович. Первый вариант – он свидетель убийства Николь, – Сологубова махнула рукой на пытавшуюся возразить Киру. – Может, он что-то видел или слышал, но не придал этому значения. А преступник думает, что придал. Пишем как рабочую версию. Ну и еще этих «наследничков» Кацов запишем. Слушай, Кира, а ведь ты тоже под подозрением. И у Самохина ты была, и коммунальщиков к Николь ты вызвала… Сологубова подняла голову от бумаги и пристально посмотрела на Кораблеву исподлобья. – Знаете что, Татьяна Митрофановна! – вскочила со своего места Кораблева. – Вы, конечно, хирург. А врачи, как говорят, большие циники, но всему же есть предел! Макар Евграфович для меня… – тут Кирин голос дрогнул, и она закусила губу, чтобы не расплакаться. – И я тоже не хочу, чтобы вы на Киру говорили ерунду. Она деда этого любит, а модельку знать не знала, – добавила Глафира. – Девочки, ну что вы, как дети, сразу в бутылку лезете, – стала успокаивать их Сологубова. – Давайте тогда меня тоже подозревайте, что это я Назирку убила. Конечно, я же ее знала! – петушилась Глаша. – А Торопов сам машину взорвал, чтобы убить охранника. Давайте! Такие версии Угольнику уже в голову пришли, так что вперед, помогайте ему! – Девочки, у меня нет никакого опыта в ведении расследования, – попыталась успокоить их Татьяна Митрофановна. – Я что видела в сериалах или читала в детективах, то и пытаюсь применить на практике. Извините, если кого обидела. Я не хотела. Просто пытаюсь научиться выстраивать логическую цепочку. Но не получается. Она виновато улыбнулась, сразу погасив назревающую ссору. – Да ладно, чего уж там, – пробурчала Кораблева. – Проехали. У нас еще минут пятнадцать есть, пока посетители дверь не вынесли. Сологубова моментально опомнилась и снова взяла бразды правления в свои руки. – Давайте дадим всем задания на ближайшее время. А завтра продолжим думать. Я беру на себя Кацов. Постараюсь по своим каналам разузнать о них. И еще нужно разобраться с Самохинским блистером, – она протянула руку, забрала у Киры упаковку лекарства, прочитала название и ножницами отрезала от нее часть. – И из пузырька пару таблеток дай, будем сличать. Татьяна Митрофановна открыла сумку, закинула туда таблетки, достала зеркальце, внимательно на себя посмотрела, вынула из косметички помаду и подправила и без того безупречно накрашенные губы. – Так, теперь ты, Глаша, – продолжила она, закрывая сумку и пододвигая к себе листок с записями расследования. – Ты должна выведать у нашего имиджмейкера Бородиной все, что произошло на «Сатисфакции» в день, когда погибла Назира. Какие-нибудь мелочи: как она себя вела, не нервничала ли, пила ли кофе, показывала ли Тамаре Максимовне фотографию Николь… Ну что еще? – Сологубова замолчала. – Вот ведь какая сложная работа у полиции. Никогда не задумывалась. По телеку смотришь, вроде все понятно. А сама сказала: «Узнай, пила ли Назира кофе» и думаю теперь, а зачем мне это нужно? Аллочка фыркнула, все остальные тоже заулыбались. – Ничего, у вас вопросы еще умные, – успокоила Сологубову Глафира. – Вы бы Угольника послушали. Вот кто чушь порол! – Ну, спасибо за высокую оценку моих «умных» вопросов, – засмеялась Сологубова. Кораблева ею залюбовалась. Только что доктор была строгой, неприступной, холодной. А засмеялась и стала такой… домашней, что ли. Татьяна Митрофановна отсмеялась, весело поглядывая на Глашу, и продолжила: – Алла, тебе необходимо собрать всю, какую только возможно, информацию об отношениях Селиванова и Ники Орефьевой. Или какая там у нее была девичья фамилия. И вообще, как можно больше всего, важного и неважного. А ты, Кира… Та молитвенно сложила руки: – Мне ничего не поручайте. Мне нужно к Макару Евграфовичу в больницу. Я название лекарства доктору по телефону-то сказала, можно было бы и не ехать, но сердце не на месте. Как он там один? – Ну и ладно, – махнула рукой Сологубова. – Я все равно не могла придумать, какое тебе дать задание. И она снова засмеялась. Глава 21 Макар Евграфович чувствовал себя гораздо лучше, хотя был еще очень слаб. Увидев Киру, он улыбнулся и, приветствуя ее, слегка приподнял руку. Кораблева осторожно до нее дотронулась, погладила пергаментную кожу и засуетилась. Достала термос с куриным бульоном, налила его в кружку, отставила в сторону, чтобы остыл, сбегала к медсестре на пост, узнала температуру и давление Самохина. Потом поправила подушку, разгладила полотенце, подоткнула одеяло и, наконец, уселась на краешек кровати. – Как дела, Кирочка, что нового в партии? И Кира стала рассказывать о проблемах, которые ей удалось решить, и о тех, которые были не под силу. – Три года человек бьется, чтобы вернуть свою собственность, а воз и ныне там. Уже и решение суда на руках! А там черным по белому написано, что эта автомобильная стоянка принадлежит ему, то есть Родионову. И Амиров все равно ее не отдает. Просто беспредел какой-то! И что делать? Как после этого верить власти? И я помочь никак не смогла. Отдала дело Вострикову, да и то не уверена, что у него получится. – А Амиров-то этот? Небось бандит, или депутат какой-то… Вот разве ж в наше время такое могло произойти? – слабым голосом возмутился Самохин. – У нас и партком был, и другие организации. Вот Бога не было, а страх был. А теперь? Церквей понастроили, поклоны бьют, а Бога в душе не имеют. Ничего не боятся. Самохин с осуждением покачал головой и замолчал. Кира еще о чем-то говорила, но видела, что мысли старика далеко. – Как там сыщики, ничего нового не разузнали? – озвучил, наконец, он причину своей задумчивости. – А то, боюсь, помру я, внучку не увидевши. – Что вы, Макар Евграфович, какое умру?! Вас уже к выписке готовят. Да и потом, как же я? Как я без вас? У Киры засвербило в носу. Неужели она и Самохину не нужна? Внучку он ждет! Макар Евграфович прослезился, Кораблева тут же усовестилась. И сразу перевела разговор на мировые новости. Самохин очень интересовался политикой, с тревогой наблюдал за нарастанием военной истерии в мире и ругал империалистов. Поэтому Кира рассказывала обо всем подробно, но остроту событий сглаживала, чтобы не расстраивать старика. Тот внимательно слушал и лишь в конце рассказа о саммите БРИГС устало прикрыл веки. Кира поправила ему одеяло и поторопилась на улицу. Можно было, конечно, еще посидеть около больного. Макар Евграфович подремал бы минут пятнадцать-двадцать и был бы рад, открыв глаза, снова ее увидеть. Но у нее было очень важное дело. Более, чем важное. Вчера вечером, когда все покинули офис «Искры», и Кира осталась одна, она налила себе кофе, обхватила кружку ладонями и загрустила. Произошедших событий было так много, что даже мысли об Эмиле отошли на второй план. На душе было поганей некуда. Она представила одинокий вечер в приемной, раскладушку и бессонную ночь от переполнявших ее эмоций. И вдруг – это просто чудо – в приемную вернулась Глаша и попросила разрешения остаться ночевать в «Искре». Господи, как Кира обрадовалась! Глафира села за свой стол, устало свесила руки и печально сказала: – Можно, я в офисе переночую? Я у мамы отпросилась, она дала добро. Я мешать не буду, посплю на диване в коридорчике. Просто не могу домой идти. – Оставайся, конечно, и мне веселее будет, – Кира чуть не подскочила от радости. Девчонка такая потешная: с одной стороны ершистая, дерзкая максималистка, а с другой – трогательная, наивная, доверчивая… Кораблева вспомнила случай, когда Кацы пришли в приемную жаловаться на Киру. Как Глаша выхватила у Соломона Исаевича телефон и моментально стерла фото, которое тот успел сделать! А вчера заступилась за нее перед Сологубовой… В результате они проговорили почти всю ночь. Кира рассказала, что завтра в первую очередь навестит Макара Евграфовича, а потом собирается заняться поиском его родных и съездить в Дзержинск. Глаша живо подхватила ее идею, сказала, что они поедут вместе. – Да охота тебе волочиться на автобусе в такую даль? – Кира попыталась образумить новую подругу. – Кто сказал про автобус? – удивилась Глафира. – А Веня на что? Мы завтра прямо с утра его попросим. – Кто же его отпустит? – с недоверием сказала Кораблева. – У меня ощущение, что он все время при центральном офисе. – Ну прямо! Договоримся, даже не парься, – беспечно махнула рукой Радова. И вот сегодня у больницы Кораблеву ждала машина с двумя молодыми людьми – стриженой девчонкой Гаврошкой и деятельным пацаном Рыжиком. Прозвище Вениамину она придумала, конечно, не оригинальное. Какой цвет волос, так и назвала. Она ехала на заднем сиденье, прикрыв глаза. Впереди весело пикировалась молодежь. Надо же, выходит, себя к молодежи она уже не причисляет. Кира подумала, что все-таки молодость хороша еще и тем, что быстро забываешь свои печали. Даже такая беда, как гибель подруги, быстро уходит в прошлое. А чем старше становится человек, тем более привязчиво его сердце. Она ехала и думала об Эмиле. Ей хотелось надавать себе пощечин за то, что когда-то она так ему поверила. Вот дура-то! Даже сейчас, когда он ее бросил, хотелось сказать: «Этого не может быть». То, что он уехал, не сказав ни слова, не позвонив, не оставив даже записки со скупым «Прости», никак не вязалось с его характером. А, может, она все придумала и про его благородство, и про его порядочность, а теперь страдает?